Ф. Н. Петров

Северный миф о гибели мира

Представляя себе Конец света, современный человек исходит, как правило, из образов христианского Апокалипсиса — Откровения Иоанна Богослова. Однако не только историческое христианство создало эсхатологическую концепцию. До нас дошло несколько древних индоевропейских мифов о гибели мира. В настоящей работе мы рассматриваем главным образом северный миф, сохранившийся в древнеисландских источниках.

* * *

Ко времени заселения Исландии, которое произошло в IX в. н.э., европейская цивилизация уже проникла в Скандинавию. Исландия была заселена норвежцами, бежавшими от притеснений короля Харальда Прекрасноволосого. И эти беглецы от государства создали на одиноком северном острове культурную и социальную систему, базирующуюся на до-государственных реалиях северных народов. Древнеисландская культура непосредственно уходит своими живыми корнями в индоевропейскую древность. Она определенным образом воскресила эту древность на несколько сот лет. Поэтому древнеисландская культура — это единственная письменная культура, позволяющая пролить свет на индоевропейскую первобытность. Причина того — широчайшее распространение в Древней Исландии грамотности на базе латинского алфавита.

Древнее руническое письмо Скандинавии было предназначено только для сакральных целей. Рунами высекали надгробные надписи, творили магические заклинания, совершали гадания. И только с проникновением в Скандинавию латинского алфавита были записаны мифы, эпические сказания, стихи скальдов и саги.

Из всех скандинавских народов древнюю северную мифологию сохранили до нас только исландцы. Это произошло в силу негосударственного, эгалитарного характера исландского общества. В Х в. северные страны приняли христианство. Исландия приняла его последней — в 1000 г. Однако в Швеции, Норвегии и Дании христианство насаждалось государством. Следы язычества беспощадно искоренялись здесь, также, как и на Руси. Такой государственной политике мы и обязаны, например, тому, что практически ничего не знаем о славянской мифологии — до нас не дошло ни одного древнеславянского языческого текста. Та же судьба ждала бы и скандинавскую мифологию, если бы не исландцы.

В Исландии христианство было принято на альтинге — ежегодном всеисландском собрании. Принять христианство предложил законоговоритель Торгейр со Светлого Озера, сам на тот момент язычник. Принятие христианства было вызвано необходимостью предотвратить распрю между языческой и недавно христианизировавшейся частью населения. На альтинге решили, что единым законом для всего населения Исландии будет христианство, но языческие культы можно будет справлять в приватном порядке1.

Приняв христианство и освоив латинскую грамоту, исландцы стали «самым литературным народом в мире»2. Мифологические и героические песни, бытовавшие в устной традиции, были записаны и сведены в кодекс, получивший в наше время название «Старшая Эдда». Тогда же было записано множество саг. Наибольшей ценностью для нас обладают т.н. «саги об исландцах», повествующие о распрях между жителями Исландии, происходившими в X–XI в.в.

Описания событий в сагах поражают своей абсолютной реалистичностью. Все события имеют четкие пространственные привязки к топонимам, значительная часть которых сохранилась на карте Исландии до настоящего времени. Реализм саг подкупает, и длительное время исследователи рассматривали саги как абсолютно точные хроники событий. Лишь в нашем веке пришло понимание того, что абсолютная точность была невозможна хотя бы потому, что саги часто повествуют о событиях индивидуальной жизни, которым не могло быть свидетелей. Однако, несомненно стремление авторов саг к точности и реализму. Конечно, и в процессе сочинения, и при устной передаче саг до того, как они были записаны, неминуемо происходила неявная «авторская правка» текста, искажение реальных событий. Однако если в плане единичных фактов саги и не являются абсолютно достоверным источником (хотя их авторы стремились достигнуть высокого уровня достоверности), то на уровне общественных реалий достоверность саг не вызывает сомнений. Они сочинялись для современников и бытовали в обществе в качестве правдивых историй о реальных людях. Здесь было просто невозможно искажение социальной и культурной реальности, в которой жили и авторы саг, и их слушатели3.

На материале саг мы можем охарактеризовать исландское общество IX–XIII вв. как саморегулирующееся общество, не создавшее над собой государственной надстройки и обходившееся сугубо эгалитарными средствами поддержания общественной жизнедеятельности. В отсутствие государства, в отсутствие какого-либо аппарата насилия и подавления в Исландии существовала чрезвычайно развитая, я бы сказал, изощренная правовая система. Причем законы не существовали в виде письменных норм, они транслировались от человека к человеку и знатоки законов пользовались в обществе большим авторитетом.

Весь остров делился на ряд судебных округов, где разбирательства происходили на тингах — собраниях населения. Высшей судебной инстанцией был всеисландский тинг — альтинг. Исландский суд знал три основных вида приговора: выплата виры — денежного возмещения, изгнание из страны и объявление вне закона. Исполнение приговоров было делом заинтересованных сторон. Состав суда в Исландии определялся сторонами. Саги показывают, что судебная система, не опиравшаяся на силовой институт исполнения наказаний, была как минимум не менее эффективна, чем современные государственные системы. Пример Исландии показывает что, вопреки распространенному мнению, люди в «естественном» состоянии, не сдерживаемые властью государства, отнюдь не стремятся решать все вопросы «по праву силы». Несостоятельной оказывается широко известная теория, впервые сформулированная Томасом Гоббсом и тракующая о том, что «пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. В таком состоянии … жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна»4.

Жизнь исландцев была ярка и насыщенна, зачастую — богата, а в случае удачи и весьма длительна. На примере исландского общества мы видим, что подавляющее большинство людей не идет ни на какие преступления без случая крайней необходимости, а асоциальное меньшинство, которое было в Исландии, есть и в любом другом обществе.

Убийства в Исландии случались довольно часто, но в подавляющем большинстве случаев, за редким исключением, убивали в порядке защиты своего достоинства, в отместку за оскорбления, либо в качестве мести за убитых родственников, друзей, или даже сторонних людей. Очень редки были подлые убийства — на противника шли в открытую, спящих, как правило, будили перед тем, как на них напасть.

Удивительны мужество и спокойствие, с которым исландцы шли на смерть, если считали это своим долгом. Современных европейцев часто поражает именно эта сторона древней культуры. Как говорил Расмус Раск: «Я изучаю исландский язык не для того, чтобы научиться политике, приобрести военные знания и т.п., но для того, что бы научиться образу мыслей мужа, … для того, что бы закалить мысль и душу так, что бы я мог без трепета идти навстречу опасности и чтобы моя душа предпочла скорее расстаться с телом, чем отречься от того, в истинности и правоте чего она непоколебимо уверена»5.

В Исландии никакая безличная сила не господствовала над человеком. И человек всегда выступает в сагах как самостоятельное действующее лицо, а не как часть некоторого надчеловеческого механизма.

Исландский идеал человека мы можем вывести из описаний тех героев, которым симпатизируют авторы саг. Так о Гуннаре с Конца Склона сага говорит: «Это был человек рослый, сильный и очень искусный в бою. Он рубил мечем обеими руками и в то же время метал копье, если хотел… Не было ему равных в стрельбе из лука… Он был хорош собой. Лицо у него было белое, нос прямой, но слегка вздернутый, глаза голубые и зоркие, щеки румяные, волосы русые, густые. Он прекрасно знал правила обхождения, был вынослив, щедр и сдержан, верен в дружбе и строг в выборе друзей. Много у него было всякого добра»6.

А вот как описывает сага Ньяля: «Ньяль был богат и хорош собой, но у него не было бороды. Он был такой знаток законов, что не было ему равных. Он был мудр и ясновидящ и всегда давал хорошие советы. Он был доброжелателен, обходителен и великодушен, прозорлив и памятлив и никому не отказывал в помощи, кто бы ни обращался к нему»7.

Люди, к которым в сагах проявляется отрицательное отношение, характеризуются следующим образом: «Жил человек по имени Торд. Он был работником у Бьярни из капища… Торд был очень задирист и всем давал почувствовать, что он работник у большого человека. Это не делало его более достойным, и его мало кто любил»8.

При этом саги повествуют не об абстрактных, идеальных героях и антигероях, а о живых людях со сложной судьбой, чьи поступки никогда не укладываются в простую схему. Так, благородный Флоси совершает позорный поступок — сожжение Ньяля и его людей в доме, потому что не видит иного способа их одолеть.

Исландия — страна с бедной природой. Относительно плодородные долины перемежаются здесь огромными, совершенно бесплодными плоскогорьями. Жить за счет собственных природных ресурсов в Исландии можно лишь на грани бедности и гибели. Но исландцы не засиживались на своем острове. Они ходили в викингские походы, служили в дружинах скандинавских конунгов, были придворными скальдами, торговали.

Исландская мифология известна нам по сборнику древних песен «Старшая Эдда» и по прозаическому изложению мифов в «Младшей Эдде». «Старшая Эдда» — условное наименование пергаментного кодекса, обнаруженного в 1643 г. исландским епископом Бриньольвом Свейнссоном. По орфографическим и палеографическим данным установлено, что он был написан в Исландии во второй половине XIII века. Из характера ошибок в кодексе следует, что он представляет собой список с несколько более древней рукописи9. Первый перевод Старшей Эдды на русский язык вышел в 1897. Все цитаты из Старшей Эдды в нашей работе, кроме особо оговоренных случаев, даны в переводе А. Корсуна10.

