Сага о Союзниках

Bandamanna saga

I

Жил человек по имени Офейг1. Он жил на западе в Среднем Фьорде на том хуторе, который называется Дымы2. Отцом Офейга был Скиди, а мать звалась Гуннлауг. Матерью ее была Ярнгерд, дочь Офейга сына Ярнгерд, с Перевалов на севере3. Офейг был женат на Торгерд дочери Вали. Это была родовитая и весьма незаурядная женщина4.

Офейг был человек большого ума, и к его совету очень прислушивались. Был он во всем муж видный, но хозяйство его было неприбыльным: земель было вдоволь, а движимости не хватало5. Он никому не отказывал в угощении, даже если приходилось брать из запасенного впрок. Офейг ездил на тинг вместе со Стюрмиром с Асгейровой Реки6, который слыл тогда первым хёвдингом у них на западе.

У Офейга с женой был сын7; его звали Одд. Это был красивый юноша, не по годам возмужавший. Отец не питал к нему особой любви. Одда нельзя было назвать работящим.

Одного человека, воспитывавшегося на хуторе вместе с Оддом, звали Вали8. Это был красивый юноша, и о нем шла добрая слава.

Одд находился дома при своем отце, до тех пор пока ему не исполнилось двенадцать лет9. Офейг подолгу не разговаривал с Оддом и мало его любил10. Поговаривали, что в округе не было более многообещающего мужа, чем Одд. Однажды Одд завел со своим отцом беседу; он просит отца выделить ему движимость, —

— хочу уехать прочь из страны. Сложилось так, — сказал он, — что ты не оказываешь мне должного уважения. Да и я тебе не подспорье.

Офейг говорит:

— Я не отказываюсь поддерживать тебя, хотя ты прикладываешь для этого немало стараний. И я намерен поступать так и впредь: возможно, позже ты поймешь, какой тебе от меня прок11.

Одд сказал, что от таких речей пользы немного. На этом они прекращают разговор.

На следующий день Одд достает из чулана мешковину, все снасти для рыбной ловли и двенадцать локтей грубого сукна12. Он уходит из дому, не попрощавшись ни с кем, и держит путь на север к Озерному Мысу. Там он вступает в рыбачью артель и просит у рыбаков в долг вещи, которые кажутся ему самыми необходимыми. И поскольку они знали, что Одд из хорошего рода и пользуется доброй славой, они соглашаются уступить ему вещи на время. Он покупает теперь все нужное в долг и после этого рыбачит с ними в течение полугода. Рассказывают, будто больше всего везло тем, с кем выезжал Одд. Он проводит там три зимы и три лета, и вышло так, что он рассчитался с каждым за то, что был должен, и взял себе немалый барыш. Одд никогда не навещал отца, и оба они держались так, будто между ними нет никакого родства. Товарищи Одда любили.

Случается так, что Одд решает перебраться оттуда со своим скарбом на север к Побережьям13. Он покупает долю на паромной ладье и умножает свой доход. Вот он уже за короткое время нажил столько, что единолично владеет ладьей. Несколько лет кряду он водит ее между Средним Фьордом и Побережьями. Богатство его растет.

Теперь ему приедается и это занятие. Он покупает долю на корабле14, и уезжает из страны, и какое-то время плавает по торговым делам, и у него снова все спорится и складывается хорошо. Ему удается добиться богатства и уважения. Вот он по-прежнему занят своим делом, но теперь ему принадлежит весь корабль и большая часть товара на нем. Он проводит время в торговых плаваниях и делается важным и очень богатым мужем.

Одд часто гостил за пределами страны у хёвдингов и сановных мужей, и его везде высоко ценили, как он того заслуживал15. Ныне он уже настолько богат, что в плаваниях находятся сразу два принадлежащих ему торговых судна16. Рассказывают, что в то время вообще не было купца, который мог потягаться богатством с Оддом. Он был также намного удачливей в пути, чем прочие люди. Никогда не приводил он свой корабль в страну северней Островного Фьорда, и никогда западней Хрутова Фьорда17.

II

Упоминается о том, что однажды летом Одд приводит свой корабль в Хрутов Фьорд к Столовой Отмели18 и собирается остаться там на зиму. Тут друзья начинают уговаривать его осесть в их краях, и по их просьбе он так и делает и покупает в Среднем Фьорде землю, которая зовется Песчаник19. Он разворачивает там большое хозяйство и живет на широкую ногу, и рассказывают, что его оседлая жизнь ничуть не менее примечательна, чем его прежние странствия, и во всей северной части страны не было более прославленного мужа, чем Одд. Ему везло со скотом больше, чем прочим людям, и он охотно помогал тем, кто нуждался и жил от него поблизости. Но своему отцу никакой поддержки он не оказывал. Корабль свой он поставил на берег в Хрутовом Фьорде.

Рассказывают, будто здесь, в Исландии, не было более богатого человека, чем Одд. Многие говорят даже, что добра у него было не меньше, чем у троих самых богатых20. Достояние его было велико во всем — золоте и серебре, землях и скоте. Вали, родич Одда, сопровождал его повсюду, в Исландии и за ее пределами. Одд сидит теперь на своем хуторе и пользуется той славой, о которой сейчас было рассказано.

Называют человека по имени Глум21. Он жил у Лавинного Лба. Место это находится между Стужей и Фьордом Колли. Глум был женат на женщине по имени Тордис. Она была дочерью Асмунда Седоволосого, отца Греттира сына Асмунда22. Их сын звался Оспак23. Он был велик ростом, силен, задирист и неуживчив. Он рано начал сновать между Побережьями и северными округами и стал статным и очень могучим мужем24.

Как-то летом Оспак прибыл в Средний Фьорд и стал продавать свою поживу. Однажды он сел на коня, поднялся к Песчанику и встретил Одда. Они обменялись приветствиями и справились друг у друга о всевозможных новостях.

Оспак сказал:

— Вышло так, Одд, — говорит он, — что о вашем хозяйстве идет добрая молва. Люди расхваливают тебя, и все, кто был у тебя, говорят, что довольны своей участью. Надеюсь, что и мне так покажется. Хотел бы наняться сюда к тебе.

Одд говорит:

— А тебя люди не слишком расхваливают, и слава о тебе нелучшая25. Утверждают, будто ты склонен хмурить брови, как водится у вас в роду26.

Оспак говорит:

— Суди по своему опыту, а не по чужим словам, ведь мало что славят по достоинству27. Я ведь не прошу у тебя подарков. Мне нужен только твой кров; кормиться буду я сам28. Тогда и увидишь, как тебе это понравится.

Одд говорит:

— Вы, родичи, надменны и настырны, если вам перечить. Но раз ты так настоятельно просишь меня о крове, рискнем взять тебя на зиму.

Оспак принимает предложение с благодарностью и осенью переезжает на Песчаник вместе со своими пожитками. Он быстро завоевывает расположение Одда, хорошо управляется с хуторскими делами и работает за двоих. Одд к нему расположен. Так проходит полгода, а когда наступает весна, Одд предлагает Оспаку оставаться, и говорит, что так, на его взгляд, будет лучше. Оспак тоже этому рад. Оспак следит за хозяйством, и оно богатеет. Люди диву даются, как же везет Одду. У него и друзей много, и хозяйство теперь процветает; так что никого из бондов нельзя поставить с ним вровень.

Только одной вещи, по мнению людей, не хватает Одду, чтоб вполне соответствовать его положению: нет у него своего годорда. В то время был распространен обычай учреждать новые годорды или покупать их29, и Одд так и сделал. У него быстро набрались провожатые30: все стремились к нему попасть31. Некоторое время все спокойно.

III

Одду нравится Оспак, и он дает ему все больше и больше власти на хуторе. Тот работал много и на совесть и был подспорьем в хозяйстве. Проходит зима, и мнение Одда об Оспаке становится тем выше, чем больше дел тому поручают. К осени Оспак пригнал домой скотину с гор, и так удачно, что ни одной овцы не пропало.

