О. А. Смирницкая

Метрические единицы аллитерационного стиха

К проблеме языка германской эпической поэзии

Изучение аллитерационного стиха давно перестало быть «частным делом» германистов и соединилось с интересами общего стиховедения. Но модернизация теории рискует привести к модернизации и самого германского стиха. Между тем, черты, связывающие его с чисто-тоническим стихосложением литературной поэзии, — это лишь наиболее общая его сторона. Аллитерационный стих несравненно глубже укоренен в языке, чем литературный стих, и именно благодаря этому способен играть определяющую роль в формировании поэтического языка. Некоторые аспекты отношений «аллитерационный стих — язык» и выносятся на обсуждение в предлагаемой статье.

Вспомним сперва, как соотносятся с языковым материалом метрические схемы литературного тонического стиха. Стих проецирует многообразные и многоплановые акцентные отношения, присущие языку, в один метрический ряд, сообщая им прозрачность привативных противопоставлений. При этом он устанавливает внутри данного ряда отношения соподчиненности между акцентными отношениями разных уровней, выдвигая на первый план словесное либо фразовое ударение.

Двудольные силлабо-тонические размеры и акцентный стих ведут себя здесь противоположным образом. В двудольных размерах в качестве подчиняющего принципа выдвинуто словесное ударение. Это значит, что для ямба или хорея необходимо, чтобы все словесные ударения приходились на сильные места строки, независимо от степени выделенности слова во фразе. О приоритете словесных ударений свидетельствует, например, запрет на переакцентуацию служебных слов. По этой же причине односложные слова, т. е. слова, не имеющие словесного ударения, могут попадать как на сильные, так и на слабые позиции строки.

В акцентном стихе ситуация прямо противоположная: здесь в качестве подчиняющего резко выдвинут принцип фразового ударения. Метрическая вершина образуется в акцентном стихе любым словом, если оно получает усиление во фразе; его внутренняя акцентная структура при этом несущественна, как несущественно и общее распределение словесных ударений по строке.

Направленность субординации «словесное vs. фразовое ударение» определяется прежде всего природой метрических единиц. [266] В стопном силлабо-тоническом стихе, конструируемом из фонологических единиц — слогов, на первый план, естественно, выдвигается ударение, выделяющее слог, т. е. словесное. Напротив, в стихе, основной единицей которого является акцентная группа, подчиняющим становится принцип фразового ударения. В эту зависимость, правда, существенно вмешивается такой фактор, как объем межиктового интервала: при прочих равных условиях фразовое ударение сильнее выдвинуто в стихе с более протяженными метрическими единицами. В трехдольных размерах, в частности, фразовое ударение играет относительно большую роль, чем в двудольных. Видоизменив известную формулировку Трубецкого,[1] можно сказать, что под обязательной безударностью слабых позиций в ямбе подразумевается отсутствие словесного ударения, тогда как обязательная ударность сильных позиций в трехдольных размерах подразумевает, в первую очередь, выделенность слова фразовым ударением. Словесное и фразовое ударения любопытным образом уравновешиваются в диподической структуре русского пеона. В пеоне-4, например, каждая нечетная строка отмечена, как в ямбе, отсутствием словесного ударения, а каждая четная позиция — наличием обязательного фразового ударения. Однако и в достаточно сложном случае пеона, и это особенно необходимо подчеркнуть для последующего разбора, фразовое и словесное ударения проецируются в один метрический ряд, конструируемый единообразными метрическими единицами (в пеоне это стопы).

Примечательной чертой аллитерационного стиха является то, что он строится на двух уровнях: словесное и фразовое ударение разведены в его системе, превращены в основу для двух особых, иерархически соподчиненных единиц — краткой строки (далее КС) и долгой строки (ДС). Черта эта, судя по всему, архаическая. Аллитерационный стих не схематизирует просодические отношения языка, сводя их к бинарному противопоставлению, а создает, так сказать, «портрет» германской просодической системы, правда, как выяснится из дальнейшего, в значительной степени «эпически стилизованный». Условием для возникновения аллитерационного стиха служит при этом не один какой-либо просодический признак языка (например, сильное экспираторное ударение, необходимое для чисто-тонического стихосложения) и даже не совокупность нескольких признаков (сильное экспираторное ударение на первом слоге, необходимое для канонизованной аллитерации), а то отношение между акцентными признаками разных уровней, которое явилось «отличительной характеристикой германских языков в определенный момент их истории».[2]

