Введение

Большой интерес, который вызывает в научной литературе определение места норманнов в истории Европы раннего средневековья, следует в значительной мере отнести на счет двух одновременно протекавших процессов: усиленной скандинавской экспансии и становления в Европе феодального строя вместе с образованием на ее территории тех государств и народов, которые существуют — независимо от исторических перипетий — и по сей день. Норманны появились на исторической арене в переломный для европейских народов период. При этом их экспансия, усиливавшаяся со второй половины VIII в. и продолжавшаяся в больших масштабах всеми скандинавскими народами в течение 300 лет, достигла исключительного пространственного размаха, охватив все прибрежные районы Европы, от Гебридов и Ирландии до Византии, от Севильи и Тулузы до Ладоги. Не раз они проникали и в глубь континента. Формы норманнской экспансии были весьма разнообразны; проявлялась она во многих областях экономической, военно-политической и культурной жизни. Оказывала ли эта в значительной мере разрушительная деятельность глубокое влияние на внутреннее развитие Европы, на происходящие там коренные социально-экономические преобразования? На этот вопрос наука давно ищет ответ и одновременно пытается установить, какие из своих институтов страны, подвергшиеся скандинавской экспансии, восприняли от викингов, а какие получили благодаря своему внутреннему развитию или иным факторамi.

Настоящая работа касается только одного аспекта норманнской проблемы, правда, вызывающего наибольшие сомнения и наиболее дискутируемого в научной литературе. Речь пойдет о переплетении норманнской проблемы с иной, более важной — проблемой генезиса славянских 23 государств, внешние же факторы не ограничиваются лишь участием норманнов в формировании славянских государствii, должны быть учтены как германский, так и тюркский, аланский и др. элементы.

В буржуазной историографии существует мнение, что раннесредневековые славянские государства обязаны своим возникновением завоеванию их иноземцами или по крайней мере иноземным импульсам и влиянию. Существованию этого взгляда способствуют определенные, давно появившиеся предубеждения против организационных возможностей славян и проводимые под влиянием этих предубеждений исследования о начале социально-экономической и политической организации славянских народов.1 Эта тенденция нашла яркое выражение в концепции И. Пейскера об извечной зависимости славян от германских или тюркско-татарских завоевателей и о грозящей им анархии в случае освобождения от этого ярма.2

Проблема имеет более широкий аспект — социологический. В историографии бытует традиционное мнение, что переход от догосударственных организационных форм к государственным происходит в результате не внутреннего развития, а иноземного завоевания, — мнение, отодвигающее внутреннее развитие на второй план. Мы не будем здесь детально рассматривать теорию завоевания как фактор создания государства, речь пойдет только о принципиальной постановке проблемы в научных исследованиях в ее типичной формулировке. Эта теория нашла свое наиболее четкое выражение в концепции Л. Гумпловича; мы должны ее выделить, поскольку она оказала несомненное влияние на историографию, посвященную возникновению славянских государств, и в особенности на взгляды И. Пейскера. Исходя из положений об антропологически различном происхождении народов и вытекающих отсюда языковых и религиозных отличий, этот социолог считал 24 борьбу рас главной движущей силой истории,3 понимая под расой не антропологический тип, а скорее этническую группу, продукт исторического развития.4 Он считал, что население государства состоит из гетерогенных этнических элементов, которые находятся в определенных отношениях подчинения.5 Причину таких отношений он видел в общем, по его мнению, явлении, когда иноземный род распространял свою власть преимущественно на местное население; таким путем появлялись два гетерогенных класса — крестьян и дворян,6 рядом с которыми в дальнейшем возникали классы ремесленников и купцов, также иноземного происхождения. Так, внешнее завоевание давало, по мнению Гумпловича, начало государственной организации, бывшей формой эксплуатации одной этнической группы (а соответственно и класса) другой.7 Гумплович понимал, что захват не всегда ведет к образованию устойчивого государства, что на низших уровнях развития в результате захвата чаще возникали недолговечные государственные объединения. Тем не менее, говоря о стабильном государственном устройстве, основанном на высшем культурном уровне, он ставил его в зависимость не от степени развития покоряемого народа, а от степени зрелости захватчика.8 Таким образом, заслуга создания государства полностью относилась на счет «расы», а тем самым и господствующего класса; завоеванный же народ не влиял на генезис нового строя. 25

