И. П. Шаскольский

Русско-скандинавские отношения раннего средневековья в работах Г. Шрамма

(Историографический обзор)

Готфрид Шрамм, крупный современный немецкий германист-филолог, профессор Фрайбургского университета, является автором серии статей, посвященных лингвистическим проблемам, имеющим непосредственное отношение к характеристике русско-скандинавских связей IX–X вв. При всей спорности отдельных построений Г. Шрамма его работы представляют большой интерес и должны учитываться как языковедами, так и историками и археологами. Поскольку статьи Г. Шрамма не всегда доступны нашему читателю, информация об их основных положениях, думается, могла бы оказаться полезной для исследователей раннесредневековой отечественной истории.

Обобщающая оценка роли скандинавов в политической жизни восточнославянского общества предложена Г. Шраммом в статье «Дальняя торговля и ранний процесс образования государств на восточной окраине Европы»1. Формирование Древнерусского государства автор традиционно связывает с деятельностью норманнов, которую считает аналогичной деятельности скандинавских завоевателей в странах Западной Европы — Англии, Нормандии, Ирландии. По его мнению, Русское государство также возникло в результате действий норманнов, продвигавшихся по водным путям Восточной Европы и основывавших в удобных местах свои опорные пункты (более подробно о них он пишет в статье 1982 г. — см. далее). Видимо, под влиянием исследований советских историков Г. Шрамм стремится установить социально-экономические причины возникновения государственности на Руси. Но он отвергает вывод современных российских ученых о формировании Древнерусского государства вследствие социально-экономического развития местного общества. Автор считает, что на бедных, малоплодородных восточнославянских землях основные занятия крестьянского населения — земледелие и скотоводство — не могли быть высокопродуктивными и стать источником социального расслоения и появления экономически сильного общественного слоя. Таким источником, по мнению автора, могла быть только дальняя торговля (Fernhandel, т. е. крупная международная торговля). Подобная точка зрения была высказана еще В. О. Ключевским, автором «торговой теории» возникновения Русского государства, которая отводила развитию крупной международной торговли первостепенную роль. В свое время это был шаг вперед: рождение государства рассматривалось не просто как результат внешнего завоевания, а связывалось с экономическим процессом. Но с позиций современной науки это объяснение уже не выдерживает критики.

Сторонники «торговой теории», к числу которых принадлежит и Г. Шрамм, используют отразившиеся в источниках IX–X вв. внешне яркие факты, свидетельствующие о действительно происходившей вдоль водных путей Восточно-Европейской равнины (по Волжскому пути и по пути «из Варяг в Греки») оживленной торговле между богатыми странами Ближнего Востока (Средняя Азия, Византия) и странами Северной Европы, предметами которой были дорогие товары, выдерживавшие стоимость перевозки на дальние расстояния. Эта торговля оказывала свое воздействие на экономическое и социальное развитие населения восточнославянских 155 земель, способствуя обогащению и укреплению местной знати, но не была главным фактором в жизни восточного славянства. Торговля по водным путям была внешним явлением, происходившим одновременно с грандиозными социальными сдвигами в восточнославянских землях, но не она определяла эти сдвиги. А соответственно норманнские (и восточные — арабские) купцы, занимавшиеся этой торговлей, не играли решающей роли в социальных процессах, происходивших в IX–X вв. на огромном пространстве от Приладожья до Причерноморья и от Карпат до Волги.

«Торговой теорией» определяются представления Г. Шрамма о роли древнерусских городов2. По мнению ученого, города — это опорные пункты на великих торговых путях. Само слово град (город) имеет, согласно Г. Шрамму, норманнское происхождение и возникает из скандинавского (точнее древнеисландского) garðr (имеет 3 значения: 1) ограда, забор, 2) огороженный участок, 3) жилье, двор, усадьба). Отсюда читатель может сделать вывод, что само слово град (город) и обозначаемое им понятие пришло на Русь из Швеции, от «русских шведов» (Russlandschweden), а до прихода шведов русские не знали городов и не имели для их обозначения соответствующего слова3. Изложенная гипотеза не представляется убедительной. Слова град и garðr восходят к общей индоевропейской основе, и шведское происхождение русского слова град автором не доказано и вряд ли может быть доказано, поскольку на обширном пространстве Руси в IX–X вв. городов было значительно больше, чем в Швеции.