Мы говорим о сближении факторов словесного и фразового ударения. Решающую роль для аллитерационного стиха сыграл тот факт, что в результате общегерманского акцентного сдвига в германских языках возникло не просто начальное, т. е. приходящееся на определенный слог, но начальнокорневое ударение, характеризующее определенную морфему. Таким образом, акцентная структура слова приобрела семантическую мотивированность, сблизившись [267] со структурой синтагмы, находящейся в зависимости от смыслового вклада отдельных слов. Эта мотивированность германского словесного ударения особенно ярко проявляется в сложных по составу словах, где, как и в синтагме, наряду с главным, могут выделяться одно или несколько второстепенных ударений.

В аллитерационном стихе это соотношение преломляется как параллелизм двух разноуровневых и связанных по принципу изоморфизма единиц. Только ДС дает основания для причисления аллитерационного стиха к акцентному. Подобно последнему, ДС строится из акцентных групп разной протяженности (четыре в каждой строке), весьма неоднородных по языковому заполнению. Подчиняющая роль фразового ударения проявляется в ДС, помимо прочего, в том, что сложное слово, как это видно из нижеследующего примера (Beowulf), может занимать в ее схемах две вершины, т. е. трактоваться как словосочетание:

Краткая строка является компонентом долгой. Но в то же время это и особая метрическая единица, построенная по своим собственным схемам. Из этих, схем, систематизированных Зиверсом, видно, что ударение выступает в КС не в своей синтезирующей функции — как фразовое ударение, а в кульминативной функции словесного ударения. Современная метрика, ориентирующаяся на словесное ударение, оперирует слогами; но КС аллитерационного стиха ориентирована на морфонологизованное словесное ударение, и ее мельчайшими конструктивными элементами являются поэтому просодические экспоненты морфем, т. е. единицы морфонологиче-ского уровня. По этой причине, в частности, вершины в КС могут заниматься не только одним (долгим) слогом, но и приравниваемым к нему кратким двусложником (ср. II КС в приведенном примере). Правило эквивалентности в аллитерационном стихе имеет на поверхности сходство с количественными соответствиями, свойственными квантитативной греко-латинской метрике. Но парадоксальная ситуация, при которой стих, не учитывающий числа слогов (чисто-тонический), строжайшим образом учитывает слоговое количество, нуждается в морфонологическом истолковании.[3] Германское правило эквивалентности может быть понято как отражение в стихе морфонологической неразложимости двухсложников , которые вследствие различных процессов конца слова в германских языках отождествились в парадигмах с односложными структурами; ср. др. англ. глаголы freme-de и dēm-de, прилагательные freme и from, существительные lufu и glōf и т. п.

Таким образом, приведенный выше стих конструируется на уровне КС следующим образом:

[4]

[268] Языковым прототипом ДС бесспорно является предложение. Можно ли говорить о языковом прототипе КС как единого целого? Этот вопрос, однако, должен быть предварен другим: можно ли расчленить КС на более мелкие единицы? Двухвершинность КС побуждала большинство исследователей утвердительно отвечать на этот вопрос: в КС искали группирующиеся вокруг ее вершин такты или доли. Но легко можно видеть, что разделение КС на смысловые отрезки отвечает не ее собственным схемам, а схемам ДС. Во II КС из нашего примера, в частности, смысловая граница проходит внутри единой схемообразующей позиции (спада). Очевидно поэтому сам Зиверс делил КС не на смысловые, а на формальные отрезки, условно обозначаемые им как стопы.[5] Но членение по чисто формальному признаку едва ли возможно там, где отсутствует формальная (т. е. слоговая) соизмеримость. Таким образом, не остается ничего другого, как предположить, что метрические схемы КС, несмотря на их двухвершинность, воспроизводятся как единое целое.