В своих построениях Л. Гумплович не учел важного фактора: господство завоевателей было обусловлено (если мы на миг примем его концепцию) не только их политической зрелостью, но также возможностями, во всяком случае в области производства материальных благ, эксплуатируемой группы, поскольку в тех случаях, когда покоренный народ не производил излишков продукта (или производил их мало и нерегулярно), не было экономических основ для содержания господствующей группы и государственного аппарата. Поэтому причины кратковременности существования государств, возникших на относительно низком уровне общественного развития, следует искать не столько в характере завоевателей, сколько в особенностях покоренного народа, а главное в применяемой им технике производства.

Лучше, чем Л. Гумплович, эту сторону проблемы изложил Ф. Оппенгеймер, который также признавал завоевание causa efficiens9 генезиса государства, но одновременно внес важное дополнение, говоря, что покоренные и эксплуатируемые массы могут лишь тогда привести в движение государственную машину, когда их экономическая структура достигнет определенного уровня; он утверждал, что подчинение народов, занимавшихся охотой, не порождало государственного устройства; его создает лишь завоевание народов, занимающихся земледелием и уже использующих плуг.10 Этот взгляд более близок тем исследователям, которые ищут причины образования государства внутри данного общества, а не вне его.

Концепция происхождения государства в результате внутреннего развития общества была сформулирована Ф. Энгельсом с привлечением конкретных примеров. Он не исключал завоевания как одной из причин формирования государственных организмов; однако центр тяжести он переносил на развитие внутренних сил и даже считал типичным образование государства в результате исключительно внутренних процессов (например, в Афинах);11 у германцев он находил примеры как эволюционного преобразования родовой организации в территориальные и государственные, так и образования 26 государств германскими завоевателями (особенно на захваченных территориях Римской империи).12 В принципе он признавал государство продуктом «общества на известной ступени развития», т. е. результатом разделения общества на классы с различными экономическими интересами; прекращать конфликты должно было государство, «сила, стоящая, по-видимому, над обществом»,13 а в действительности охраняющая интересы господствующего класса. Как видим, представители вышеизложенных концепций одинаково рассматривали задачи формирующегося государственного аппарата, который должен был служить средством эксплуатации масс господствующими кругами, однако они расходились во взгляде на генезис господствующих кругов (внешнее или внутреннее происхождение), а особенно во взглядах на внутренние социально-экономические предпосылки государственного устройства. Л. Гумплович вообще их не видел, Ф. Оппенгеймер помещал их скорее на втором плане, Ф. Энгельс подчеркивал их решающее значение.