Так проходит вторая зима и наступает весна. Тут Одд объявляет, что собирается за море, и говорит, чтобы его родич Вали принял на себя заботы о хуторе.

Вали говорит:

— Так уж сложилось, родич, что эта работа для меня непривычна, и я бы с большей охотой занялся нашим товаром и движимостью.

Тогда Одд обращается к Оспаку и просит его принять хутор. Оспак говорит:

— Это бремя мне не по силам: я справлялся с ним лишь потому, что рядом был ты.

Одд настаивает, а Оспак отнекивается, хотя на самом деле очень рвется занять место. Наконец он соглашается уступить воле Одда, если тот обещает ему свою поддержку и даст полномочия. Одд говорит, что Оспак сможет распорядиться его владениями так, что слава Одда и уважение к нему будут расти, — мол, никто другой неспособен, да и не хочет, надзирать за его имуществом лучше Оспака. На этом разговор завершается.

Одд готовит теперь корабль к отплытию и велит поднять товар на борт. Долгие сборы Одду не понадобились. С ним вместе едет Вали. Когда Одд уже совсем готов отплыть, люди выходят проводить его до корабля. Оспак провожал его всю дорогу. У них было о чем поговорить.

Когда до корабля осталось совсем недалеко, Одд сказал:

— Есть еще одна вещь, насчет которой пока не решено.

— Что же это? — говорит Оспак.

— Не распорядились моим годордом, — говорит Одд, — и я хочу, чтобы его принял ты.

— Это совсем ни к чему, — говорит Оспак, — для этого я не гожусь. Я и так взвалил на себя столько, что еще неясно, справлюсь я или нет. Никто не подходит для этого дела лучше твоего отца. Он человек мудрый и искушен в тяжбах.

Одд сказал, что ни за что не поручит годорд отцу, — и я хочу, чтоб его принял ты.

Оспак уклоняется от поручения, хотя очень рад ему. Одд сулит ему свой гнев, в случае если Оспак откажется, и при их расставании Оспак принимает годорд32. Затем Одд отплывает, и поездка его, как обычно, была удачной. Оспак едет домой, и об их уговоре с Оддом немало пересудов. Поговаривают, что Одд передал этому человеку, Оспаку, слишком большую власть в руки.

Летом Оспак выезжает со своим отрядом на тинг33. В поездке он проявил себя с лучшей стороны и удачно решил все тяжбы, где требовалось его вмешательство34. Он уезжает с тинга, заслужив уважение. Оспак рьяно защищает своих людей и не уступает даже в мелочах; правда, там на них никто особенно не нападал. Он добр ко всем соседям и охотно помогает им. Хутор, по общему мнению, процветает ничуть не меньше, чем прежде. Работа кипит, и хозяйство богатеет. Так проходит лето. Оспак едет на осенний тинг и освящает его35. Позже осенью Оспак отправляется в горы за овцами и отряжает других сгонять кладеную скотину, и ее собирали как следует. Потрудились на совесть: ни одной овцы не пропало ни у самого Оспака, ни у людей Одда.

IV

Осенью вышло так, что Оспак выехал на север в Тальниковую Долину36 ко Двору Свалы37. Там жила женщина по имени Свала. Оспаку оказали радушный прием. Свала была молода и красива. Она беседует с Оспаком и просит его помочь с хутором,

— я слышала про тебя, что ты отличный хозяин.

Оспак отнесся к этому благосклонно, и они беседовали еще долго. Они пришлись друг другу по нраву и стали ласково переглядываться. Беседа повернулась так, что Оспак спрашивает, кто ведает замужеством Свалы38.

— У меня нет более близкого родственника, — говорит она, — из числа сколько-нибудь стоящих, чем Торарин Годи Длинной Долины39.

Затем Оспак едет встречаться с Торарином. Там его приняли скорее хорошо, чем плохо. Вот Оспак сообщает, с чем приехал, и сватается к Свале. Торарин говорит:

— У меня нет охоты делаться твоим тестем. Много чего сказывают про твои занятия. Я ясно вижу, что таким людям, как ты40, нельзя подавать обе руки сразу. Придется, видно, пойти на одно из двух: нужно или сворачивать хозяйство Свалы и привозить ее сюда насильно, или махнуть на вас рукой. Сейчас я встревать не стану, но на женитьбу эту согласия все равно не дам41.

После этого Оспак едет обратно на Двор Свалы и рассказывает ей, как обстоит дело. Они устраивают помолвку, и невеста обручает себя сама и переезжает к нему на Песчаник42. Но хутор на Дворе Свалы они держат за собой и ставят нескольких людей надзирать за ним. Оспак сидит теперь на Песчанике и хозяйствует с размахом. Однако он успел прослыть человеком неуживчивым.

Вот проходит зима, а летом в Хрутов Фьорд приплывает Одд. Удача ему снова благоприятствовала, и он умножил свои деньги и славу. Он приезжает домой на Песчаник и осматривает свои владения; ему кажется, что за ними в его отсутствии следили хорошо, и он доволен. Так проходит лето.

Как-то раз Одд напоминает Оспаку, что было бы неплохо вернуть ему годорд.

Оспак говорит:

— Да, — говорит, — это то дело, которое я меньше всего хотел взваливать на себя и к которому я менее всего пригоден. Я и сам жду случая вернуть годорд. Но я полагаю, что такие вещи обычно делаются либо на весенних тингах, либо на осенних43.

Одд отвечает:

— Возможно, это и так44.

Лето подходит к концу, и приближается время осеннего тинга. Утром в тот день, когда должен был быть осенний тинг, Одд просыпается и видит, что в покоях мало народу. Он спал крепко и долго, а теперь вскакивает и убеждается, что люди ушли из дому. Ему это показалось странным. Он молча собирается в путь и едет с несколькими людьми на осенний тинг, дивясь случившемуся. А когда Одд со своими спутниками прибыл на место, там было многолюдно, но тинг уже освятили, и народ собрался разъезжаться по домам45. Тогда Одд хмурит брови: произошедшее его озадачило. Люди едут домой, и проходит еще несколько дней.

Однажды, когда Одд сидит за столом, а Оспак напротив него, Одд внезапно для всех опрокидывает стол и подскакивает к Оспаку с занесенной секирой, требуя тут же отдать годорд.

Оспак говорит:

— Тебе не стоило лезть с таким пылом. Ты можешь принять свой годорд в любой миг, когда хочешь: я просто не знал, всерьез ли ты намерен забрать его.

Затем он протянул руку и отдал Одду годорд46. Покамест все было тихо, но отныне между Оддом и Оспаком сделалась вражда. Оспак стал довольно груб в общении. Люди подозревают, что Оспак рассчитывал удержать годорд за собой и вовсе не собирался возвращать его Одду, и так бы оно и было, если б его не вынудили отступиться. Он забросил хозяйство, а Одд ему ничего не поручал. Друг с другом они не разговаривали.

Однажды Оспак стал собираться в дорогу. Одд делал вид, что ничего не замечает. Они расстались не попрощавшись. Оспак едет теперь на свой хутор на Двор Свалы. Одд делает вид, будто ничего не случилось, и некоторое время все тихо.

Упоминается о том, что осенью люди отправляются в горы за овцами, и исход для Одда разительно отличался от того, что бывало с ним прежде. Он недосчитался сорока кладеных баранов из числа самых лучших в его стаде. Теперь ищут повсюду — в горах и на пустоши, — но тщетно. Все это сочли странным, так как Одду, по общему мнению, всегда везло со скотом больше, чем прочим людям. Поиски вели с таким рвением, что искали пропажу в чужих округах и домах людей, но все впустую. В конце концов суматоха улеглась; однако пересуды, что бы это могло значить, не прекращались. Зимой Одд был невесел.

Вали, родич Одда, допытывался у Одда, почему тот невесел:

— Неужто тебя печалит сама пропажа? Птице столь высокого полета, как ты, не к лицу горевать о подобных вещах.