«Младшая Эдда» — учебник скальдического искусства, составленный древнеисландским скальдом Снорри Стурлусоном11. Младшая Эдда вторична по отношению к песням Старшей Эдды, хотя сам сборник песен к моменту написания Снорри своего труда еще не был составлен, песни бытовали в устной традиции. Судя по всему, песенная форма и была основной формой выражения мифа у исландцев.

Снорри строит свое изложение на песнях, вошедших позднее в Старшую Эдду и активно цитирует их. Многое в его произведении почерпнуто из недошедших до нас источников. Однако самое ценное в Младшей Эдде — это проявляющее в ней личное восприятие мифов самим Снорри.

Снорри Стурлусон жил в христианской Исландии. Он написал свой труд в 1222–1225 гг., а христианство было принято исландцами в 1000 г. Однако в Исландии — единственной из европейских стран — христианство не насаждалось насильно, языческие мифы не искоренялись, а записывались и сохранялись. Конечно, Снорри уже не был человеком языческой культуры, однако он жил среди людей, для которых эти мифы сохраняли свою важность и значимость.

И не удивительно, что современные ученые не могут прийти к однозначному выводу по вопросу о том, был ли сам Снорри христианином и (шире) в какой мере были христианами исландцы XI–XIII вв. Очевидно, что сами они считали себя христианами — свидетельствами этого наполнены саги. Однако христианство для древних исландцев было чем то совершенно другим, чем для современного европейца, и вмещало в себя вполне серьезное отношение к языческим мифам.

Многое в древнеисландской мифологии восходит к общегерманским стереотипам, в значительной мере она отразила и древние индоевропейские представления12.

Значительное место в исландской мифологии занимает эсхатологическая концепция — комплекс представлений о конце мира. Наименование этого этапа мировой истории — «Рагнарёк» (др.-исл. «судьба (гибель) богов»). Вся исландская мифология проникнута эсхатологическим предчувствием гибели мира.

Исландская мифология дает нам совершенно особенный подход к соотношению времен. Роль мифического прошлого в определении событий исторического времени у древних исландцев крайне невелика. Его место занимает мифическое будущее — конечная драма мировой истории. Не космогония, а эсхатология есть центральная часть исландской мифологии.

В полностью эсхатологизированной северной мифологии астральные и календарные представления не играют существенной роли13. Для исландцев время не двигалось по круговым циклам, а стремительно рвалось к своему концу.

В отечественной науке не уделялось специального внимания скандинавским представлениям о гибели мира, однако изучение иных проблем скандинавской мифологии имеет у нас довольно обширную научную традицию. Основатель отечественной школы скандинавской филологии М.И. Стеблин-Каменский — автор целой серии прекрасных монографий на эту тему14. Серьезные и глубокие труды по северной мифологии были написаны А.Я. Гуревичем15 и Е.М. Мелетинским16. Современным переводам древнеисландских мифологических текстов на русский язык мы обязаны, прежде всего, А. Корсуну17 и О.А. Смирницкой18. Их переводы сочетают в себе точность и высокие художественные достоинства.

Первая песня Старшей Эдды посвящена истории мира от его возникновения до грядущей гибели. Древнеисландское название этой песни «VöIuspá» переводится как «прорицание вёльвы». Вёльва — колдунья, провидица. Ее прорицание обращено к богам — асам. В определенном смысле вёльва совечна миру, ибо она помнит самое его начало и «видит» его конец, за которым последует возникновение нового мира.

Песня делится на две примерно равные по объему части. В первой описывается возникновение мира и ключевые события начала мировой истории, во второй разворачивается драма гибели мира.

Провести четкую границу между этими двумя частями песни невозможно. События начала мировой истории уже проникнуты эсхатологическим духом и современному читателю не ясно, где описание символов, указывающих на будущую гибель мира, переходит в описание событий конца мировой истории. Сама космогония древних исландцев эсхатологична. Мир возникает уже в предчувствие конца. Этим предчувствием проникнуты все мифологические тексты и вся культура Древней Исландии.

Первая и вторая части песни лишь на первый взгляд равновесны. При внимательном изучении становится ясно, что первая (космогоническая) часть песни имеет подчиненное значение по отношению ко второй (эсхатологической).

Космогоническая часть не связана столь сильно, как эсхатологическая, единым стержнем ни на смысловом уровне, ни на уровне ритмов и образов. Возникновение мира описывается не связным текстом, а набором символов, понять которые в контексте только этой песни зачастую невозможно.

Основной замысел «Прорицания вёльвы» состоит в описании конечной судьбы мира и космогоническая часть включена в песню для цельности повествования. Она является прологом к основной — эсхатологической — части.

В полную силу эсхатологические настроения начинают звучать после описания гибели Бальдра. Бальдр — сын Одина, самый светлый из богов. Миф о его гибели подробно изложен в Младшей Эдде. Убийство Бальдра подстроил ас Локи — демоническая фигура, чьи козни неоднократно ставили асов на грань гибели, от которой сам же Локи, как правило, их и спасал. Локи является отцом тех чудовищ, которые уничтожат богов в Последней Битве. Убийством Бальдра он начинает отсчет последних дней мира.

Бальдр, единственный из асов, имеет эпитет «Добрый». Он — единственный бог, о котором в мифах рассказывается только хорошее. Бальдр необычайно красив, светел, мудр, красноречив, добр. Его смерть была страшным потрясением для асов. Что бы вызволить Бальдра из Хель плакало «все, что ни есть на земле, живого иль мертвого <…> люди и звери, земля и камни, деревья и все металлы»19.

Именно с момента гибели Бальдра конец мировой истории приобретает свой положительный смысл. Бальдр ушел в Хель — подземное царство мертвых, и асы не могут выручить его оттуда, несмотря на все свои усилия. В системе существующего мира Бальдр не может вернуться. Можно сказать, что его гибель — это первая несправедливость в мире, которую нельзя исправить, если мир не будет разрушен вместе со всеми своими законами, а затем создан вновь, лучшим.

После описания смерти Бальдра песня наполняется эсхатологическими образами. Не ясно, относятся ли эти образы к прошлому мира, его настоящему или будущему, однако все они трактуют о мировой гибели: скованный Локи, ожидающий Гибели Богов; холодный поток, несущий мечи; золотой чертог и дом, сплетенный из змей; мученья поправших клятвы и подлых убийц, которых терзает дракон Нидхёгг в мире мертвых20.

Нерасчлененность прошлого, настоящего и будущего в этих строфах связана с восприятием времени древними исландцами. Между прошлым — космогонией, и будущим — эсхатологией, в «Прорицании вёльвы» находится не историческое настоящее, но миг неустойчивого равновесия, в котором мир застывает после первого чуда — творения мира, перед последним чудом — его гибелью.

Символы Конца все яснее высвечиваются в ткани мира — и наступает последняя драма.

Эсхатологическая часть «Прорицания вёльвы» открывается упоминанием о рождении Фенрира — Мирового Волка, главного противника богов в Последней Битве. Фенрир был рожден еще в начале мира. Его отец — ас Локи, а мать — великанша Ангрбода («сулящая горе») из Железного Леса. В первых же строфах, с которых начинается собственно прорицание — предсказание будущего — появляется восклицание вёльвы, обращенное к богам «довольно ли вам этого?». Это восклицание пронизывает всю эсхатологическую часть песни.

40 Сидела старуха
в Железном Лесу
и породила там
Фенрира род;
из этого рода
станет один
мерзостный тролль
похитителем солнца.

41 Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальет
жилище богов;
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ли вам этого?

События разворачиваются, напряжение песни все более возрастает. Два петуха вторят своим пением друг другу, один — багряный «на деревьях лесных», другой — «черно-красный», в мире смерти. Петух — символ начала, пробуждения. Он же — вечный символ тревоги, символ небесного огня, воскресения из мертвых и возрождения жизни21. Пение петуха будит эйнхерий — павших воинов, которых собирает в своих палатах Один.

Мотив пробуждения очень силен в начале эсхатологической части песни. Символически это выражается как пробуждение ото сна, но на языке понятий точнее было бы сказать, что это пробуждение от менее яркой реальности к максимально яркой и насыщенной.

Всю эсхатологическую часть песни связывает четырежды повторяющаяся строфа:

Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих
славных богов22.

Она как бы противостоит рефрену, четырежды повторяющемуся в космогонической части «Прорицания»: «тогда сели боги / на троны могущества / и совещаться / стали священные23 «. Рефрен первой части служит выражением могущества творения, рефрен второй части подчеркивает драматизм происходящих событий.

Болью и ужасом наполнены последние дни мировой истории:

45 Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.

Ас Хеймдалль — страж богов — трубит в свой рог Гьяллархорн, и тем возвещает конец мира.

Напряжение песни нарастает. Трепещет мировая ось — ясень Иггдрасиль, связующий нижний, срединный и верхний миры. Рвется из своих цепей Фенрир — Мировой Волк, скованный асами в начале времен.

Враги асов движутся к полю Последней Битвы: великаны во главе с Хрюмом, Мировой Змей Ёрмунганд, сыны Муспелля. Врагами наполнен Нагльфар — корабль, построенный из ногтей мертвецов. К полю битвы приближается Мировой Волк и отец Волка и Змея — ас Локи, вырвавшийся из своих пут.