Развивая давнюю концепцию о создании в IX–X вв. норманнами Руси как политического образования в результате прокладывания торговых путей по Восточно-Европейской равнине и установления там господства над славянским населением через создание сети опорных пунктов в важнейших местах на торговых путях, Г. Шрамм широко использует данные исторической топонимики4.

Будучи филологом, автор уделил главное внимание историко-языковедческому изучению названий древнерусских городов IX–X вв., сохранившихся в русских и скандинавских источниках, прежде всего в «варяжской легенде» Повести временных лет.

Используя ранее уже высказывавшиеся в историко-топонимической литературе точки зрения, Г. Шрамм рассматривает топонимы Ладога, Изборск, Белоозеро, Новгород, Полоцк, Смоленск, Киев и старается доказать, что сохранившиеся в источниках древнескандинавские названия этих городов появились ранее, чем древнерусские, а следовательно, города возникли как норманнские поселения (опорные пункты).

По мнению Г. Шрамма, славянский топоним Ладога произошел от скандинавского Aldeigja, Aldeigjuborg, а встречающийся в древнескандинавских источниках топоним Alaborg был скандинавским названием города Белоозера. Последнее предположение неубедительно: термин Alaborg упоминается лишь в двух исландских сагах фантастического содержания, а конкретные сведения этих саг недостоверны. Название Изборск Г. Шрамм вслед за норвежским историком XIX в. П. Мунком производит от предполагаемого древнего эстонского названия реки Великой — Iso (большой) и считает, что первоначально оно звучало как Isuborg5. Поскольку Изборск более тысячи лет находится на самой границе эстонских и славянских земель, гипотеза Изборск < Isuborg могла бы быть вероятной. Однако, как сообщил лингвист С. Г. Халипов, определение iso не может быть применено в финском (следовательно, и в близкородственном эстонском) языке к такому объекту, как река. И главное — Изборск лежит не на реке Великой (на ее берегах расположен Псков), а на несколько десятков километров западнее; более того, Изборск находится вообще в стороне от больших водных путей.

Упоминаемые в «варяжской легенде» названия Полоцк и Смоленск в их скандинавской транскрипции Palteskia и Smaleskia не дают основания для возведения их к скандинавским языкам. Зато скандинавское название Новгорода Hólmgarðr позволило Г. Шрамму предположить, что именно оно было первоначальным; по мнению автора, второй член этого названия — -garðr — имеет здесь 156 значение «предгородское поселение». Это поселение возникло явно раньше, чем мог появиться топоним Новгород, т. е. Новый город, новый по отношению к какому-то существовавшему ранее более старому городу.

Скандинавское название Киева Kœnugarðr дало основание предположить, что второй член этого составного слова — -garðr подразумевает, что норманны встретили поселение более высокого уровня — не borg, a garðr.

Само скандинавское понятие garðr Г. Шрамм переводит как «опорный пункт» и отсюда древнескандинавское название Руси Garðar (во мн. числе) предлагает понимать как «опорные пункты», «страна опорных пунктов», т. е. государство созданных норманнами опорных пунктов на водных путях.

Общая концепция автора, предположение, что Русь в IX–X вв. представляла собой страну, подчиненную норманнским опорным пунктам на водных путях, вызывает серьезные возражения. Нет археологических следов пребывания норманнов в это время в Изборске и Белоозере (археологические слои IX–X вв. в Белоозере вообще не обнаружены). Лишь в Пскове, Новгороде и Киеве найдены немногочисленные свидетельства присутствия скандинавов. Только Ладога, Рюриково городище под Новгородом, Смоленск, Чернигов (точнее — Шестовицы под Черниговом) и окрестности Ярославля сохранили заметное количество норманнских погребений — и это все на огромной территории Древнерусского государства. «Варяжская легенда» летописи — сочинение компилятивное, подвергавшееся неоднократному редактированию, ее текст нельзя понимать буквально.