Одд говорит:

— Потеря баранов меня не печалит. Гораздо хуже то, что я не знаю наверняка, кто их украл.

— Уверен ли ты, — говорит Вали, — что за этим стоит дурной умысел, и кого ты подозреваешь?

Одд говорит:

— Скажу без утайки: я полагаю, что баранов украл Оспак.

Вали говорит:

— Вот и закончилась ваша дружба. После того как ты посадил Оспака надзирать за всем твоим имуществом, к этому шло.

Одд сказал, что это было величайшей глупостью и что, мол, еще дешево отделались.

Вали сказал:

— Многие люди говорили тогда, что твое решение странно. Теперь же я хочу, чтобы ты не спешил затевать тяжбу, чтобы ущемить его. Иные не преминут сказать, что обвинения голословны. Давай договоримся, — говорит Вали, — ты поручаешь разведать, как обстоит дело, мне, а я должен буду выяснить правду.

Вот они договариваются об этом. Теперь Вали собирается в путь и берет с собой товар; он едет верхом на север к Озерной Долине и Длинной Долине и распродает товар. У Вали было много друзей, и он слыл человеком доброжелательным. Он едет своей дорогой, пока не приезжает на Двор Свалы, где его хорошо приняли. Оспак был в приподнятом настроении. Наутро Вали собирается уезжать. Оспак вышел провожать его со двора и много расспрашивал про Одда. Вали отвечал, что дела его идут неплохо. Оспак хорошо отозвался об Одде и назвал того богачом, живущим на широкую ногу, —

— Впрочем, он, как будто, понес большой убыток осенью?

Вали говорит, что это действительно так.

— Какие у вас мысли насчет пропажи овец? Одду долгое время везло со скотом.

Вали говорит:

— Не все так просто. Кое-кто думает, что это дело рук злоумышленников.

Оспак говорит:

— На такое трудно решиться; немногие способны на подобное.

— Это точно, — говорит Вали.

Оспак сказал:

— Что думает об этом сам Одд?

Вали сказал:

— Он мало говорит об этом вслух, но другие упорно твердят, что это, так или иначе, дело рук злоумышленников47.

— Следовало этого ждать, — говорит Оспак.

— Ну раз уж наш разговор, — говорит Вали, — пошел в эту сторону: многие не исключают, что виновник здесь ты. Люди сопоставляют, что вы с Оддом враждебно расстались, а пропажа произошла вскорости после этого.

Оспак говорит:

— Не ожидал я услышать такие слова от тебя, и если б мы с тобой раньше не были так дружны, я бы жестоко мстил за них.

Вали говорит:

— Сейчас бесполезно что-либо скрывать или распаляться напоказ. Тебе все равно не отвести от себя обвинений. Я уже понял все по твоему хозяйству. И я ясно вижу, что у тебя на хуторе гораздо больше запасов, чем ты мог нажить честно48.

Оспак говорит:

— Едва ли кто-нибудь сможет это подтвердить. И я не знаю, каких речей ждать от врагов, если так говорят друзья.

Вали говорит:

— Никакой вражды к тебе с моей стороны нет, ведь говорим мы с глазу на глаз. Теперь, если ты поступишь, как я советую, и пойдешь мне навстречу, тебе будет легко выпутаться, потому что я сам позабочусь об этом. Я продавал свой товар в разных местах в этих округах. Я скажу, что его принял ты и расплатился со мной мясом и другими вещами. Едва ли меня кто-нибудь заподозрит. Я берусь устроить все так, чтобы тебе не было никакого бесчестья, если ты последуешь моему совету.

Оспак сказал, что на это не пойдет.

— Тогда будет хуже, — говорит Вали, — и ты сам это навлек на себя.

После этого они расстаются, и Вали едет домой. Одд спрашивает, удалось ли ему докопаться до правды насчет пропажи овец. Вали отвечал, что положение не из лучших.

Одд сказал:

— Довольно скрывать, что овец украл Оспак! Ты бы не преминул его выгородить, если бы знал как.

Остаток зимы проходит спокойно. А когда наступает весна и подходит срок вызова на тинг49, Одд выезжает из дому с двумя десятками людей50 и держит путь на Двор Свалы.

Когда они были уже на подходе к хутору, Вали сказал Одду:

— Теперь спешивайтесь, а я подъеду к дому, встречу Оспака и выясню, не хочет ли он замириться. Тогда не придется возбуждать тяжбу51.

Они так и поступают. Вали едет к хутору. Никого снаружи не было. Двери были открыты. Вали заходит внутрь. В доме было темно. Совершенно внезапно с помоста вскакивает человек и рубит Вали между лопаток так, что тот сразу рухнул.

Вали сказал:

— Спасайся, несчастный, ибо Одд близко от хутора и хочет убить тебя! Вышли ему навстречу свою жену, и пусть она скажет, что мы с тобой уже замирились, и ты признал обвинение, а я, мол, поехал дальше в долину взимать свои недоимки.

Тогда Оспак сказал:

— Случилось худшее из дел. Я предназначал этот удар Одду, а не тебе.

Вот Свала встречается с Оддом и говорит, что Оспак и Вали заключили мировую — и Вали просил тебя поворачивать назад.

Одд поверил ее словам и уехал домой. Вали распрощался с жизнью, и его тело отвезли на Песчаник52. Одд счел, что это большая и дурная новость. О действиях Одда пошла дурная слова; люди сочли, что он был на редкость нерасторопен.

Вслед за этим Оспак исчезает, и люди не знают, что с ним приключилось53.

V

Теперь следует рассказать о том, что Одд выносит тяжбу об убийстве на тинг и вызывает свидетелей из числа соседей. Далее случается такое событие, что один из названных им свидетелей умирает. Одд вызывает другого свидетеля заместо покойного54. Вот люди едут на тинг, и до открытия судов все спокойно55. Когда суды открываются, Одд выдвигает иск об убийстве, и это проходит гладко. Затем предлагают оспорить тяжбу. Неподалеку от судилища сидели хёвдинги, Стюрмир и Торарин, каждый со своим отрядом.

Тут Стюрмир сказал Торарину:

— Сейчас время оспорить тяжбу об убийстве. Не хочешь ли дать ей отвод?

Торарин говорит:

— Не буду встревать. Мне кажется, что у Одда есть веские основания добиваться возмездия за смерть такого человека, как Вали. А того, кто убил, я считаю худшим из людей.

— Да, — говорит Стюрмир, — человек он и впрямь нехороший. Однако он тебе вроде как родственник56?

— Это я ни во что не ставлю, — говорит Торарин.

Стюрмир сказал:

— Оцени, сколь возрастут наши трудности и насколько тяжелей нам придется, если его осудят. Затронут наш интерес: так давай же вмешаемся в тяжбу и дадим ей отвод, ибо мы оба видим, как это сделать.

— Это мне было понятно давно, — говорит Торарин, — но я по-прежнему не считаю уместным препятствовать тяжбе.

Стюрмир сказал:

— И все же она касается тебя, и люди скажут, что ты поступил малодушно, раз дал ход тяжбе, где напрашивался отвод. Кроме того, сказать по правде, будет неплохо, если Одд убедится, что помимо него, есть и другие стоящие люди. Он и так топчет нас с нашими провожатыми, как хочет, так что одно только его имя и слышно57. Нет беды в том, что он поймет на опыте, как хорошо он разбирается в законах.

Торарин говорит:

— Тебе решать, а я помогу тебе. Но дело это невыигрышное и, скорее всего, кончится плохо58.

— Надо позаботиться, чтобы до этого не дошло, — говорит Стюрмир, вскакивает со своего места, подходит к судилищу и спрашивает, что за тяжбы там разбирают. Ему сказали.

Стюрмир сказал:

— Так уж получилось, Одд, что против твоей тяжбы нашлись возражения. Ты неправильно возбудил иск и назвал десять свидетелей, сидя у себя дома. Это незаконно. Ты должен был сделать это на тинге, а не у себя в округе. Так что либо выходи из суда прямо сейчас, либо мы произнесем отвод, как положено59.