Сторонники теории завоевания могут, конечно, ссылаться на факты образования многих государств путем завоевания. Эти факты связаны с миграциями народовiii, которые в новое время не раз проявляли немалую энергию в колонизации, однако и в прошлом они отличались не меньшей подвижностью, как это позволяют утверждать археологические и антропологические исследования.14 Расширение ареала данной этнической группы или ее переселение на территорию, уже заселенную, могли 27 приводить к образованию нового государства путем завоевания, но не обязательно, а в зависимости от социально-экономической структуры автохтонных народов, или сходства с ней социально-экономической структуры завоевателей, если автохтонные народы подвергались изгнанию или были немногочисленны в сравнении с завоевателями и не могли справиться с содержанием господствующего класса и государственного аппарата. Таким образом, завоевание, хотя его и следует учитывать, ни в коем случае не может признаваться главным и решающим условием генезиса государства. История знает много примеров — одним из них являются именно скандинавские народы — перехода к государственному устройству без постороннего вмешательства. Исключение фактора завоевания еще не определяет полностью роль внутренних явлений в генезисе государственности. Возникает вопрос, может ли переход к более высоким формам общественной организации, находящий свое выражение в создании государства, произойти в результате одного «органичного» процесса; существует убеждение, что окончательным условием такого перехода являются «влияния или внешние импульсы».15 Действительно, нельзя оспаривать того, что контакты между различными этническими и культурными группами прогрессивны. Народы, остающиеся в почти полной изоляции от остального человечества, даже при благоприятных природных условиях16 развиваются неизмеримо медленнее. Нельзя отрицать византийское влияние на политическое устройство славян, а также заимствование некоторых норм западными и частично южными славянами во франкском государстве;17 следует только установить истинную меру 28 такого влияния. Было бы совершенно ошибочно предполагать, что при контактах высшей и низшей культур первая неотвратимо оказывает влияние, а вторая пассивно его воспринимает. Именно заимствующая сторона выступает как активная сила, которая производит отбор усваиваемого и одновременно преображает его. От ее способностей и степени подготовленности к исполнению новых функций зависят результаты дальнейшего развития. Известно, какие отрицательные последствия имело влияние европейской цивилизации нового времени на многие народы, находившиеся на низком культурном уровне,18 ибо в момент знакомства с европейцами они еще не созрели для целенаправленного восприятия и использования опыта этой цивилизации;19 они легко поддавались эксплуататорским тенденциям иностранных купцов и колонизаторов и часто вымиралиiv. В свете этих аналогий следует оценивать и отношения славянского мира и античной средиземноморской цивилизации. Очевидно, расстояние между культурами здесь было меньше, чем в предшествующем примере, менее сильным было и политическое влияние. Поэтому отношения со средиземноморской цивилизацией не вызвали разложения, а, скорее, внесли в жизнь славян позитивные элементы. Однако, если во времена Римской империи влияние римской культуры на польские земли, несмотря на оживленные торговые сношения, не повлекло за собой перелома в социально-экономическом развитии и политических учреждениях, то в IX–X вв. поляки уже создали государственные органы, используя при этом организационный опыт западных стран; причину этого мы находим в достижении Польшей соответствующего уровня внутренней зрелости, которая имела решающее значение для эффективности внешних воздействий. То же самое касается и генезис других славянских государствv.

Сказанное выше не умаляет роли норманнов в 29 процессе формирования славянских государств, речь идет о том, что мнение, будто лишь внешние факторы имели в этом процессе решающее значение, неоправданно. Только исследования, основанные на тщательном анализе сведений источников и учитывающие весь круг отношений, связанных с поставленной проблемой, могут установить истинные пропорции отдельных государствообразовательных факторов. Следует отметить, что в конкретной исторической действительности взаимовлияние различных этнических групп в образовании государства может приобретать различные формы в зависимости от внутреннего развития этих групп. При этом возможны три варианта: 1) иноземная группа находится на более низком уровне развития, на этапе формирования государства, в то время как автохтоны располагают сложившимся государственным аппаратом (как это было в римских провинциях, завоеванных германцами); в этом случае завоеватели используют существующий аппарат власти; 2) иноземные пришельцы имеют преимущества в развитии, располагая сформировавшимся государственным аппаратом, а местное население только создает его (как в Ливонии, завоеванной немецкими феодалами); в этом случае завоеватели используют местные социально-экономические условия для насаждения на чужой территории собственных организационных форм; 3) и наконец, обе стороны находятся примерно на одном уровне развития, как норманны и славяне в IX–X вв.; тогда даже в случае захвата организаторская роль завоевателей имеет ограниченный характер. Однако в данном случае можно утверждать, что восточные славяне скорее опередили скандинавов как в политической организации, так и в культуреvi.

Мы рассмотрели проблему завоевания государств, образованных оседлыми народами, к которым принадлежали как славяне, так и норманны. Иначе протекал этот процесс у скотоводческих народов, особенно кочевников, которые нередко создавали могущественные империи, несмотря на довольно низкий уровень производительных сил, не достаточный для содержания государственного аппарата. Однако эти народы переходили к государственной жизни в специфических условиях в силу того, что государственная организация у них носила паразитический характер, т. е. черпала средства не из собственного производства, а благодаря грабительским набегам, или же завоеванию оседлых народов, которых они вынуждали платить даньvii.


Примечания

1 Łowmiański H. La genèse des Etats slaves et ses bases sociales et économiques. — La Pologne au X-ème Congres International des sciences hisloriques á Rome. Warszawa, 1955, p. 29.

2 В законченной форме эта концепция изложена: Реiskеr J. Die älteren Bezieliungen der Slaven zu Turkotataren und Germanen und ihre sozialgeschichtliche Bedeutung. — Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte, 1905, Bd. 3. S. 301, 305. Однако автор высказывает мнение, что в некоторых славянских странах порабощенные крестьяне победили класс иноземных угнетателей и создали институт князей, выбранных из собственной среды. (Ibid., S. 486ff.)