50 Хрюм едет с востока,
щитом заслонясь;
Ёрмунганд гневно
поворотился;
змей бьет о волны,
клекочет орел,
павших терзает;
Нагльфар плывет.

51 С востока в ладье
Муспелля люди
плывут по волнам,
а Локи правит;
едут с Волком
сыны великанов,
в ладье с ними брат
Бюлейста едет24.

Обе приведенные строфы начинаются с указания стороны света: враги наступают на асов с востока. Всякое направление в пространстве имело в древних культурах свою смысловую нагрузку. У германских народов как «позитивные» направления рассматривались Юг и Запад, а как «негативные» — Север и Восток25.

Отметим, что у древних славян представление о смысловой нагрузке сторон света было отчасти обратным древнегерманскому Юг также рассматривался как священное направление, но наряду с ним священным был Восток, а Запад имел негативный смысл26. Таким образом, в системе исторического противостояния «Запад — Восток» можно отметить, что народы Западной Европы несут в своей культуре древние представления о Востоке как направлении тьмы, зла, смерти, а славянские народы Восточной Европы такое же значение всегда предавали западным направлениям.

Наступает огненный исполин Сурт, пылает пламя, блещут мечи, гибнут люди.

52 Сурт едет с юга
с губящим ветви,
солнце блестит
на мечах богов;
рушатся горы,
мрут великанши;
в Хель идут люди,
расколото небо.

Кульминация песни — это описание самой Последней Битвы. Напряжение текста достигает здесь небывалой силы:

53 Настало для Хлин
новое горе,
Один вступил
с Волком в сраженье,
а Бели убийца
с Суртом схватился, —
радости Фригг
близится гибель.

Три строфы посвящены Последней Битве, и все они наполнены смертью — смертью предвиденной и предчувствованной.

Всеотец Один гибнет в пасти Мирового Волка, но его сын Видар Молчаливый мстит за отца и убивает главного противника асов.

55 Сын тут приходит
Отца Побед,
Видар, для боя
со зверем трупным;
меч он вонзает,
мстя за отца, —
в сердце разит он
Хведрунга сына.

Могучий Тор, оборонявший от великанов и иных чудовищ Асгард и Мидгард (небесный град богов и срединный мир людей) убивает Мирового Змея и сам падает мертвым.

56 Тут славный приходит
Хлодюн потомок,
со змеем идет
биться сын Одина,
в гневе разит
Мидгарда страж,
все люди должны
с жизнью расстаться, —
на девять шагов
отступает сын Фьёргюн,
змеем сраженный —
достоин он славы.

Пик напряжения приходится на строфу, описывающую разрушение мироздания:

57 Солнце померкло,
земля тонет в море,
срываются с неба
светлые звезды,
пламя бушует
питателя жизни,
жар нестерпимый
до неба доходит.

Мир гибнет от огня и тонет в море — вечном символе предмирового и послемирового Хаоса27.

Черный и красный цвета пронизывают все стихи, посвященные гибели мира. На фоне чернеющего солнца и пожирающего мир огня блистают мечи асов и срывающиеся с неба звезды.

После яростного, мятущегося аккорда последней строфы трагический настрой песни затихает. Новые строфы проникнуты тихим и светлым настроением. После гибели этого мира приходит мир грядущий:

59 Видит она:
вздымается снова
из моря земля,
зеленея, как прежде;
падают воды,
орел пролетает,
рыбу из волн
хочет он выловить.

В космогонической части песни постоянно подчеркивалось, что мир создавался творящей волей асов. Однако новый мир не творится асами, он просто тихо приходит после огненного конца. И асы, живущие в новом мире (главным образом — из младшего поколения богов), уже не творят, а беседуют о прошлом и играют. Теперь песню наполняют другие цвета: зеленый — цвет новой жизни, и золотой — цвет счастья.

Грядущий мир будет совершеннее мира нынешнего:

62 Заколосятся
хлеба без посева,
зло станет благом,
Бальдр вернется,
жить будет с Хёдом
у Хрофта в чертогах,
в жилище богов —
довольно ли вам этого?

Возвращение Бальдра — одно из центральных событий нового мира. Павший жертвой зависти Локи и несчастного случая он возвращается из подземного царства смерти в земной мир и живет вместе с Хёдом, своим невиновным убийцей, которого в прошлом мире постигла смерть в порядке мести.

63 Хёнир берет
прут жеребьевый,
братьев обоих
живут сыновья
в доме ветров —
довольно ли вам этого?

64 Чертог она видит
солнца чудесней,
на Гимле стоит он,
сияя золотом:
там будут жить
дружины верные,
вечное счастье
там суждено им.

Вечное счастье в золотом чертоге суждено тем из людей, кто верно сражался в Последней Битве и погиб в ней вместе с асами.

Если в строфах, посвященных гибели мира, все сильнее нарастало напряжение и трагизм, то в строфах о новом мире усиливается чувство покоя и счастья. Высшей силы это ощущение достигает в предпоследней строфе песни:

65 Нисходит тогда
мира владыка,
правящий всем
властелин могучий.

Эту строфу очень часто приписывают христианскому влиянию на песню. Известно, что христианский монотеизм уходит своими корнями в иудаизм. Однако представления о едином Боге были известны в древности отнюдь не только у иудеев. Они фиксируются в зороастризме и индуизме — религиях индоевропейского корня. Зороастрийская традиция знает бога Зурвана («время») — отца близнецов Ахура-Мазды и Ангра-Маинйу, верховного творца Вселенной. В индуистской традиции известен не только поздний образ Брахмы, объемлющего весь мир, но и еще ведический бог Брахманаспати («властитель молитвы») — лишенный каких-либо атрибутов творец всех иных богов, первоначало всех вещей28.

Обратим внимание на следующее важное отличие исландской эсхатологии от Апокалипсиса. Владыка нисходит не как судья в конце этого мира, а как высший Творец — в начале мира грядущего.

Последняя строфа песни — одна из ее загадок:

66 Вот прилетает
черный дракон,
сверкающий змей
с Темных Вершин;
Нидхёгг несет,
над полем летя,
под крыльями трупы —
пора ей исчезнуть.

Понятно, почему замолкает и исчезает вёльва. Из настоящего мира она не может провидеть мир грядущий. Его судьба будет иметь иное основание, чем судьба этого мира. Весь наш мир символически определен в акте творения и акте гибели. Но новый мир еще не определен вовсе и только самое начало его можно увидеть из нашего мира — поскольку это светлое начало предопределено трагической судьбой нашего мира.

Но в этой строфе непонятен смысл последних строк. Дракон Нидхёгг — житель подземного мира. Там, в царстве Хель, он мучает нечестивых. Что значит его появление с трупами под крыльями в небе нового мира? Быть может он выражает некое новое зло, что народится в грядущем мире? В исландской мифологии нет ответа на этот вопрос.

Так завершается лучшая и самая знаменитая из песен Старшей Эдды, споры по поводу которой не затихают уже второе столетие. Специалисты расходятся во всем: в датировке, определении аутентичности, характеристике жанра и т.д. Одни авторы считают, что «Прорицание вёльвы» — произведение народной поэзии29. Другие полагают, что эта песня — творение гениального автора, соединившего народные представления с гностической мудростью и облекшего все это в неповторимую, талантливую форму30. В западной литературе известно мнение, что «Прорицание» было написано человеком книжной, латинской образованности и представляет из себя переложение Откровения Иоанна.

Мы не будем углубляться в анализ данного вопроса в связи с отсутствием серьезных перспектив сказать что-нибудь новое или доказать одну из уже высказанных точек зрения. Как совершенно верно сказал А.Я. Гуревич «в пылу научных споров подчас забывают: независимо от того, каким путем возникла поэма… средневековой аудиторией она воспринималась как нечто целое»31.

В независимости от того кем, когда и на каких материалах было написано «Прорицание вёльвы», не вызывает сомнений, что в IX — XIII вв. отраженные в этой песне эсхатологические представления были широко распространены по крайней мере в Исландии, а скорее всего — по всему скандинавскому Северу.

Мы встречаем фрагменты этих представлений разбросанными по другим песням Старшей Эдды, а также и по эддическим песням, не вошедшим в древний сборник; находим их в стихах скальдов и в сагах. Сохранились и отдельные скандинавские изображения на эсхатологическую тему32.

В Старшей Эдде наиболее объемное после «Прорицания вёльвы» упоминание «гибели богов» содержится в песне «Речи Вафтруднира». В этой песне Один под именем Гагнрад состязается в мудрости с ётуном Вафтрудниром. В отличие от «Прорицания» песня практически лишена динамизма. События конца мира не разворачиваются здесь в цельную картину, а лишь упоминаются отдельными фрагментами, не связанными между собой. Некоторые исследователи относят «Речи Вафтруднира» к жреческим песням мнемотехнического характера, которые исполнялись для лучшего запоминания мифологических имен и событий33.

В начале песни Вафтруднир вопрошает Одина, затем Один спрашивает Вафтруднира:

[Вафтруднир сказал:]
17 «Гагнрад, скажи,
коль стоя ты хочешь
спорить со мною:
как имя равнины,
где встретится Сурт
в битве с богами?»