Одд молчит и обдумывает положение. Он находит, что все так и есть, покидает судилище вместе со своим отрядом60 и направляется к своей палатке. Когда он заступает в проход между палатками, навстречу ему идет человек. Он уже в возрасте. На нем черный плащ с отстежными рукавами, заношенный почти до дыр61. Только один рукав пристегнут к плащу, и человек закинул его себе за спину62. В руке у него палка с шипом, на лоб надвинута широкополая шляпа, очи опущены долу63. Он с силой опирается на палку и идет изрядно ссутулившись. Это прибыл старый Офейг, отец Одда.

Тут Офейг сказал:

— Рановато выходите вы из суда, — говорит он, — больно уж вам везет, коли вы управляетесь со всеми делами столь скоро. А что, этот Оспак уже осужден?

— Нет, — говорит Одд, — он не осужден.

Офейг сказал:

— Морочить меня, старика, — не дело для хёвдинга. А почему ж он не осужден? Разве его вина не доказана?

— Конечно, доказана, — говорит Одд.

— За чем же тогда дело стало? — говорит Офейг. — Я-то думал, что он понесет наказание. Или это не он убил Вали?

— С этим никто не спорил, — говорит Одд.

Офейг сказал:

— Так почему ж он не осужден?

Одд сказал:

— Против тяжбы нашлись возражения, и она не пошла.

Офейг сказал:

— Как можно вообще возражать против тяжбы столь богатого человека64?

— Они заявили, что свидетели из числа соседей вызваны неправильно, — говорит Одд.

— Не было бы такого, если б ты сам занялся тяжбой, — говорит Офейг, — но, впрочем, может статься, ты лучше приспособлен для барышей и поездок, чем для образцового ведения тяжб. Однако я все же надеюсь, что ты не сказал мне всей правды.

Одд говорит:

— Мне мало дела, веришь ты мне или нет65.

— Это возможно, — говорит Офейг, — только я сразу понял, едва ты выехал из округи, что тяжба возбуждена неверно. Но ты возомнил, что сам себе голова, и не удосужился спросить ни у кого совета. Теперь можешь расхлебывать это дело сам. Не исключено, что это тебе удастся, но таков уж удел всех, кто считает других хуже себя.

Одд говорит:

— Не похоже, что от тебя дождешься помощи.

Офейг сказал:

— Тяжбу твою можно спасти лишь в том случае, если ты обратишься ко мне. Насколько ты, однако, готов помочь деньгами тому, кто наведет в твоей тяжбе порядок?

Одд говорит:

— Я не поскуплюсь на расходы, если кто-нибудь примет тяжбу.

Офейг сказал:

— Тогда дай старику в руки какой-нибудь толстый кошель, ибо глаза людей косеют от денег66.

Одд вручает ему большой кошель с деньгами.

Тогда Офейг спросил:

— Был ли произнесен отвод, как положено по закону?

— Нет, мы ушли из суда до того, — говорит Одд.

Офейг говорит:

— Правильно лишь то, что ты делал не думая67.

На этом они расстаются, и Одд идет к себе в палатку.

VI

Теперь следует поведать о том, как старый Офейг направляется в Поля68 и идет к судилищу. Он подходит к Суду Северной Четверти69 и спрашивает, как идут тяжбы. Ему сказали, что некоторые уже решены, а по другим готовятся вынести приговор.

— Как продвигается тяжба Одда, моего сына, и завершена ли она?

— В общем, завершена, — говорят они.

Офейг сказал:

— Этот Оспак уже осужден?

— Нет, — говорят они, — это не так.

— По какой причине? — говорит Офейг.

— Против тяжбы нашлись возражения, — говорят они, — ее неправильно возбудили.

— Да, — говорит наш Офейг, — не позволите ли мне зайти к вам в судилище? Они разрешают это. Он заходит в круг для судей и усаживается.

— Так судили или нет тяжбу Одда, моего сына?

— Вроде как судили, — говорят они.

— Как же так? — говорит Офейг. — Неужто Оспака обвинили ложно? Разве он не убивал Вали без всякой на то причины? Неужели все это сочли недостаточно очевидным?

Они говорят:

— Против тяжбы нашлись возражения, и она не имела ходу.

— Что именно было оспорено? — говорит Офейг.

Тут ему сказали.

— Все ясно, — говорит он. — И вам показалось сколько-нибудь справедливым обращать внимания на вещи, ничего не стоящие, и избавлять от наказания худшего из людей, вора и человекоубийцу? Не берете ли вы на себя слишком много, вынося приговор против справедливости, и оправдывая того, кто достоин смерти?

Они сказали, что им это тоже кажется неправильным, но они ничего не могут поделать.

— Все может быть, — говорит Офейг. — А вы приносили клятву? — говорит Офейг.

— Конечно, — говорят они.

— Так должно было быть, — говорит он. — А какие слова вы при этом произносили? Что-то в том роде, что вы будете судить, исходя из того, что найдете наиболее справедливым и правильным и более всего соответствующим закону? Вы должны были говорить примерно так70.

Они сказали, что все верно.

Тогда Офейг сказал:

— А что может быть справедливей и правильней, чем объявить худшего из людей вне закона, подлежащим убийству и лишенным права на всякую помощь, если он изобличен в краже и вдобавок убил ни в чем не повинного человека, Вали? Но есть еще один довод: когда преступают клятву, это уже можно назвать податливостью. Вдумайтесь хорошенько, что для вас важнее — два слова, указующие на правду и справедливость, или одно единственное, отсылающее к законам? Вам, конечно, покажется, если вы способны видеть суть, что гораздо большая ответственность — объявить свободным того, кто заслуживает смерти, тем более что ранее вы принесли клятву, что будете судить по справедливости. Теперь можете сами видеть, что уйти от ответственности в любом случае не удастся, и выбор ваш труден.

Офейг то достает кошель из под полы плаща, то прячет его назад. Он убеждается, что их глаза следят за мошной. Тут он сказал им:

— Стоило бы все-таки судить по правде и справедливости, как вы присягали, а взамен получить благодарность толковых мужей и правдолюбов71.

Затем он достал кошель, высыпал из него серебро и сказал им так:

— Сейчас я выкажу вам свою дружбу, — говорит он, — но делаю это скорее ради вас, нежели в своих интересах. Я поступаю так не потому, что некоторые из вас — мои друзья, а другие — мои родичи, а потому, что все вы — люди нуждающиеся и предоставлены самим себе. Я хочу дать каждому из тех, кто сидит в суде, по эйриру серебра72, а тем, кто будет подытоживать тяжбу73, — по полмарки74. Тем самым вы разом и получите деньги, и снимите с себя груз клятвопреступления, которого следует избегать в первую очередь.

Они обдумывают положение и, поддавшись на уговоры Офейга, решают, что он говорит дело, и что они перед этим действительно нарушили клятву, и они принимают предложение Офейга. Сразу вслед за этим послали за Оддом, и он прибыл на место суда. Хёвдинги к тому времени уже удалились в свои палатки75. Тут же начинают слушать тяжбу и Оспака объявляют вне закона. После этого называются свидетели того, что приговор вынесен. С этим люди отправляются по своим палаткам. Ночью о случившемся не прознал никто.

А утром на Скалу Закона76 поднимается Одд и громко объявляет:

— Здесь ночью в Суде Северной Четверти за убийство Вали был осужден человек по имени Оспак. А про приметы осужденного следует сказать, что он большого роста и мужиковат. У него темные волосы и грубые черты лица, черные брови, здоровенные руки, толстые ноги, и все сложение на диво крупно, а вид — самый что ни на есть злодейский77.

Теперь люди в изумлении хмурят брови, ведь многие до этого слыхом не слыхивали о тяжбе. Людям кажется, что Одд рьяно вел преследование и ему сильно повезло, учитывая все обстоятельства.

VII

Рассказывается о том, как Стюрмир и Торарин беседуют друг с другом.