3 Gumplowicz L. Der Rassenkampf. Soziologische Untersu-chungen. Innsbruck, 1883, S. 218. Ср.: Barth P. Die Philosophie der Geschichte als Soziologie, Bd. 1. Leipzig, 1922, S. 266 ff.

4 Gumplowicz L. Op. cit., S. 193.

5 Ibid., S. 205.

6 Ibid., S. 209.

7 Ibid., S. 178. «Вначале встреча по меньшей мере двух гетерогенных племен, чаще всего мирного с воинственным или грабительским, может создать отношение господства и подчинения, которое образует извечные признаки всех и всяческих государственных образований» (Gumplowicz L. Die soziologische Staatsidee. 2 Aufl. Innsbruck, 1902, S. 118).

8 «Если господствующие созданы таким образом и обладают достаточной предусмотрительностью для того, чтобы щадить основу своего государства, т. е. подвластный им народ, руководить им в смысле сохранения государства, тогда и намечается длительное развитие. Но если их дикий разум обращен только к сиюминутному наслаждению и беззастенчивому ограблению народа и они тем самым ослабляют основы государственной общины, тогда гибель всего неизбежна». — Ibid., S. 120.

9 Causa efficiens (лат.) — побудительная причина. — Прим. перев.

10 Oppenheimer F. L’Etat, ses origines, son évolution et son avenir. Paris, 1913, p. 16. Ср.: Barth P. Op. cit., S. 274.

11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 109 и сл.

12 Там же, с. 150 и сл. «Выше мы рассмотрели в отдельности три главные формы, в которых государство поднимается на развалинах родового строя. Афины представляют собой самую чистую, наиболее классическую форму: здесь государство возникает непосредственно и преимущественно из классовых противоположностей, развивающихся внутри самого родового строя. В Риме родовое общество превращается в замкнутую аристократию, окруженную многочисленным, стоящим вне этого общества, бесправным, но несущим обязанности плебсом; победа плебса взрывает старый родовой строй и на его развалинах воздвигает государство, в котором скоро совершенно растворяются и родовая аристократия, и плебс. Наконец, у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий, для господства над которыми родовой строй не дает никаких средств» (там же, с. 169).

13 Там же, с. 170.

14 Ratzel F. Anthropogeographie, Bd. 1, 4 Aufg. Stuttgart, 1922, S. 73; Tуmienieсki К. Migracje w Europie środkowo-wschodniej i wschodniej w starożytności. — SAnt, 1952, t, 3, s. 3–47.

15 Stondеr-Рetersen A. Das Problem der ältesten byzantinisch-russich-nordischen Beziehungen. — Relazioni del X Congresso Internazionale di Scienze Storiche, vol. III. Firenze, 1955, p. 167. С помощью индуктивного метода нередко доказывается, будто славянские государства, как правило, формировались не путем «органичного» процесса развития производительных сил, проявляющегося в освоении крестьянами земель, а под влиянием тюркско-татарских или германских народов или же благодаря использованию торговых контактов (Hellmann M. Grundfragen slavischer Verfassungsgeschichte des früheren Mittelalters. — JGO, 1954, Bd. 2, S. 387–404). Что касается возможности образования государства независимо от «органичного» развития, об этом уже сказано в тексте.

16 Какие были, например, у австралийских аборигенов.

17 Tymieniecki К. Społeczeństwo Słowian lechickich. Lwów, 1928, s. 129, 131.

18 См., например: Ratzel F. Op. cit., Bd. 2. Stuttgart, 1911, S. 227.