Один [сказал:]
18 «Вигрид — равнина,
где встретится Сурт
в битве с богами,
по сто переходов
в каждую сторону
поле для боя».

В целом в «Речах Вафтруднира» больше говорится не о гибели нашего мира, а о новом мире и о том, кто из мира нынешнего будет жить в мире грядущем.

В песне Вафтруднир говорит Одину о единственной паре людей, которая переживет последние дни мира:

[Один] сказал:
44 «Много я странствовал,
много беседовал
с благими богами;
кто будет жить
после конца
зимы великанов?»

[Вафтруднир] сказал:
45 «Спрячется Лив
и Ливтрасир с нею
в роще Ходдмимир;
будут питаться
росой по утрам
и людей породят».

Лив — женское имя, переводится с древнеисландского как «Жизнь», Ливтрасир, — мужское имя — «Пышущий жизнью». Эта пара — последние люди нынешнего мира и первые люди мира грядущего противостоит паре первых людей нашего мира — Аску и Эмбле («Ясень» и «Ива»). В начале нашего мира боги нашли первых людей безжизненными: «Они не дышали / в них не было духа / румянца на лицах / тепла и голоса; / дал Один дыханье, / а Хёнир — дух, / а Лодур — тепло / и лицам румянец»34.

Таким образом в начале нашего мира безжизненный люди были оживлены богами. А в конце этого мира человек уже выступает как символ жизни, которая выстоит перед всеобщей гибелью.

Удивителен представленный в «Речах Вафтруднира» мотив девы — дочери Альврёдуль (солнца), которая будет светилом в новом мире, после гибели самой Альврёдуль в пасти Мирового Волка:

[Один] сказал:
46 «Я странствовал много,
беседовал много
с благими богами;
как солнце на глади
небесной возникнет,
коль Волк его сгубит?»

[Вафтруднир] сказал:
47 «Прежде чем Волк
Альврёдуль сгубит,
дочь породит она;
боги умрут,
и дорогою матери
дева последует».

На наш взгляд, этот сюжет может быть сопоставлен с «женой, облаченной в солнце» из Откровения: «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим… Дракон сей стал пред женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца»35.

В догматической традиции аллегорического истолкования образов Апокалипсиса под «женой, облаченной в солнце» принято понимать Церковь: «Жена, облаченная в солнце, есть Церковь; и что для нас одежда, то для нее свет… В каждом из нас рождается Христос; а посему Церковь повивает пеленами и болезнует, пока не вообразится от нас родившийся Христос, чтобы каждый, соединившись со Христом, соделался Христом»36. Однако даже если автор Откровения и вкладывал в свои образы тот же смысл, что и поздние толкователи, он все равно пользовался эсхатологическими символами, имеющими древнее происхождение.

В новом мире будут жить боги из младшего поколения:

Один сказал:
50 «Я странствовал много,
беседовал много
с благими богами;
кто наследьем богов
завладеет, когда
пламя Сурта погаснет?»

[Вафтруднир] сказал:
51 «Будут Видар и Вали
в Асгарде жить,
когда пламя погаснет,
Моди и Магни
Мьёлльнир возьмут,
когда Вингнис погибнет».

Видар и Вали — сыновья Одина, Моди и Магни — Тора.

В описании гибели Волка имеется противоречие между «Речами Вафтруднира» и «Прорицанием вёльвы». По «Прорицанию» Видар, сын Одина, убивает Фенрира мечем, а по «Речам Вафтруднира» он разрывает Волку пасть, что согласуется с версией, изложенной в Младшей Эдде.

Состязание в мудрости между Одином и Вафтрудниром, описанное в «Речах Вафтруднира», завершается победой Одина. Один сумел задать Вафтрудниру вопрос, на который тот не смог найти ответ. Побежденный Вафтруднир должен умереть.

Последний вопрос Одина звучит так:

Один сказал:
54 «Я странствовал много,
беседовал много
с благими богами;
что сыну Один
поведал, когда
сын лежал на костре?»

Вафтруднир сказал:
55 «Никто не узнает,
что потаенно
ты сыну сказал!
О кончине богов
я, обреченный,
преданья поведал!
С Одином тщился
в споре тягаться:
ты в мире мудрейший!»

Конечно, последний вопрос Одина — это не просто хитроумная уловка. В споре они с Вафтрудниром вели речь только о ключевых для судьбы мира явлениях и событиях. Практически все вопросы Одина в последней части песни посвящены гибели мира. В завершение Один спрашивает Вафтруднира, знает ли тот, что Один поведал мертвому Бальдру перед сожжением его в погребальной ладье.

Бальдр сгорел в пламени погребального костра, как и весь мир будет сожжен в конце времен в том очистительном пожаре, после которого Бальдр вернется из подземного мира мертвых. Не вызывает сомнения, что Один потаенно поведал сыну одну из величайших тайн о грядущей гибели и возрождении мира. Однако эта тайна остается сокрытой.

Еще одна эддическая песня содержит, наряду с «Прорицанием вёльвы» связное описание эсхатологических событий — это «Песнь о Хюндле».

Эсхатологическая часть «Песни о Хюндле» состоит всего из трех строф, однако она даже получила в современной литературе наименование «Малое прорицание вёльвы». Это прорицание произносит великанша Хюндла в беседе с асиньей Фрейей:

42 Ветер вздымает
до неба валы,
на сушу бросает их,
небо темнеет;
мчится буран,
и бесятся вихри:
это предвестья
кончины богов.

43 Родился один
самый могучий
силы земли
питали его;
самый, как слышно,
великий властитель,
родич для всех
людей на земле.

44 Но будет еще
сильнейший из всех
имя его
назвать я не смею;
мало кто ведает
что совершиться
следом за битвой
Одина с Волком.

«Малое прорицание вёльвы» напоминает «Большое» тем, что здесь гибель мира показана как последовательность связанных событий (в этом его отличие от «Речей Вафтруднира»). «Малое прорицание» проникнуто трагизмом и экспрессией, оно передает предчувствие конца.

Большинство исследователей предполагают, что в этом тексте проявилось сильнейшее влияние христианства на исландскую мифологию. Во второй и третьей строфах усматривают описание Первого и Второго пришествия Христа. Возможно, в этом есть доля истины, хотя общий для исландской эсхатологии настрой песня сохранила.

В последней строфе «Малого прорицания» мы находим уже встреченное нами в «Большом прорицании» упоминание невозможности поведать о событиях грядущего мира. Мне думается, это одно из свидетельств неверной трактовки М.И. Стеблин-Каменским и Е.М. Мелетинским грядущего мира скандинавской эсхатологии как повторения «золотого века»37. Тексты указывают на иное. И в Старшей, и в Младшей Эдде подчеркивается принципиальное отличие нового мира от мира нынешнего и невозможность предсказать судьбу грядущего мира. Так, Высокий в «Видении Гюльви» завершает повествование о гибели мира словами: «И если станешь ты расспрашивать дальше, не знаю, откуда ждать тебе ответа, ибо не слыхивал я, чтобы кому-нибудь поведали больше о судьбах мира. Довольствуйся тем, что узнал»38. Вёльва в Старшей Эдде тоже замолкает, сказав лишь о самом начале грядущего мира потому, что новый мир имеет и новую судьбу, которую она не может провидеть. Если бы новый мир был простым повторением «золотого века» вёльва, Хюндла и Высокий смогли бы «увидеть» не только самое его начало.

Еще одну строфу, содержащую образы Последней Битвы мы находим в песне «Речи Фафнира». Эту строфу произносит умирающий дракон Фафнир в разговоре со своим убийцей Сигурдом:

[Сигурд] сказал:
14 «Фафнир, скажи мне,
ты мудр, я слышал,
и многое знаешь:
как остров зовется,
где кровь смешают
асы и Сурт?»

[Фафнир] сказал:
15 «Оскопнир — остров,
богам суждено там
копьями тешиться;
Бильрёст рухнет,
вплавь будут кони
прочь уносить их.»

Здесь мы видим еще одно противоречие между разными эсхатологическими текстами. Как я уже говорил, в «Речах Вафтруднира» указывается, что место Последней битвы — равнина Вигрид. Но эта строфа интересна иным. Образ асов в «Речах Фафнира» сопоставим с образом сынов Муспелля в «Видении Гюльви» из Младшей Эдды. Конунг Гюльви спрашивает Одина о радуге, которая есть мост Биврёст, ведущий с земли на небо, а тот отвечает: «Но как ни прочен этот мост, и он подломится, когда поедут по нему на своих конях сыны Муспелля, и переплывут их кони великие реки и помчатся дальше»39.

Еще одно упоминание о гибели мира содержится в песне «Речи Гримнира». Здесь описываются жилища богов в их небесном граде — Асгарде, и про палату Одина — Вальгаллу — говорится:

23 Пять сотен дверей
и сорок еще
в Вальгалле, верно;
восемьсот воинов
выйдут из каждой
для схватки с Волком.

Воины, которые выйдут из Вальгаллы на схватку с Волком — это эйнхерии — воины, павшие в битвах: отважные, которых Всеотец Один собирает в своих палатах. Вальгалла — небесный мир мертвых Одина — противопоставляется в исландской мифологии подземному миру мертвых Хель. И в Последней битве мертвецы из Хель выйдут на бой против асов и эйнхериев.