Стюрмир сказал:

— Крепко опростоволосились мы из-за этой тяжбы и покрыли себя позором. Торарин говорит, что этого следовало ожидать, —

— и похоже, нас провели умные люди.

— Да, — говорит Стюрмир. — Видишь ли ты теперь какой-нибудь способ исправить положение?

— Не знаю, удастся ли провернуть быстро, — говорит Торарин.

— Что именно? — говорит Стюрмир.

Торарин говорит:

— Можно было бы вчинить иск за подкуп суда, и дело должно выгореть78.

— Подходит, — говорит Стюрмир.

После этого они расходятся по своим палаткам. Вот они созывают друзей и союзников на сходку. Первым среди них был Хермунд сын Иллуги79, вторым — Геллир сын Торкеля80, третьим — Эгиль сын Скули81, четвертым — Железный Скегги сын Эйнара82, пятым — Бродди Бородач сын Бьярни83, шестым — Торгейр сын Халльдоры84, далее — сами Стюрмир и Торарин. Эти восемь человек сидят теперь за беседой. Стюрмир и Торарин подробно излагают весь ход тяжбы и рассказывают, как она обернулась и какой большой куш можно сорвать на ней, — имущество Одда де столь велико, что всем хватит сполна. Они решают действовать сообща во всем, что касается тяжбы, и дают обет изгнать противника, либо навязать ему мировую на своих условиях. Затем они заключают между собой союз и скрепляют его клятвами, считая себя непреодолимой силой, перед которой тушуется любая воля и которую не проймет ни один законник. Проговорив все это друг другу, они расстаются; люди едут с тинга домой, и первое время их договор держится в тайне.

Одд очень доволен своей поездкой на тинг, и их отношения с отцом несколько потеплели по сравнению с прежним. Остаток зимы Одд сидит, ничего не предпринимая. А весной отец с сыном встречаются в бане85, и Офейг справляется о новостях. Одд сказал, что не слыхал ничего примечательного, и спрашивает, что известно отцу. Офейг говорит, что Стюрмир с Торарином собрали народ и рассчитывают ехать к Песчанику вызывать Одда на тинг. Одд спрашивает, какую причину они нашли. Офейг излагает ему весь их замысел.

Одд говорит:

— Не кажется мне все это опасным.

Офейг говорит:

— Может статься однако, что самим вам не справиться.

Вот подходят сроки вызова на тинг, и Стюрмир с Торарином являются к Песчанику с большим числом людей. У Одда на хуторе тоже было много народу. Стюрмир и Торарин приступают к делу и вызывают Одда на тинг за то, что по его наущению в суд противозаконно были внесены деньги.

Ничего большего не происходит, и Стюрмир и Торарин со своим отрядом уезжают прочь.

Вот отцу с сыном снова случается встретиться. Они беседуют, и Офейг спрашивает у Одда, по-прежнему ли тот не берет случившееся в голову.

Одд говорит:

— Дело не кажется мне трудным.

— Я другого мнения, — говорит Офейг, — но насколько у тебя точные сведения о том, что происходит?

Одд отвечал, что знает о событиях, которые случились к тому времени.

Офейг говорит:

— У этого дела куда более длинный след, чем тебе кажется: по моим сведениям, шестеро виднейших хёвдингов страны вошли в тяжбу против тебя.

Одд говорит:

— Сильно ж им было надо.

Офейг сказал:

— Что теперь думаешь предпринять?

Одд говорит:

— А что еще делать, кроме как ехать на тинг и искать там поддержки?

Офейг говорит:

— По-моему, это безнадежно в столь проигрышной тяжбе, как эта. К тому же не стоит ставить свою славу под удар, полагаясь на милость большинства.

Одд говорит:

— Что же тогда предпринять?

Офейг сказал:

— Мой совет таков: ты снарядишь свой корабль к началу тинга. Будь готов отплыть в море со всем твоим имуществом прежде, чем люди вернутся с тинга домой. Однако как тебе больше нравится распорядиться деньгами — чтобы их у тебя отняли враги или чтоб держал я?

— Меньшее из двух зол — отдать тебе.

Вот Одд вручает отцу толстый кошель, набитый серебром, и на этом они расстаются. Одд снаряжает теперь свой корабль и определяет, кому с ним плыть. Приближается время тинга, и о приготовлениях Одда знают немногие, потому что он действует скрытно.

VIII

Вот хёвдинги выезжают на тинг со множеством народа. Старый Офейг ехал с отрядом Стюрмира86. Пятеро Союзников — Эгиль, Геллир, Стюрмир, Хермунд и Торарин — договорились встретиться на Пустоши Синего Леса87: оттуда они вместе двинулись на юг к Полям Тинга. Двое — Бродди Бородач и Торгейр сын Халльдоры из Банной Долины — прибыли с востока. Железный Скегги прибыл с севера; эти трое поравнялись с остальными у Китового Склона88. Теперь все отряды совместно въезжают на Поля, а оттуда — на сам тинг. Там только и было разговоров, что о тяжбе Одда. Всем казалось само собой разумеющимся, что прений не будет: считанные люди могли решиться оспаривать иск. К тому же это выглядело бессмысленным, учитывая, какие хёвдинги стояли за ним. Сами Союзники тоже были уверены в победе и изрядно бахвалились. Никто не сказал им поперек ни единого слова. Одд никому не предлагал принять его тяжбу. Он спустил на воду свой корабль в Хрутовом Фьорде, как только люди уехали на тинг.

В один из дней старый Офейг вышел из своей палатки, и у него тяжело на душе; помощи он нигде не видит, а противник силен. Трудно ему одному тягаться с такими хёвдингами, а в иске не к чему придраться. Он идет сгорбившись и плутает между палатками, спотыкается и долго бродит по тингу. Наконец он приходит к палатке Эгиля сына Скули. В это время к Эгилю для беседы пришли какие-то люди. Офейг отступил от двери и ждал, пока люди эти не уйдут. Эгиль вышел проводить их, и когда он хочет зайти обратно в палатку, к нему устремляется Офейг, приветствуя Эгиля по имени.

Эгиль посмотрел на него и спросил, кто он такой.

— Меня зовут Офейг, — говорит тот.

Эгиль сказал:

— Ты отец Одда?

Офейг подтвердил это.

— Тогда ты, наверное, захочешь поговорить о его тяжбе, но нужно говорить не со мной. Тут все закручено так, что от меня одного ничего не зависит. Тяжбой этой, в основном, ведают другие люди — Стюрмир и Торарин. Они-то и принимают большинство решений, а мы поддерживаем их.

Офейг отвечает ему стихом, сорвавшимся у него с уст:

№ 1
Впору бы прежде
Вспомнить об Одде, —
Не шел никогда я
Сыну на помощь.
Плохо следил
Остолоп за законом,
Хоть денег имел он
Полные жмени.

А затем он сказал так:

№ 2
Старому сидню
Нет слаще отрады, —
С мужем почтенным
Перемолвиться словом.
Мне ты навряд ли
В беседе откажешь,
Ибо мужи тебя
Мудрым считают.

— Однако лучше бы мне избрать для потехи иное занятие, чем обсуждать дела Одда: бывало, шли они и получше, чем ныне. Ты ведь не откажешь мне в беседе. Для старика вроде меня нет большей радости, чем говорить с людьми твоего круга и коротать так минуты жизни.

Эгиль говорит:

— Тебе не будет отказано в беседе.

Затем они вдвоем заходят внутрь и усаживаются.

Тут Офейг заводит разговор:

— Ты, Эгиль, держишь хутор?

Эгиль сказал, что это так.

— И живешь в тех местах у Городища?

— Верно, — сказал Эгиль.

Офейг сказал:

— Я слышал о тебе лестные слова. Сказывали мне, что ты ни для кого не жалеешь пищи и живешь на широкую ногу, и в этом мы с тобой не так уж несхожи. Оба мы знатного рода и держим отличные земли, но хозяйство сулит нам убыток. А еще мне рассказывали, что тебе нравится помогать друзьям.