В КС, на первый взгляд, соединяется несоединимое. Будучи компонентом ДС, она строится на подчиняющем принципе фразового ударения и членится на акцентные группы. Но, будучи автономной единицей, она подчиняется принципу словесной акцентуации и обладает метрической нечленимостью. Не указывает ли эта двойственность КС на вполне определенный ее прототип в языке — сложное слово? Ведь и сложному слову присуща аналогичная двойственность: оно и цельнооформленно и двухвершинно; в языке эпоса оно составляет неотъемлемую часть поэтического словаря, но при этом существует в словаре лишь на правах потенциального слова, всякий раз наново создаваемого в процессе творчества.

В синхронии сложное слово сохраняет свою организующую роль, как эталон, к которому приравниваются словосочетания.[6] Ср., например, следующие соответствия:

Здесь, в этом уподоблении словосочетаний сложным словам, кроется на наш взгляд, разгадка такой необычной особенности языка эпоса, как акцентные ранги слов. Со времени Ригера и Зиверса известно, что имя или наречие в аллитерационном стихе имеют независимо от контекста или других речевых факторов акцентный [269] перевес над глаголом (ср. примеры 1, 2), а из двух смежных слов одного ранга постпозитивное, как правило, уступает в силе ударности препозитивному (ср. атрибутивные комплексы в примере 3). В акцентных рангах чаще всего видели след акцентной автономности общегерманского слова, что давало повод для сравнительно-исторических гипотез.[7] Но представляется более оправданным видеть в них новоприобретение поэтического языка, необходимый ему коррелят такого общеязыкового явления, как акцентные ранги морфем: отмечаемая аллитерацией упорядоченность морфем (и их эквивалентов) в КС должна перейти на уровне ДС в слагающую фразовый ритм упорядоченность слов. Метрические каноны аллитерационного стиха опираются, как мы видели, на морфоно-логические функции германского фразового ударения; но распространение канона на новый материал ведет, в свою очередь, к лексикализации фразового ударения, т. е. к превращению его в воспроизводимую характеристику слова как единицы поэтического языка. Итак, словесное ударение сблизилось в общем языке с фразовым и оказало на него возвратное действие в языке поэтическом.

Мы оставляли пока без комментария одну очень важную особенность канонизации в аллитерационном стихе, проистекающую из конкретности его метрики, неполной вычлененности ее из языка. Всякий «конструктивный принцип, проводимый на одной какой-либо области, стремится расшириться, распространиться на возможно более широкие области».[8] Но в современном стихе уподобление в метрике не равносильно уподоблению в языке: например, безударные слоги, попадая на иктовые позиции стиха, не приобретают от этого языкового ударения. Иначе в аллитерационном стихе, где как мы видели, экспансия канона всегда предполагает уподобление в языке, перенос свойств материала, послужившего первоначальным объектом канонизации, на смежный языковой материал.

Итак, каждый отрезок текста получает в аллитерационном стихе двойственное и противоречивое освещение: словосочетание приравнивается к слову, но зато слово, занимающее обе вершины, трактуется схемами ДС как словосочетание. Возможно ли видеть в этом лишь внешнюю деформацию языка, безразличную к смыслу условность стихотворной техники? Но самое понятие «техника», как можно судить из сказанного, неприменимо к подобной системе. Неотвлеченность метрических канонов от языка означает в том числе, что они не только формальны, но и содержательны. Обусловленность требованиями формы никогда не превращается здесь в условность. Возьмем простейший пример. Верно, что акцентуация атрибутивного комплекса формально подчинена акцентной структуре сложного слова: gō d cýning-gū ðkýning (см. выше). Но в общем ритме ДС и всего эпического текста акцентное и звуковое выделение слова gōd оправдывается его значимостью в языке поэзии как эпитета.[9] То же можно сказать и об акцентной иерархизации слов (ранги), которая получает формальное объяснение внутри КС, а осмысление — внутри всей поэтики эпоса. Отношения между словами различных рангов определяются не изменчивой [270] значимостью их в предложении как единице речи, а их незыблемой значимостью в поэтическом языке.

Аллитерационная метрика соединяет язык с поэтикой, в предельной степени обнаруживая в нем двуединство данного (εργον) и созидаемого (ενέργεια). Из этого двуединства, неотделимого от самой природы эпического творчества, берет свое начало как формульность эпической речи, так и действенная сила эпического слова.

Примечания