Упоминание о Гибели богов содержится и в песне «Перебранка Локи». Локи, явившись незваным на пир асов, поносит их, обвиняя в разного рода мерзостях, преимущественно сексуального характера. В ответ на одну из реплик Локи ас Фрейр восклицает:

Фрейр [сказал:]
41 «Волк должен лежать
в устье реки
до кончины богов;
если ты не замолкнешь —
тотчас же будешь
закован, злодей!»

Локи [сказал:]
42 «Ты золото отдал
за Гюмира дочь
и меч свой в придачу;
чем драться ты будешь,
коль Муспелля дети
сквозь Мюрквид поскачут?»

Здесь упомянут миф, хорошо известный по песне Старшей Эдды «Поездка Скирнира». Фрейр, уговаривая своего слугу и друга Скирнира отправиться сватать за него прекрасную Герд, дочь великана Гюмира, отдает ему свой меч. В Последней битве Фрейр выходит без меча против Сурта — вооруженного огненным мечем исполина, предводителя сынов Муспелля — и гибнет.

Обратим внимание — Фрейр был богом плодородия. Он символизировал также мужскую сексуальность, а его символом был фаллос40. Как указывается в описании языческого храма в Упсале у Адама Бременского «Фрикко [Фрейр] дарует смертным мир и сладострастие, его идол снабжен поэтому огромным детородным членом»41. Для удовлетворения своей страсти Фрейр отдал меч, променяв оружие на плотское удовольствие. Этим Фрейр лишил себя возможности противостоять силе огня, что сожжет мир в конце времен.

Рассмотренная нами древнеисландская поэзия относится к эддическому стилю, отличающемуся простотой внутренней структуры стиха. Этим стилем написаны все известные мифологические песни. Лишь в единичных случаях эддический стиль применяли при сочинении стихов о людях и событиях, современных автору.

Другой стиль древнеисландской поэзии — скальдический. Стихи скальдов по своей структуре чрезвычайно вычурны. Скальдический стиль отличает сложнейшее взаимосочетания рифм и ритма, выдержанных в строгой системе.

Скальды писали стихи о своих современниках и о случившихся с ними событиях, а также о самих себе. Среди этих стихов были драпы — хвалебные песни, ниды — губительные песни-проклятия, висы — краткие стихи, сказанные к случаю. Скальдические стихи, переплетаясь с руническим искусством, образовывали единый пласт древнескандинавской магии42.

Мифологические образы и события не были целью повествования в скальдическом стихе — они лишь использовались при описании событий настоящего. Встречаются в этих стихах и упоминания о последних днях мира.

Так, в хвалебной песне «Речи Хакона», сочиненной Эйвиндом Погубителем Скальдов о погибшем норвежском конунге Хаконе говорится:

20. Скорее выскочит
Фенрир Волк
Злобный из логова,
Нежели приидет
Князь столь же славный
На пустой престол43.

В этой же песне мы видим строфу с эсхатологическим настроем:

9. Сидели с обнаженными
Мечами владыки,
Щиты изрезаны,
Латы изрублены.
Плохо было сему полку,
И путь его
Вел в Вальгаллу.

Трагический настрой, освещающий описанную здесь битву, предельно близок к настрою Последней битвы. Свет Последней битвы, горький и прекрасный, освещал все исторические битвы древних исландцев. Каждая из них была не бессмысленным массовым убийством, а символом, прообразом того последнего боя, в котором суждено сражаться и погибнуть всем, кто доказал свою отвагу в этой жизни:

4. Был как прибой
Булатный бой,
И с круч мечей
Журчал ручей.
Гремел кругом
Кровавый гром,
Но твой шелом
Шел напролом.

5. Воины станом
Стали чеканным,
Сети из стали
Остры вязали.
Гневалось в пене
Поле тюленье44,
Блистали раны,
Что стяги бранны.

8. Серп жатвы сеч
Сек вежи с плеч,
А ран рогач
Лил красный плач,
И стали рдяны
От стали льдяной
Доспехи в пьяной
Потехе бранной.

9. Копья кинжал
Клинки сражал.
Эйрик с нивы жал
Славу пожал.

10. Багровый дрот
Гнал князь в поход.
Грозу невзгод
Знал скотт в тот год.
И ворон в очи
Бил выти волчьей,
Шла Хель меж пашен
Орлиных брашен.

11. Летели враны
На тел курганы,
Кои попраны
Кольями раны.
Волк в рану впился,
И ал вал взвился,
Несытой пасти
Достало сласти.

12. Гьяльпин конь45 скакал,
Его глад пропал.
Эйрик скликал
Волков на свал.

13. Буй-дева снова
Длить бой готова,
Звенят подковы
Коня морского.
Жала из стали
Жадно ристали,
Со струн летели
Ястребы к цели.

14. Птиц колких сила
Покой пронзила.
Напряг лук жилу,
Ждет волк поживу.
Как навь ни бьется,
Князь не сдается.
В дугу лук гнется,
Стальной гул вьется.

15. Князь туг лук брал,
Пчел рой в бой гнал.
Эйрик скликал
Волков на свал.

16. Воспеть велите ль,
как ваш воитель
Славит своими
Делами имя?
Нас добрым даром,
Студеным жаром,
Князь дарит славный,
Крепкодержавный.

17. Огни запястий
Он рвет на части.
Он кольца рубит,
Обручья губит,
Державной рукой
Жалуя свой
Народ боевой
Фроди мукой46.

<…>

20. Соколу сеч
Справил я речь
На славный лад.
На лавках палат
Внимало ей
Не мало мужей,
Правых судей
Песни моей.

Это строфы из песни Эгиля сына Грима Лысого «Выкуп головы». Эгиль сочинил ее ночью, в темнице, где ждал казни. Норвежский конунг Эйрик Кровавая Секира хотел казнить Эгиля за убийство одного из своих сыновей. Когда наутро Эгиль исполнил эту песню, конунг подарил ему жизнь.

Для нас очень важен настрой этой песни, близкий настрою песен о гибели мира. Обращаясь к «Выкупу головы» после эсхатологических песен мы видим здесь те же образы: в первую очередь пронизывающий всё образ Волка и страшное видение Хель, идущей среди мертвых.

Кроваво-красные цвета битвы сменяются к концу песни сиянием золота. Этот переход от красного к золотому присутствует в эсхатологических песнях в переходе от Последней битвы к грядущему миру. Однако в «Прорицании вёльвы» мы видим еще два цвета: черный вместе с красным и зеленый вместе с золотым. Этих цветов нет в «Выкупе головы» и образы песни становятся более простыми, однозначными, лишаются налета неизведанного.

Обратим внимание на крайне сложный образ волка в скандинавской мифологии. Волк, как и ворон, был символом смерти. Трупы — пожива для волка и ворона, волк и ворон всегда сопутствуют бою и смерти. Мировой Волк Фенрир — главный противник богов и людей. В конце времен он пожрет солнце, а другой волк поглотит месяц.

В песне «Утрата сыновей» Эгиль называет Одина «боевой ворог Волку», ибо в последней битве именно Один бьется с Фенриром. Однако Один сам сильнейшим образом связан с образами волка и ворона. Слуги Одина: волки Гери и Фреки и вороны Хугин и Мугин. Кеннинги Одина — Отец Победы и, наряду с этим, Тюр повешенных. Палаты Одина Вальгалла — это дворец мертвецов. Темная, волчья сущность Одина проявляется в мифах постоянно. Ворог волку он — ворог самому себе.

Всеотец Один так же сложен, как и этот мир, в творении которого ему принадлежит ведущая роль. Он поэт и колдун, вор и соблазнитель. Само его имя происходит от слова, которое означает «дух», «иступление», «поэзия». Исландская мифология рисует Одина одноглазым стариком в синем плаще и шляпе. Бог воинов, сам он не столько воин, сколько шаман. Девять дней провисел он, пронзенный копьем, на мировом ясене Иггдрасиль для того, что бы обрести знание рун. По словам М.И. Стеблин-Каменского «в Одине демоническое начало сочетается с невротическим самоистязанием, злая воля — с вдохновением и мудростью, образуя сложный и противоречивый, но, тем не менее, цельный образ»47.

Один отбирал воинскую удачу у одних и давал ее другим, часто приводил воинов к смерти. В датском сказании рассказывается о том, как конунг Харальд получил от Одина план военных действий и обещание многочисленных побед. Однако во время решающей битвы Один занял место его колесничего и погубил Харальда. В ответ на вопрос, почему он отобрал обещанную удачу, Один ответил, что «серый волк наблюдает за чертогами богов»48. Этой фразой Один объясняет, что приводя доблестного конунга в свой небесный мир мертвых он беспокоится об усилении войска эйнхериев в преддверии Последней Битвы.

Тексты Старшей и Младшей Эдды позволяют выделить участвующие в Последней битве силы. Первая сила — это боги (асы) и люди — сила Асгарда (небесного града богов) и Мидгарда (земного мира людей). Люди, населяющие Мидгард, были сотворены асами в начале мира и выступают в битве как их союзники.