В статье, посвященной известию Бертинских анналов (839 г.)6 о приходе в Ингельгейм послов от некоего кагана, которые назвались росами, а на деле казались свеонами (шведами), Г. Шрамм критически разбирает различные гипотезы ученых о содержании этого известия и приходит к ряду выводов, совпадающих с заключениями российских историков. Он показывает ошибочность предлагаемых разными авторами локализаций реконструируемого «каганата Росов», или «Русского каганата», в Приладожье, Новгороде, Поволжье, Приазовье, Крыму. По его мнению, росы, оказавшиеся в Ингельгейме, были посланцами норманнского правителя в Киеве. Титул каган Г. Шрамм считает заимствованным у хазар. Из-за недостатка источников для столь раннего времени Г. Шрамм не смог найти убедительного объяснения, каким образом скандинавы-шведы смогли в это время оказаться в столь отдаленном от всех морей (особенно от Балтийского моря) Среднем Поднепровье. Но, как сторонник норманнской теории, он считает «Русский каганат» в Киеве созданием норманнов-шведов.

Продолжая давнее норманистское построение о том, что путь «из Варяг в Греки» был проложен норманнами, и считая, что начало существования этого пути может быть датировано известием Бертинских анналов 839 г., Г. Шрамм не учитывает неоднократно выдвигавшийся мною в ряде работ и отмечавшийся и ранее в научной литературе7 важный контраргумент: отсутствуют археологические данные (это признавал и один из основателей норманизма в археологии Хольгер Арбман8) об использовании норманнами Днепровского водного пути в IX в. В Среднем Поднепровье (в Киеве, Чернигове и других местах) не найдено скандинавских вещей IX в. Следовательно, повисает в воздухе все построение об установлении норманнами в IX в. господства над этим водным путем, а значит, и над Киевом и всем Поднепровьем. Путь из Поднепровья в Черное море и Византию был известен днепровским славянам, вероятно, с начала IX в., т. е. задолго до появления здесь норманнов.

Позднее Г. Шрамм уточнил свои представления о ходе установления варяжского господства в Восточной Европе9. Ученый считает, что сначала норманнами была подчинена Южная Русь, откуда норманнское посольство в 838 г. отправилось в Константинополь и затем в Германию (сообщение Бертинских анналов). Подчинение Северо-Западной Руси с центром в Ладоге, по мнению Г. Шрамма, было уже вторым этапом установления норманнского господства.

В статье, посвященной изучению семантики и исторического содержания термина «варяги»10, Г. Шрамм дает обзор и критический анализ новейшей литературы 157 по этой проблеме; с его мнением в основных аспектах можно согласиться. Автор начал с разбора предпринятых в советской научной печати в 60–70-е гг. попыток восстановить традиционный антинорманизм ХIХ — начала XX в., попыток вновь доказать, что под термином «варяги» средневековых источников подразумевались не норманны, а прибалтийские славяне ( В. Б. Вилинбахов, А. Г. Кузьмин) или даже субстратное кельтское население (А. Г. Кузьмин)11; Г. Шрамм дал суровую и справедливую критику этих построений. Но основное содержание статьи составляет всесторонний историко-филологический анализ значений термина «варяг» в различных источниках на разных языках. Автор подверг обоснованной критике мнение А. Стендер-Петерсена (развитое О. Прицаком) о том, что варяги представляли собой норманнское купеческое товарищество в древнерусских землях. Главным значением термина автор считает — «наемный скандинавский воин». Данная статья является к настоящему времени самым полным обобщающим исследованием по рассматриваемому вопросу.