Эгиль сказал:

— Мне лестно, что нас с тобой славят одинаково, ибо я знаю о тебе, что ты знатен родом и мудр.

Офейг сказал:

— Но есть и различие: ты — большой хёвдинг, не страшишься ничего и не уступаешь никому, с кем бы ни имел дело, а я — человек маленький. Но нрав у нас с тобой общий, и большая досада, что столь видным людям, как ты, не хватает денег.

Эгиль говорит:

— Не исключено, что вскоре все переменится и дело пойдет на лад.

— За счет чего? — говорит Офейг.

— Сдается мне, — говорит Эгиль, — что если нам перепадет добро Одда, мы сполна обеспечим себя, ибо нам немало рассказывали о его несметных сокровищах.

Офейг говорит:

— Не преувеличивают те, кто называют его богатейшим человеком в Исландии. Но тебе, наверное, любопытно, какая часть его имущества отойдет тебе, ведь ты сильно нуждаешься в деньгах.

— Все верно, — говорит Эгиль, — ты добрый и мудрый старик и, должно быть, знаешь точно, каково имущество Одда.

Тот говорит:

— Я полагаю, что никому не известно об этом больше меня, и я могу заверить тебя, что ни один из рассказов о богатстве Одда не преувеличивает его истинных размеров. Однако я заранее прикинул, сколько в итоге сможешь получить ты.

И с уст его слетела виса89:

№ 3
Право, развращают
Вертопрахов злата
Зла корысть, и кривда, —
Слово сильных хило.
Вам сулю прилюдно
Лихо смеха Хати,
Тунды смуты тарчей
Толстых, да бесчестье!90

— Как, как? Ну, это маловероятно, — говорит Эгиль, — а скальд ты хороший.

Офейг сказал:

— Не следует долее держать тебя в неведении, какая награда ждет тебя: это шестнадцатая часть земли у Песчаника.

— Что за вздор! — говорит Эгиль. — Значит, состояние не столь велико, как я думал. Но как же это возможно?

Офейг говорит:

— Вовсе нет. Состояние огромно. Но я полагаю, что ты получишь ровно столько, сколько ты слышал. Разве вы не обговорили заранее сами, что вам отойдет половина имущества Одда, а вторая половина достанется жителям Северной Четверти? Сдается мне, что раз, вас, Союзников, восемь человек, то вам причитается половина земли у Песчаника, по вашим собственным расчетам, о которых вы объявили загодя. Ибо хотя ваша затея сопряжена с вещами, доселе неслыханными, свое слово вам придется держать.

Не могли же вы думать, что мой сын Одд будет сидеть сложа руки и ждать, когда вы с гоготом нагрянете к нему на север? Нет, — говорит Офейг, — наш Одд сам вам в руки не дастся! Ибо ума и хватки у него ничуть не меньше, чем сокровищ, и он проявит все эти качества, как только потребуется. И я подозреваю, что его большой кнёрр91 не будет медленнее скользить по Исландскому Морю от того, что вы объявите Одда вне закона. Да и применимо ли слово «вне закона» к тяжбе, которая начиналась столь неправедно? И исход ее ударит по тем, кто ее развязал, и я надеюсь, что Одд заберет с собой на борт все, кроме самой земли у Песчаника. А вот что он предназначает вам. Он заранее разведал, что если ему случится зайти в Городищенский Фьорд, путь от моря до хутора Городище недолог. И все вернется к тому, с чего начиналось: на вашу голову вновь падут позор и поношения, и все скажут, что вы их заслужили.

Тогда Эгиль сказал:

— Это же сущая правда: дело, похоже, с подвохом. Можно было предположить, что Одд не будет сидеть сложа руки. Но я не против, если кое-кто из участников тяжбы окажется посрамлен, например Стюрмир, или Торарин, или Хермунд: они-то в основном и раздувают тяжбу92.

Офейг сказал:

— Будет хорошо, если они получат по заслугам; многие скажут, что так им и надо. Но я считаю неправильным, что ты останешься не вознагражденным: ты пришелся мне по душе и понравился больше прочих Союзников.

Тут он нарочно упускает наземь толстый кошель. Эгиль перевел на него взгляд.

От Офейга это не укрылось: он как можно скорее подхватывает кошель и засовывает его обратно за полу плаща. Он сказал:

— Получается, Эгиль, — сказал он, — что все произойдет примерно так, как я описал тебе. Теперь я собираюсь уважить тебя кое-чем, — и с этими словами он раскрывает кошель и высыпает из него серебро на полы кафтана Эгиля. Там было две сотни самого отборного серебра93, —

— прими их от меня в дар за то, что не будешь содействовать тяжбе. Это знак уважения к тебе.

Эгиль говорит:

— Да ты, старик, мерзавец, каких поискать!94 Но тебе нечего надеяться на то, что я нарушу данный мною обет.

Офейг говорит:

— Вы вовсе не те, кем хотите казаться. Желаете, чтоб вас называли хёвдингами, а сами проходите мимо своей удачи, если надо рискнуть. Перестал бы ты теперь ломаться, а я, со своей стороны, изыщу способ, чтобы ты не нарушил обет.

— Это как же? — говорит Эгиль.

Офейг сказал:

— Разве вы не говорили, что должны добиться либо осуждения, либо мировой на своих условиях?

Эгиль сказал, что так и есть.

— Не исключено, — говорит Офейг, — что нам, родичам Одда95, позволят выбрать мировых судей самим. Вот, может статься, разрешить тяжбу поручат тебе. В этом случае я хочу, чтобы ты ее развалил.

Эгиль говорит:

— Ты, старик, говоришь дело — ума и коварства тебе не занимать. Но, тем не менее, я не готов взвалить на себя это бремя один: у меня недостаточно сил и людей, чтобы в одиночку бороться со всеми хёвдингами сразу, ибо тот, кто даст им отпор, навлечет на себя их вражду.

Офейг сказал:

— Что, если на твоей стороне будет кто-то еще?

— Тогда уже проще, — говорит Эгиль.

Офейг сказал:

— Кого из Союзников ты бы хотел привлечь на свою сторону? Предложи мне кого-нибудь на выбор!

— Есть двое, — говорит Эгиль. — Хермунд — мой ближайший сосед, но мы плохо ладим. Второй — Геллир, и я выбираю его.

— Это немалый труд, — говорит Офейг, — ибо я никому в этой тяжбе не желаю добра, кроме тебя одного. Впрочем, Геллиру, вероятно, хватит ума сделать правильный выбор и обрести деньги и уважение, вместо того чтобы лишиться денег и навлечь на себя позор. Теперь-то ты войдешь в дело, чтобы свести пеню на нет, если определить ее поручат тебе?

— Само собой, — говорит Эгиль.

— Тогда по рукам, — говорит Офейг, — и через какое-то время я вновь навещу тебя.

IX

Теперь Офейг идет прочь, и они с Эгилем расстаются. Офейг блуждает теперь между палаток и еле волочит ноги, но дух его далеко не столь вял, сколь виляют ноги, и речь его далеко не столь расслаблена, сколь расшатана походка. Наконец он приходит к палатке Геллира сына Торкеля и велит вызвать его наружу96. Геллир выходит и приветствует Офейга первым — он был человек простой в обхождении — и спрашивает, с чем тот пришел.

Офейг говорит:

— Мне просто случилось забрести к вам.

Геллир говорит:

— Ты, наверное, хочешь поговорить о тяжбе Одда.

Офейг говорит:

— Не хочу говорить о том, что мне не с руки. Лучше я найду себе иную забаву.

Геллир сказал:

— Так о чем же ты хочешь говорить?

Офейг сказал:

— Сказывали мне, что ты мудр, а с людьми мудрыми беседовать мне приятно.

Вот они усаживаются и начинают беседу.

Офейг спрашивает:

— Кто из молодежи у вас в округах на западе, по-твоему, может стать большим хёвдингом?

Геллир сказал, что выбор у них хорош, и назвал сыновей Снорри Годи97 и Людей с Песчаного Берега.