Противостоят Небу и Срединному миру силы Периферии и Подземного мира: живущие на краю земли великаны и хтонические чудовища. Великаны — древнейшие жители мира, они мудры, холодны и жестоки. Они — олицетворенная стихия холода и тьмы49. Хтонические чудовища — Мировой Змей Ёрмунганд и Мировой Волк Фенрир. Мировой Змей плавает в океане, обнимающем срединный мир. Охватывающий землю океан как выражение стихии хаоса известен во многих мифологиях мира.

Наряду с хтоническим Наряду с хтоническими чудовищами противниками асов в Последней битве выступают и сыны Муспелля –»огненные демоны», как их называют в литературе50, разрушители мироздания.

В литературе принято рассматривать Рагнарёк с позиции противопоставления Центра и Периферии мира. Боги и люди выступают как выражение Центра мира, упорядоченного, сакрального начала; хтонические чудовища и великаны олицетворяют Периферию мира, неупорядоченное, враждебное культуре, Хаос. Первая сила выступает как создатель мира, вторая — как его разрушитель51.

Такая дуалистическая трактовка, однако, не оставляет места для силы, представленной Суртом и сынами Муспелля. А именно они оказываются победителями в Последней Битве. Боги и чудовища взаимно уничтожают друг друга. «Тогда Сурт мечет огонь на землю и сжигает весь мир»52.

Великая сила сынов Муспелля неоднократно подчеркивается в текстах. В «Видении Гюльви» конунг Гюльви под именем Ганглери спрашивает Высокого (Одина) о радуге, которая есть мост Биврёст, ведущий с земли на небо. Высокий говорит: «Но как ни прочен этот мост, и он подломится, когда поедут по нему на своих конях сыны Муспелля, и переплывут их кони великие реки и помчатся дальше». Тогда молвил Ганглери: «Думается мне, не по совести сделали боги тот мост, если может он подломиться; ведь они могут сделать все, что ни пожелают». Отвечал Высокий: «Нельзя хулить богов за эту работу. Добрый мост Биврёст, но ничто не устоит в этом мире, когда пойдут войною сыны Муспелля»53.

Характеристика, которую дают сынам Муспелля мифы, разительно отличается от характеристики прочих противостоящих богам сил. Описывая войска, готовящиеся к битве с богами, Младшая Эдда отмечает: «Но сыны Муспелля стоят особым войском, и на диво светло то войско»54.

Ни одно из чудовищ исландской мифологии не было предметом культа, не существовало и культа аса Локи. Однако до нас дошли свидетельства о культе Сурта, что показывает принципиальное отличие Сурта от всех прочих сил, сражающихся против богов в Последней Битве. С именем Сурта связана самая большая пещера в Исландии — Surtshellir («Пещера Сурта») — так она зовется издревле. В исландской «Книге заселения страны» рассказывается, что Торвальд Волчья Пасть однажды осенью отправился в эту пещеру, чтобы исполнить там хвалебную песню, которую он сочинил в честь Сурта55. Никто более из противников богов никогда не удостаивался хвалебной песни.

Есть еще одно отличие сынов Муспелля от всех прочих противников богов. По «Прорицанию вёльвы» мы видим, что все чудовищные порождения тьмы движутся на Последнюю Битву с востока. Восток и Север — «отрицательные» направления в северной мифологии, в отличие от Юга и Запада — «положительных», сакральных направлений.

В «Прорицании вёльвы» сказано, что Сурт едет к полю Последней Битвы с юга. Про сынов Муспелля в песне «Перебранка Локи» говорится, что они поскачут в бой через лес Мюрквид. Этот лес находится на юге и противопоставлен в скандинавской мифологии «Железному лесу» Ярнвиду — расположенной на востоке обители колдунов, где был рожден Фенрир-волк. Таким образом сыны Муспелля прибудут на бой с, «позитивной», священной стороны света.

Пониманию того, что сыны Муспелля мыслились как важнейшая сила, участвующая в Последней Битве, способствует тот факт, что в немецких раннесредневековых христианских поэмах «Муспилли» и «Хелианд» термин «Муспелль» употребляется в смысле Конца мира и Страшного суда56.

В мифологических песнях Старшей Эдды неоднократно упоминаются те чудовища, с которыми людям и асам предстоит сразиться в Последней битве: Фенрир, Ёрмунганд, великаны. С ними связано множество историй о похождениях и приключениях богов. У них есть четкое место в структуре мира — на его окраине, в Утгарде.

Однако никогда в мифах, повествующих о жизни и деяниях асов, мы не встречаем упоминаний о Сурте или сынах Муспелля. В конце времен они являются в мир как посланцы некой иной реальности, высшей реальности, что проявляет себя в полную силу только при возникновении и гибели мира.

Конфликт между Центром и Периферией с появлением сынов Муспелля переходит в новую плоскость: это уже не мировая, а надмировая битва.

Для понимания сущности силы, представленной Суртом и сынами Муспелля, необходимо обратиться к моменту возникновения мира. Сразу следует оговориться, что исландские мифы не знают термина «мир» в значении «вселенная». Древнеисландский мир — это та реальность, в которой живут люди сейчас. Она конечна во времени и пространстве. В текстах неоднократно говорится о множественности миров57.

Мир, в котором живут люди, возникает от взаимодействия двух изначальных миров — Муспелльсхейма и Нифльхейма. Нифльхейм — царство холода и тьмы. Муспелльсхейм — царство света и огня. «Это светлая и жаркая страна, все в ней горит и пылает. И нет туда доступа тем, кто там не живет и не ведет оттуда род. Суртом называют того, кто сидит на краю Муспелля и его защищает. В руках у него пылающий меч, и, когда настанет конец мира, он пойдет войною на богов и всех их победит и сожжет в пламени весь мир»58.

Наш мир возникает от взаимодействия между этими двумя силами. Так говорится об этом в «Видении Гюльви»: «Мировая Бездна на севере вся заполнилась тяжестью льда и инея, южнее царили дожди и ветры, самая же южная часть Мировой Бездны была свободна от них, ибо туда залетали искры из Муспелльсхейма. <…> И если из Нифльхейма шел холод и свирепая непогода, то близ Муспелльсхейма всегда царили тепло и свет. И Мировая Бездна была там тиха, словно воздух в безветренный день. Когда же повстречались иней и теплый воздух, так что тот иней стал таять и стекать вниз, капли ожили от теплотворной силы и приняли образ человека, и был тот человек Имир…»59. Из тела Имира и был сотворен мир. Первопредок богов Бури также появился в Мировой Бездне, заполненной смешением двух первоначал. Небесные светила были созданы богами из искр, вырвавшихся из Муспелльсхейма.

Таким образом, можно говорить о двух изначальных силах, воплощающих качественно противоположные начала. Это сила тьмы и холода и сила огня и света. От взаимодействия между ними возникает наш мир. В конце времен огонь сожжет мир, но после гибели он возродится.

Грядущий мир мыслится более совершенным, чем мир нынешний. В новом мире «поднимается из моря земля, зелёная и прекрасная»60. Возродится человеческий род — из одной оставшейся в живых пары. Возвращаются сыновья Одина и Тора, «ибо не погубили их море и пламя Сурта»61. Люди, участвовавшие в битве на стороне богов, получат вечную счастливую жизнь.

Таким образом, сила огня исландской эсхатологии, представленная Суртом и сынами Муспелля, не просто уничтожает мир, но очищает его, после чего возрожденный мир становится более совершенным. Именно с благой очищающей силой огня связано то особое отношение, которое проявляют исландские мифы к сынам Муспелля.

Исследователи, изучавшие древнеисландскую эсхатологию, неоднократно ставили вопрос об ее происхождении. Некоторые из них ключевую роль в формировании мифа о Гибели богов признают за христианской эсхатологией. Главная эсхатологическая песня Старшей Эдды — «Прорицание вёльвы» — зачастую воспринимается как пересказ Откровения Иоанна Богослова. Другие авторы находят в скандинавской эсхатологии мифологические образы многих древних народов, но ключевую роль в собирании всех этих языческих образов в систему эсхатологического учения отводят христианству62.

Особенно активно такие теории пытались обосновать в первой половине ХХ века, когда многие ученые как будто поставили своей целью доказать, что «оригинальное на самом деле — не оригинально, подлинное — не подлинно,… что языческие мифы, сохранившиеся в древнеисландской литературе, на самом деле не языческие и не мифы, что их сохранение в Исландии в XIII в. свидетельствует о том, что они на самом деле там не сохранились, что вообще язычество в древнеисландской литературе — это христианская пропаганда и т.д. и т.п.»63.

Представление о происхождении скандинавской эсхатологии от христианской основывается на некоторых параллелях между образами Гибели богов и Апокалипсиса, а так же на уверенности в том, что языческая религия не может сама по себе разработать сложную эсхатологию — это доступно только монотеизму.

Параллели с Откровением в исландской эсхатологии найти можно. Образ аса Хеймдалля, трубящего перед Последней битвой в рог Гьяллахорн можно сопоставить с образами трубящих ангелов. Огненный меч Сурта нередко связывают с огненным мечем ангела, поставленного Богом у входа в рай. Можно обнаружить и чисто текстологическую близость между строфой из «Прорицания вёльвы»: «Солнце померкло, / земля тонет в море, / срываются с неба / светлые звезды, / пламя бушует / питателя жизни, / жар нестерпимый / до неба доходит» и словами Ионна Богослова: «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь; и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои»64.