Как филолог и историк, Г. Шрамм произвел специальное языковедческое исследование имен трех первых русских князей — Рюрик, Синеус и Трувор12. Следуя концепции В. Томсена, Г. Шрамм возводит сохранившиеся в Начальной летописи имена трех братьев-варягов к древнескандинавским именам, однако дает несколько иную, чем Томсен, их этимологию: Рюрик < *HrōrīkR, Синеус < *Si3ineōtR, Трувор <*'ÐōrvarR. Проводится подробное филологическое исследование всех языковых элементов этих имен на основе данных древнескандинавского и древнерусского языков, устанавливается, что все три имени соответствуют нормам этих языков IX в., чем доказывается историчность имен. Возможность славянского происхождения слова Синеус автор отвергает (хотя, по нашему мнению, такая возможность весьма вероятна). Автором недостаточно учитывается давно отмеченная русскими и зарубежными (особенно А. Стендер-Петерсеном) учеными очевидная легендарность, фольклорность рассказа о призвании варягов, искусственность превращения их в братьев, случайность выбора мест для их поселения. Не учитывается и то обстоятельство, что первоначально не было указано, где поселился Рюрик. Но углубленный языковедческий анализ имен трех князей имеет определенную ценность.

Одним из важнейших сочинений Г. Шрамма по норманнской проблеме является его большая статья о происхождении слова Русь13. В ней автор попытался критически пересмотреть все, что было создано в науке за два столетия изучения этого вопроса, и дать наиболее полное и убедительное его решение.

Согласно традиционной норманистской концепции, разработанной еще более ста лет тому назад в классическом труде В. Томсена14, слово Русь происходит от финского слова Ruotsi (Швеция, шведы); в свою очередь, слово Ruotsi происходит, по Томсену, от слов rōdhsmenn, rōdhskarlar (гребцы), от древнешведского rōdher (гребля) или, по Р. Экблуму, от названия шведской области Рослаген, находившейся на восточном побережье Швеции, напротив Юго-Западной Финляндии. Эта этимология прочно вошла в историографию, стала одной из основ норманизма, пользуется наибольшим влиянием среди западных языковедов и историков15. Согласно ей, слово Русь первоначально было этническим обозначением норманнов, а затем стало названием Древнерусского государства, откуда был неизбежен вывод, что государство Русь носило норманнское имя, потому что оно было создано норманнами.

В рассматриваемой статье Г. Шрамм дал глубокий анализ работ своих многочисленных предшественников, поддерживавших и развивавших традиционную норманистскую концепцию. Следует отдать ученому должное: будучи убежденным сторонником норманизма, он тем не менее дал строго научную оценку ранее предложенных построений и решился признать неудачу всех сделанных до сих пор усилий найти то шведское слово, которое было источником для финского Ruotsi. По мнению Г. Шрамма, все гипотезы о шведских словах якобы послуживших исходным пунктом для возникновения финского Ruotsi, оказались 158 лишь ненужным балластом при решении главной проблемы — доказательства происхождения слова Русь из прибалтийско-финского *rōtsi16.

Основная задача сторонников традиционной норманистской концепции — доказать, что финское слово *rōtsi при переходе в восточнославянский язык превратилось в Русь, а точнее — что прибалтийско-финское -ts- в восточнославянском языке превратилось в -с-17. Трудность этой задачи понимал еще В. Томсен: ведь -ts- должно соответствовать славянскому ц18, т. е. ruotsi (*rōtsi) долж- но* > роци, роць или руць. Г. Шрамм приводит накопленные филологами различные гипотезы для доказательства возможности перехода *rōtsi > русь, но все они недостаточно убедительны. Однако можно согласиться с аргументами Г. Шрамм, что переход *rōtsi > Русь (tsi > сь) был все же возможен. Но, как мы уже раньше старались сделать очевидным, чисто языковедческое построение о происхождении слова Русь из прибалтийско-финского ruotsi встречает серьезные возражения с исторических позиций.

Ученый подверг далее критическому разбору аргументацию ряда русских исследователей, производящих слово Русь от названия южнорусской реки Рось и от северорусских топонимов Руса, Порусье и т. д., справедливо указав на ряд уязвимых мест этой аргументации.

Г. Шрамм является сейчас самым крупным западным ученым, изучающим проблемы русско-скандинавских отношений раннего средневековья. Со многим в его работах мы не можем согласиться, на многое смотрим по-разному, но с его мнением, его огромной эрудицией, результатами его конкретных исследований, мы, несомненно, должны считаться. 160

Примечания