— Мне уже говорили, — сказал Офейг, — что все обстоит так, но теперь я сам слышу это от мужа, который наблюдателен и правдив. А кого из девушек на западе считают завидными невестами?

Тот называет дочерей Снорри Годи и дочерей Стейнтора с Песчаного Берега98.

— Это мне уже говорили, — сказал Офейг, — но вроде бы у тебя самого есть дочери?

Геллир подтвердил, что, конечно, есть99.

— Отчего же ты их не упомянул? — говорит Офейг. — Вряд ли они кому-нибудь уступят в красоте. А они еще не замужем?

— Нет, — говорит Геллир.

— Так почему же? — говорит Офейг.

Геллир говорит:

— Потому что пока не сватались люди, которые вышли бы всем: были бы и богаты, и держали хороший удел, знатны родом и при этом сами толковые. Ибо, хотя я не богач, знатность и положение обязывают меня проявлять разборчивость в женихах. Но негоже мне только отвечать, ни о чем не спрашивая. Кто из мужей у вас на севере обещает вырасти в хёвдинга?

Офейг говорит:

— Выбор богат. Первым я назову Эйнара, сына Железного Скегги100, а после него — Халля сына Стюрмира101. Некоторые люди говорят также, что и мой сын Одд — многообещающий муж. Однако пора передать тебе слова Одда. Он поручил мне сообщить тебе, что хочет породниться с тобой и сватается к твоей дочери, той, которую зовут Рагнхейд102.

— Да, — говорит наш Геллир, — к этому можно было бы отнестись хорошо, но при сложившихся обстоятельствах, полагаю, придется повременить.

— Что же мешает? — говорит Офейг.

Геллир сказал:

— Положение Одда, твоего сына, пока что видится в мрачном свете.

Офейг говорит:

— Я скажу тебе по правде, что ты никогда не выдашь твою дочь удачнее, ибо все в один голос скажут, что Одд не уступит самым толковым людям, а богатства и знатности ему не занимать. К тому же ты сильно нуждаешься в деньгах: вполне может быть, ты найдешь в нем опору, ибо Одд великодушен к своим друзьям.

Геллир говорит:

— Все это можно было бы принять во внимание, если бы не обстоятельства тяжбы.

Офейг сказал:

— Не придавай значения ерунде, которая ничего не стоит, и сторонись срама и дури, которые сопряжены с ней.

Геллир говорит:

— И тем не менее есть немалая вероятность, что все обернется иначе, и я не могу дать согласия. Но если бы тяжба разрешилась, я был бы рад предложению.

Офейг говорит:

— Не исключено, Геллир, что все вы получите свою награду. Но я могу рассказать тебе, что достанется на твою долю, ибо я знаю это точно. В лучшем случае, вы, восемь Союзников, получите половину земли у Песчаника. Участь твоя при этом окажется незавидной: ты получаешь мало денег, утратив честь и достоинство. А ведь прежде ты слыл одним из самых достойных мужей в стране.

Геллир спросил, как такое может случиться.

Офейг говорит:

— Наиболее вероятно, что Одд сейчас уже вышел в море, забрав с собой все имущество, кроме земли у Песчаника. Вы не могли рассчитывать, что он станет сидеть сложа руки и позволит вам делить и распределять его добро между собой. Нет, — говорит наш Офейг, — он высказался скорей в том смысле, что, если он войдет в Широкий Фьорд, то сумеет найти твой хутор и сам выбрать себе невесту с твоего двора. А хвороста, чтобы сжечь твой хутор, если это понадобится, у него, по его словам, хватит. Точно так же, если он войдет в Городищенский Фьорд, он уже знает, что путь с моря до хутора Городище недолог. Если бы он зашел в Островной Фьорд, то смог бы найти хутор Железного Скегги103. Точно то же самое он может проделать на Восточных Фьордах, если вздумает найти жилище Бродди Бородача. У него теперь руки развязаны, раз он никогда больше не вернется в Исландию. Зато вы получите по заслугам и натерпитесь сраму и поношений. Но мне не нравится, что тяжко пострадает столь добрый хёвдинг, как ты, и я бы хотел оградить тебя от опасности.

Геллир говорит:

— Все это похоже на правду. Но я не стану особо переживать, даже если много денег взять не удастся. Я ведь ввязался в эту тяжбу скорее по уговорам друзей, нежели из расчета.

Офейг сказал:

— Ты сам поймешь, когда запальчивость схлынет с тебя, что самый почетный для тебя выход — выдать свою дочь за моего сына Одда, как я тебе уже говорил. Взгляни-ка на деньги, которые он посылает тебе. Одд сказал, что оплатит стоимость приданого невесты сам, потому что знает о твоих затруднениях104. Здесь две сотни серебра самой высокой пробы. Подумай теперь, кто еще предложит тебе такой выбор — выдать дочь за столь славного мужа, который сам платит за приданое своей невесты? Можно ожидать, что ты впредь навсегда избавишься от нужды, а дочь твоя будет купаться в богатстве.

Геллир говорит:

— Предложение настолько хорошо, что ему трудно противостоять. Но я не предам тех, кто доверился мне, хотя ясно вижу, что тяжба не сулит ничего, кроме хулы и насмешек.

Тогда Офейг говорит:

— Больно уж вы глупы, хёвдинги! Кто ж призывает тебя предавать тех, кто тебе доверился, или преступать свою клятву? Может случиться так, что решать мировую выпадет тебе, и ты сможешь тогда уменьшить пеню, не нарушая своего обета.

Геллир говорит:

— Это верно. Ты, старик, изворотлив на диво и страшно коварен. И все же я не стану лезть на рожон один против всех.

Офейг сказал:

— Что, если я подыщу тебе напарника? Тогда-то ты с тяжбой поможешь?

— Помогу, — сказал Геллир, — если ты устроишь так, что решение будет зависеть от меня.

Офейг сказал:

— Кого ты выбираешь себе в напарники?

Геллир говорит:

— Я выбираю Эгиля. Он мой ближайший сосед.

Офейг говорит:

— Что за вздор, ты выбираешь сквернейшего из вашего круга! Такому, как он, мне тяжело оказать уважение. Я не уверен, что хочу это делать.

— Теперь это твоя забота, — сказал Геллир.

Офейг сказал:

— Так ты войдешь в дело, если я привлеку Эгиля на твою сторону? Понять-то он, по-моему, способен, что для него лучше: получить почести или остаться ни с чем.

— Учитывая, сколько мне заплатили, — говорит Геллир, — я, пожалуй, рискну и попытаюсь.

Офейг сказал:

— Все это мы с Эгилем обговорили заранее. Дело не кажется ему трудным, и он на нашей стороне. Теперь я дам совет, как лучше поступить. У вас, Союзников, провожатые часто ходят вместе. И вряд ли хоть один человек заподозрит что-либо, если вы с Эгилем поговорите, когда пойдете к вечерне105, сколь бы долгой ваша беседа ни была.

Геллир берет деньги, и они уславливаются. Затем Офейг идет прочь и направляется к палатке Эгиля. На сей раз он идет быстро и не петляет, и вид у него не согбенный. Он рассказывает Эгилю, как обстоит дело. Эгиль был доволен. Позже вечером люди идут к вечерне, и Эгиль с Геллиром заводят беседу и договариваются между собой. Ни у кого это подозрений не вызвало.

X

Теперь рассказывается о том, как на следующий день люди идут к Скале Закона. Там скопилось множество народа. Эгиль и Геллир собрали вокруг себя своих друзей. Офейг тоже собрался идти вместе со Стюрмиром и Торарином106.

Когда к Скале Закона подошли все, кого ожидали увидеть107, Офейг попросил слова и сказал:

— Прежде мне особо не приходилось вмешиваться в тяжбу моего сына Одда. Мне известно, однако, что здесь находятся люди, которые положили ради нее много сил. Первым среди них я хочу призвать Хермунда. Ведь тяжба эта началась с вещей доселе неслыханных, подобных которым на памяти людей не было; весьма вероятно, что исход ее тоже сулит неожиданности108. Теперь я хочу спросить, есть ли надежда на мировую.