Эти параллели действительно могут быть объяснены влиянием христианства на религию древней Скандинавии. Однако для того, что бы сделать корректные выводы по этому вопросу, мы должны изучить не отдельные совпадения в символах, а всю систему основных образов эсхатологических мифов.

Рассмотрим основные образы Последней битвы древних скандинавов.

В эсхатологическом мифе четко вырисовывается образ главного противника людей и богов. Это Фенрир Волк. Его освобождение символизирует начало последних дней мира. Волк вступит в схватку с верховным асом — Одином. Он поглотит солнце — главное светило мира.

Змей Ёрмунганд бьется с Тором — могучим асом, вторым после Одина по значимости и по частоте упоминания в текстах. Таким образом Мировой Волк и Мировой Змей — главные враги асов и эйнхериев в Последней битве.

И Фенрир, и Ёрмунганд источают яд. Убив Ёрмунганда Тор отступает на девять шагов и падает мертвым от яда змея.

Волк Фенрир в начале времен был связан асами, знавшими, что ему суждено убить Одина. Волка связали обманом и ас Тюр лишился при этом руки. «Они же [асы] просунули в пасть ему меч: рукоять уперлась под язык, а острие в небо. И так распирает меч ему челюсть. Дико воет он, и бежит слюна из его пасти рекою, что зовется Вон. И так он будет лежать, пока не придет конец света»65.

Ас Локи — отец Волка и Змея — также скованный ждет Гибели богов. Асы связали Локи кишками его сына Нарви. В конце времен Локи освободится из этих пут и поведет войска чудовищ и мертвецов против асов.

После гибели асов в Последней битве мир сгорает в огне, зажженном Суртом. Мир проходит огненное очищение, что бы явиться вновь — более совершенным.

Скандинавские эсхатологические образы Волка и Змея не выводимы из христианской эсхатологии. Главного врага в христианском Конце света символизирует дракон, в числе мучителей людей упоминается саранча. А Волк и Змей — звери-символы, широко представленные в индоевропейской мифологии, в Апокалипсисе отсутствуют.

Однако мы увидим Волка и Змея, если обратимся к эсхатологическим мифам зороастрийцев.

По зороастрийским представлениям наш мир имеет начало и конец. Он был создан Ахура-Маздой, которому помогали другие благие боги — его творения. Но Ангра-Маинйу — темный бог-близнец Ахура-Мазды — вторгся в совершенный мир и начал творить в нем зло, испортив каждое явление (так, он испортил огонь, создав дым). Мир, созданный изначально как статичный, после вторжения Ангра-Маинйу стал динамичным.

Вся мировая история представляется в зороастризме как борьба двух начал. Человек может сделать добровольный выбор, на чьей стороне он выступает в этой борьбе. История заканчивается Последней Битвой, в которой Добро побеждает Зло66.

До нас дошло несколько достаточно поздних версий зороастрийских представлений о гибели мира. Исходный священный текст мифа содержался в «Дамтат-наске» — одной из утраченных глав Авесты.

По версии пехлевийского Ривайата Последняя битва происходит как бы в несколько этапов, существенно разделенных во времени. Через 1500 лет после Заратуштры, в эру Хушедара — первого спасителя «волки всех разновидностей соберутся в одном месте, и в том месте они сольются воедино, так что получится один гигантский волк — 415 шагов в ширину и 433 шага в длину будет туловище этого чудовища! Маздаянийцы соберут армию и вступят с этим волком в сражение. Прежде всего они совершат ритуал «Ясна» и обретут такую силу, что станут непобедимыми. Затем, по призыву Хушедара, они убьют этого страшного гигантского волка плетьми, кинжалами, копьями, стрелами и прочим оружием. Яд из этого дэва разольется на один парсанг вокруг, и все растения погибнут в пламени яда»67.

Затем в эру Хушедар-мага, второго спасителя «сползутся змеи. Их тела срастутся в единое тело, и получится змей 833 шага шириной и 1666 длиной. Маздаянийцы опять соберут армию, сразятся со змеем и уничтожат его»68.

Потом срывается с цепи Ажи-Дахака, прикованный к скале Демавенд. Это трехглавый змей, сильнейший из дэвов, созданных Ангра-Маинйу. Дахаку побеждает великий герой Сам Керсасп, восставший в конце времен ото сна.

После окончательной победы Добра над Злом «Шахревар, Дух металлов, изольет на землю поток расплавленной меди. Но для праведников огнекипящий металл будет словно теплое молоко — медь не причинит им вреда; грешные же тела в мучениях сгорят и навсегда сгинут во всеочищающем пламени… Люди перестанут есть мясо и в их тела проникнет «дух» первозданного быка… Мужчина и женщина возжелают друг друга, но от их соития не будут рождаться дети. Наступит вечная весна, вся земля будет цветущим садом»69.

В среднеперсидском трактате «Бундахишн» — комментированном и систематизированном пересказе утраченного «Дамтат-наска» Авесты, сказано, что все злое и грешное будет уничтожено в очищающем потоке огненного металла. Аирйаман, божество дружбы и исцеления, вместе с богом огня Атаром расплавят весь металл в горах, и он потечет на землю раскаленной рекой. Все люди должны будут пройти сквозь эту реку, и, как говорится в тексте на пехлеви «для праведных она покажется парным молоком, а нечестивым будет казаться, что они во плоти идут через расплавленный металл»70. Все грешники переживут вторую смерть и исчезнут навсегда с лица земли. Демоны-даэва и силы тьмы будут уничтожены в последнем великом сражении с божествами-язата. Река расплавленного металла потечет вниз, в ад, убьет Ангра-Маинйу и сожжет последние остатки зла в мире.

Когда старый мир исчезнет, то новый мир будет уже совершенно другим, с иной судьбой: «Это не будет [создание] будущего из прошлого»71.

Многие основные образы скандинавской и зороастрийской эсхатологии обнаруживают большую близость. Это Последняя битва мировых сил; Мировой Волк и Мировой Змей, напоенные ядом; скованное чудовище — главный враг, вырывающийся перед Концом мира из оков; очищающий огонь, изливающийся на мир в конце времен; новая земля — зеленая и прекрасная. Все это составляет целостный образ, который не может быть выведен из христианской эсхатологии, иной по духу и основным используемым символам. Волка и Змея в Откровении просто нет. Образ скованного врага и огненное очищение выражены весьма слабо.

Старшая и Младшая Эдда были записаны в XIII в. Дошедшие до нас записи зороастрийских священных текстов датируются в целом IX в. н.э., хотя отраженные в них представления восходят, несомненно, к значительно более древним эпохам. Поиски объяснения общности зороастрийских и скандинавских эсхатологических представлений приводят нас в период индоевропейского единства.

На настоящий момент в науке не существует общепринятой концепции индоевропейской прародины и индоевропейских миграций. Однако если исходить из нескольких наиболее распространенных теорий, станет ясно, что всякое сколько-нибудь активное общение между предками скандинавов и иранцев прекратилось не позднее середины II тыс. до н.э.

Это подводит нас к выводу о том, что эсхатологические представления скандинавов и зороастрийцев уходят корнями в обще-индоевропейскую эсхатологию. Таким образом, древняя индоевропейская мифология содержала в себе эсхатологическое учение. В наиболее общем виде этот вывод был сделан еще Ж. Дюмезилем72.

Наш вывод о том, что истоки значительной близости скандинавских и зороастрийских эсхатологических мифов необходимо искать в эпохе индоевропейского единства подтверждается выводом Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова, которые на базе смысловых и лексических параллелей между Авестой и Старшей Эддой поставили вопрос о возможности реконструкции отдельных фрагментов общеиндоевропейских мифологических текстов73.

Следы древней индоевропейской эсхатологии можно найти у многих народов. Очевидно, она оказала большое влияние на эсхатологические представления иудеев, а опосредованно, через иудаизм и зороастризм, — и на христианскую эсхатологию. Из основных индоевропейских эсхатологических символов наиболее широко известно представление об огненном очищении мира.

Очищение мира огнем присутствует в индуизме. Оно происходит в конце каждого мирового периода — кальпы. Одну кальпу составляет тысяча махаюг. Каждая махаюга есть цикл из четырех юг, длящихся сотни тысяч лет. Первая юга — «благой век», затем следуют эпохи, по мере смены которых добродетель в мире уменьшается, а зло все более возрастает. По завершению цикла вновь наступает «благой век». В конце каждой кальпы на небе появляется 12 (по другой версии — 7) солнц, они дотла сжигают миры, которые возрождаются затем в новой кальпе74. Таким образом, очищенный огнем мир возрождается для нового цикла, вполне аналогичного предыдущему. Поэтому индуистское очищение огнем бессмысленно, его результат — циклическое повторение мира без его совершенствования.

Аналогичное огненное очищение в конце каждого мирового периода было известно и у греческих орфиков, а также у Гераклита.