19 Тард (Tarde G. Les lois de l’imitation — etude sociologique. Paris, 1921, p. 356) не без основания утверждал, что развитие потребления опережает развитие производства; естественно, что использование чужого производственного опыта стимулирует соответственно высокий уровень социально-экономической жизни. Отсюда вытекало деморализирующее влияние высшей цивилизации, которая у народов с более низкой культурой вызывала склонность к злоупотреблениям и давала в руки оружие уничтожения, а не выполняла соответствующей воспитательной роли.


i Норманнская экспансия на Западе началась нападениями в 789 г. на Дорсет и 793 г. на ирландский монастырь св. Кутберта на о. Линдисфарн у северо-восточного побережья Англии. В походах на Запад приняли участие норвежцы и датчане, роль которых в разное время и в разных странах Западной Европы была неодинакова. Во всех случаях скандинавы столкнулись здесь с народами, намного опережавшими их в социально-экономическом развитии, имевшими государственные образования, формирующуюся феодальную собственность на землю, наследственную королевскую власть, давно воспринятое христианство. В этих условиях влияние викингов даже на захваченных ими территориях Франции и Англии было, как выясняется в последнее время, не так велико, как предполагалось. Напротив, сами скандинавы усвоили многие элементы культуры англо-саксов, ирландцев, франков. См.: Fellows Jensen G. The Vikings in England: a Review. — In: Anglo-Saxon England, v. 4, London, 1975, p. 181–206; Loyn H. R. The Vikings in Britain. London, 1977; Sawyer P. H. Kings and Vikings. Scandinavia and Europe AD 700–1100. London, 1982; Fenger O. The Danelaw and the Danish Law: Anglo-Scandinavian Legal Relations during the Viking Period. — Scandinavian Studies in Law, 1972, v. 16, p. 83–96. Оседавшие в Западной Европе скандинавы быстро ассимилировались местным населением, о чем свидетельствует, например, завоевание Англии нормандцами в XI в., которые принесли с собой не скандинавскую, а французскую культуру, язык, особенности социальной структуры. (См.: Musset L. Les invasions: le second assaut contre l’Europe chrétienne (VIIе–XIе siècles). Paris, 1965, p. 253–256; Jones G. A History of the Vikings, 2 ed. Oxford, 1973, p. 232).

ii Для генезиса Древнерусской народности и государства существенны также социальные, этнические и культурные взаимосвязи восточных славян с финскими и балтскими племенами Восточной Европы. Славянская колонизация второй половины — конца I тысячелетия н. э. привела к этнокультурному синтезу славян, балтов и финнов (см. новую работу с обобщением историографии: Седов В. В. Восточные славяне VI–XIII вв. М., 1982). В условиях этого синтеза, особенно славяно-финского на севере Восточной Европы, проходили, в частности, и первые контакты со скандинавами (см. выше, с. 235–239).

iii Расселение славян и экспансия викингов — завершающие этапы эпохи Великого переселения народов, которой, собственно, и начинается этническая история современных европейских народов (см. об этой эпохе и роли миграций: Diesnеr H. J. Völkerwanderung. Leipzig, 1976); Корсунский А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение варварских королевств. М., 1984.

iv Политика колониализма в целом была направлена на покорение и уничтожение жизнеспособных раннегосударственных образований в Америке и Африке, нередко приводила к истреблению целых народов; ранний пример феодальной колониальной экспансии — завоевание Пруссии крестоносцами в XII–XIII вв., истребившими и частично ассимилировавшими местное балтское население. Походы викингов носили характер, отличный от феодальной экспансии: X. Ловмяньский справедливо отмечает, что норманны вынуждены были в значительной мере приспосабливаться к местным условиям.

v Проблемы генезиса славянских государств подробно рассмотрены в фундаментальной монографии X. Ловмяньского: Łowmiański H. Początki Polski. Z dziejów Słowian w I tysiącleciu n. e., t. 1–5. Warszawa, 1963–1973 (см. также: Ловмяньский Г. Происхождение славянских государств. — Вопросы истории, 1977, № 12, с. 182–193). Общие проблемы соотношения внутренних и внешних факторов в процессе государствообразования исследуются в компендиуме: The Early State. The Hague — Paris — N. Y., 1978.

vi Об относительной синхронности развития славянских и скандинавских обществ в конце I — начале II тысячелетий см. выше, с. 234.

vii О неустойчивости раннесредневековых кочевнических государств и отношениях завоевателей с покоренным населением см.: Плетнева С. А. Кочевники Средневековья. М., 1982, с. 127 и сл.

Источник: Хенрик Ловмяньский. Русь и норманны. — М.: Прогресс, 1985. Перевод с польского яз. М. Е. Бычковой.

Сканирование: Halgar Fenrirsson

OCR: User Userovich

23 — так обозначается конец соответствующей страницы