Мотив огненного очищения мира присутствует и у манихеев. Согласно их представлениям, мир возник в результате смешения света и тьмы. Дабы частицы света не могли освободиться и подняться в царство света, силы тьмы создали два пола — Адама, преимущественно из светоносных частиц, и Еву — преимущественно из элементов тьмы. Продолжение жизни привело к тому, что плоть продолжала поглощать и удерживать светлые элементы. Окончательное освобождение духа от тела, света от тьмы произойдет в последние времена, когда земля будет объята пламенем в течение 1468 лет. Частицы света поднимутся к небу, а материя и демоны окажутся в необъятной пропасти75. Манихейское очищение огнем деструктивно, его результат — полное уничтожение мира, который мыслится как зло. Это отличает его от северной эсхатологии, в которой страдания и трагедия приводят к рождению нового мира.

* * *

Центральным моментом северной эсхатологии является, несомненно, мотив Последней битвы. При этом асам и людям предопределено потерпеть поражение в этой битве. Уничтожив чудовищные порождения Тьмы они гибнут. Участь воинов трагична, а судьба известна заранее. Один собирает войско для Последней битвы зная, что его самого ждет смерть в пасти Волка.

Все войско асов и людей знает, что идет на гибель. Но победа здесь не главное и награды никого не интересуют. Ибо в битве главное не победить, а быть собой. Эта готовность к поражению, а не к победе есть не презрение Бога, а высшее упование на Бога.

Последняя Битва еще предстоит миру. Но ее предчувствие пронзает нашу жизнь.

Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!76


Примечания

1 Сага о Ньяле, CV. Пер. с др.-исл. В.П. Беркова // Исландские саги. Ирландский эпос. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 8. М., 1973; См.: Стеблин-Каменский М.И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 23–28.

2 Слова Сигурда Нордаля. Цит. По: Стеблин-Каменский М.И. Указ. соч., с. 40.

3 См.: Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Л., 1971.

4 Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Антология мировой философии. Т. 2. М., 1970, с. 335.

5 Цит. По: Стеблин-Каменский М.И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 38.

6 Сага о Ньяле, XIX, пер. с др.-исл. С.Д. Кацнельсона // Там же.

7 Сага о Ньяле, XX пер. с др.-исл. С.Д. Кацнельсона // Там же.

8 Сага о Торстейне Битом, I, пер. с др.-исл. О.А. Смирницкой // Исландские саги. Ирландский эпос. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 8. М., 1973

9 Стеблин-Каменский М.И. Старшая Эдда. // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 9. М., 1975, с. 662–663

10 Старшая Эдда. Пер. с др.-исл. А. Корсуна. Л., 1963; Старшая Эдда. Пер. с др.-исл. А. Корсуна // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 9. М., 1975.

11 Русский перевод: Младшая Эдда. Пер. с др.-исл. О.А. Смирницкой. М., 1994.

12 См. напр.: Алексеев М.П., Жирмунский В.М., Мокульский С.С., Смирнов А.А. История зарубежной литературы. Средние века и возрождение. М., 1987, с. 31; Мелетинский Е.М. Рагнарёк // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1997, с. 363.

13 Мелетинский Е.М. Скандинавская мифология как система // Труды по знаковым системам. № VII. Ученые записки Тартуского университета. Вып. 365. Тарту, 1975, с. 51.

14 Стеблин-Каменский М.И. Исландская литература. Л., 1947; Он же. Культура Исландии. Л., 1967; Он же. Мир саги. Л., 1971; Он же. Миф. Л., 1976; Он же. Древнескандинавская литература. М., 1979; Он же. Историческая поэтика. Л., 1978.

15 Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979.

16 Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968; Он же. Скандинавская мифология как система // Труды по знаковым системам. № VII. Ученые записки Тартуского университета. Вып. 365. Тарту, 1975; Он же О семантике мифологических сюжетов в древнескандинавской (эддической) поэзии и прозе // Скандинавский сборник. вып. XVIII. Таллин, 1973; Мелетинский Е.М., Гуревич А.Я. Германо-скандинавская мифолгия // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 1. М., 1997.

17 Старшая Эдда. Пер. с др.-исл. А. Корсуна. Л., 1963; Старшая Эдда. Пер. с др.-исл. А. Корсуна // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 9. М., 1975.

18 Младшая Эдда. Пер. с др.-исл. О.А. Смирницкой. М., 1994.

19 Младшая Эдда. Пер. с др.-исл. О.А. Смирницкой. М., 1994, с. 85–86.

20 Старшая Эдда, «Прорицание вёльвы», 36–39.

21 Топоров В.Н. Петух // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 310.

22 Старшая Эдда, «Прорицание вёльвы», 44, 49, 54, 58.

23 Старшая Эдда, «Прорицание вёльвы», 6, 9, 23, 25.

24 В данной строфе литературный перевод А. Корсуна не вполне точен. В дословном переводе, сделанном Е.М. Мелетинским, сказано: «корабль плывет с Востока, прибудут люди Муспелля» (Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968, с. 243.). Таким образом, сыны Муспелля прибудут к полю боя сами по себе, а отнюдь не в ладье, которой правит Локи. Ниже мы увидим, как важно это уточнение.

25 Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л., 1976, с. 40.

26 Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянская мифология // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 452.

27 См.: Аверинцев С.С. Вода // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 1. М., 1997, с. 240; Топоров В.Н. Океан // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 249; Он же. Хаос // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 581.

28 Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация. Философия, наука, религия. М, 1980, с. 41.

29 Стеблин-Каменский М.И. Древнескандинавская литература. М., 1979.

30 Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968, с. 225, 240.

31 Гуревич А.Я. Средневековый героический эпос германских народов // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. / Библиотека всемирной литературы. Серия 1. Том 9. М., 1975, с. 11.

32 К ним относится рунический камень с острова Мэн, на котором изображен Фенрир, пожирающий Одина и Тор, сражающийся с Ёрмунгандом. Фотоснимок камня опубликован: Мелетинский Е.М. Рагнарёк // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 363.

33 Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968.

34 Старшая Эдда, «Прорицание вёльвы», 18.

35 Отк., 12, 1–4.

36 Толкование на Апокалипсис Святого Андрея, Архиепископа Кесарийского. М., 1992, с. 90–91.

37 Стеблин-Каменский М.И. Древнескандинавская литература. М., 1979, с. 47; Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968, с. 244.

38 Младшая Эдда, с. 95.

39 Младшая Эдда, с. 29–30.

40 Мелетинский Е.М., Гуревич А.Я. Германо-сканднавская мифология // Мифы народов мира. 2-е изд. Т.1. М., 1997, с. 287; Корнелл А. Мифология: энциклопедический справочник. М., 1997, с. 190.

41 Цит. по: Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986, с. 139.

42 Платов А.В. Руническая магия. М., 1995, с. 66–79.

43 Здесь и далее скальдические стихи даны в переводе с древнеисландского С.В. Петрова по изданию: Поэзия скальдов. Л., 1979.

44 Тюленье поле — море.

45 Конь Гьяльпин — волк.

46 Мука Фроди — золото.

47 Стеблин-Каменский М.И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 66.

48 Цит. по: Корнелл А. Мифология: энциклопедический справочник. М., 1997, с. 215.

49 См. Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968, с. 152.

50 Turville-Petre E.O.G. Myth and Religion of the North. London, 1964, р. 281.

51 См. напр.: Мелетинский Е.М. Рагнарёк // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1997, с. 362.

52 Младшая Эдда, с. 91.

53 Младшая Эдда, с. 29–30.

54 Младшая Эдда, с. 90.

55 Стеблин-Каменский М.И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 61.

56 Мелетинский Е.М. Муспелль // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 183.

57 См. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л., 1976, с. 33–34.

58 Младшая Эдда, с. 20–21.

59 Младшая Эдда, с. 21–22.

60 Младшая Эдда, с. 94.

61 Там же.

62 Gronbech V. The culture of the Teutons. Part 2. London: Diford University press, 1931, р. 303; Turville-Petre E.O.G. Myth and Religion of the North. London, 1964, р. 282.

63 Стеблин-Каменский М.И. Снорри Стурлусон и его «Эдда» // Младшая Эдда. М., 1994, с. 201.

64 Отк., 6, 12–13.

65 Младшая Эдда, с. 52.

66 См.: Авеста в русских переводах (1861–1996). СПб, 1997; Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи. СПб., 1994; Дорошенко Е.А. Зороастрийцы в Иране. М., 1982.

67 «Ривайат» 48.1 — 72. С неопубликованного перевода О.М. Чунаковой изложение И.В. Рака // Зороастрийская мифология, СПб.-М., 1998, с. 387.

68 Там же, с. 388.

69 Там же, с. 390.

70 «Бундахишн» 30. С неопубликованного перевода О.М. Чунаковой изложение И.В. Рака. // Зороастрийская мифология, СПб.-М., 1998, с. 384.

71 Там же, с. 383.

72 Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986, с. 137–138.

73 Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Ч. 2. Тбилиси, 1984., с. 528.

74 Топоров В.Н. Юга // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 676.

75 Топоров В.Н. Мани // Мифы народов мира. 2-е изд. Т. 2. М., 1997, с. 104–105.

76 А. Блок. На поле Куликовом.

© Ф. Н. Петров

Опубликовано в книге: Петров Ф. Н. Эсхатологический миф: миф о грядущей гибели и последующем возрождении мира. Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 2001. — 108 с.

Статья предоставлена для сайта самим автором.