Хермунд говорит:

— Мы согласны мириться лишь на своих условиях.

Офейг говорит:

— Едва ли на памяти людей найдутся примеры, чтобы один человек передавал восьмерым право решить тяжбу миром, хотя есть примеры, когда один человек отдавался на суд другого. Но раз уж многое тут, как будто, происходит впервые, я соглашаюсь отдать тяжбу на суд двоим из вас.

Хермунд говорит:

— На это мы, конечно, согласны. Нам все равно, кто будут эти двое.

— Тогда вы, должно быть, предоставите мне право отвода, — говорит Офейг, — чтобы я мог по закону выбрать из вас, Союзников, двух человек по своему усмотрению.

— Да, да, — говорит Хермунд.

Тут Торарин сказал:

— Поддакивай нынче тому, в чем не раскаешься завтра109.

— Слов назад брать не будем, — говорит Хермунд.

Теперь Офейг ищет себе поручителей и находит их без труда, ибо имущественное положение ответчика не вызывало сомнений. Вот люди берутся за руки, и истцы соглашаются принять пени, которые определят те из них, кого выберет Офейг; за это Союзники обязуются снять иск110. Затем решают, что Союзники вместе со своими отрядами должны отойти в Поля. Отряды Геллира с Эгилем выходят вместе, и все усаживаются в круг. А Офейг заходит внутрь круга; он озирается, подымает свой капюшон, почесывает руки и стоит, почти не сутулясь. Он поморгал глазами и вслед за этим сказал:

— Вот ты сидишь здесь, Стюрмир, и людям покажется странным, если я не привлеку тебя в тяжбу, которая меня касается, ибо я вхожу в твой годорд и должен искать защиты именно у тебя. Ты принимал от меня дорогие подарки, но отблагодарил за них хуже некуда. Сдается мне, что никто не выказал в этом деле большей вражды к моему сыну Одду, чем ты. Это в основном твоими стараниями была возбуждена данная тяжба, и я отвожу тебя111.

— Вот ты сидишь здесь, Торарин, — говорит Офейг, — и загвоздка вовсе не в том, что тебе не хватает ума, чтобы судить эту тяжбу. И все же ты употребил свой ум во вред Одду, и был первым помощником Стюрмира в данной тяжбе, и поэтому я не останавливаю на тебе свой выбор112.

— Вот ты сидишь здесь, Хермунд, большой хёвдинг, и я полагаю, что при иных обстоятельствах тебе вполне можно было бы доверить тяжбу. И однако же никто не продвигал эту тяжбу после того, как она была возбуждена, с большим рвением, чем ты, и никто, кроме тебя, не заявлял открыто, что хочет унизить противника113. Подвигнуть тебя на это могли только низменные соображения и тщеславие — недостатка в деньгах ты ведь не испытываешь, — и поэтому я отвожу тебя.

— Вот ты сидишь здесь, Железный Скегги. Ты бы не возражал, если бы эта тяжба попала к тебе на суд, ибо самомнения тебе не занимать. Самомнение твое столь велико, что на Вадлатинге ты велел вынести перед собой знамя, словно перед конунгом. И все же тебе не суждено стать конунгом в данной тяжбе, и я отвожу тебя114.

Затем Офейг огляделся вокруг и сказал:

— Вот ты сидишь здесь, Бродди Бородач. А верно ли, будто конунг Харальд сын Сигурда говаривал тебе, когда ты находился при нем, что из всех людей, приехавших к нему отсюда, ты больше всего подходишь для того, чтобы быть конунгом?115

Бродди отвечал:

— Конунг часто бывал ко мне благосклонен, но трудно решить, говорил ли он это всерьез116.

Тут Офейг сказал:

— Будешь конунгом в других делах, а не в этом! Я отвожу тебя117.

— Вот ты сидишь здесь, Геллир, — говорит Офейг, и у тебя нет причин для участия в данной тяжбе, кроме корысти. Вполне понятно, однако, что ты нуждаешься в деньгах, ведь хлопот у тебя немало118. Но я не знаю, как поступить: я желаю зла вам всем без разбору, но так или иначе придется кого-то почтить, отдав ему тяжбу на суд. И поскольку я не желаю выбирать никого, кого уже отвел, я выбираю в судьи тебя, и делаю это потому, что прежде ты не был замечен в неправедном.

— Вот ты сидишь здесь, Торгейр сын Халльдоры, — говорит Офейг, — и совершенно ясно, что тяжбу, которая требует разумения, ни за что нельзя отдавать на суд тебе. Ибо ты вообще не умеешь решать тяжбы, и ума у тебя не больше, чем у вола или осла, и я отвожу тебя119.

Затем Офейг огляделся вокруг, и с уст его слетела виса:

№ 4
Старости ждать
Мужам несподручно:
Зренье и разум
Берет она разом.
Прежде был выбор
Вождей превосходных —
Ныне лишь с волчьим
Хвостом я остался120.

— Оказался я в том же положении, что волчище. Они грызутся до тех пор, пока не останется один хвост, а вовремя этого не смекают. У меня было много хёвдингов на выбор, а теперь остался один-единственный, от которого любой человек ждет подвоха, и который больше, чем кто-либо, бывал уличен в несправедливости. Ему безразлично, как получить деньги, лишь бы удалось ими разжиться. Его поведение вполне понятно, хотя в данной тяжбе он не проявил себя с худшей стороны и не встревал в нее до такой степени, как те, кого раньше считали людьми справедливыми и кто променял добродетель и стойкость на жадность и кривду. Людям едва ли могло прийти в голову, что я остановлю выбор на том, от кого все ждут подвоха, ибо равного Эгилю коварством в вашем отряде не сыщешь. Но придется так поступить, ибо всем остальным уже дан отвод121.

Эгиль сказал, улыбнувшись:

— Случилось, как это порой бывает, что люди оказывают другим уважение против своей воли. Что ж, Геллир, нам с тобой надо подняться и отойти в сторону; обсудим тяжбу между собой.

Они с Геллиром так и делают, отходят прочь и усаживаются.

Тут Геллир сказал:

— Что скажем теперь о тяжбе?

Эгиль сказал:

— Мой совет — наложить небольшую пеню, и я не знаю, как все обернется, но, похоже, большой приязни за это мы не добьемся.

— Не будет ли перебора, если мы назначим пеню в тринадцать эйриров неочищенного серебра?122 — говорит Геллир. — Ведь повод для тяжбы изыскан крайне несправедливый, и, чем больше они будут раздражены, тем лучше. Но у меня нет охоты самому объявлять решение, ибо людям оно вряд ли понравится.

— Одно из двух, — говорит Эгиль, — либо объявляй мировую, либо отвечай на вопросы123.

— Я предпочитаю, — говорит Геллир, — объявлять мировую.

Вот они идут обратно к Союзникам.

Тогда Хермунд сказал:

— Встанем и послушаем посрамление124.

Тут Геллир сказал:

— Ума у нас двоих не прибавится, и даже если мы будем сидеть дольше, все равно придем к тому же итогу. Наше решение с Эгилем — взыскать в нашу, Союзников, пользу, тринадцать эйриров серебра.

Тут Хермунд сказал:

— Правильно ли я расслышал: ты сказал тринадцать десятков эйриров серебра125?

Эгиль говорит:

— Неужели ты, Хермунд, отдавил себе ухо, когда вставал? Именно тринадцать эйриров, и деньги эти — не для передачи мужам почтенным. Они будут выплачиваться сношенными щитками, и обломками обручий, и прочим лишним в хозяйстве хламом, чтоб тебе было противней брать.

Тогда Хермунд сказал:

— Предал ты нас сейчас, Эгиль!

— Неужели? — говорит Эгиль. — Ты считаешь, что тебя предали?

— Я убежден, что меня предали, и предал меня ты.

Эгиль говорит:

— Я рад, что предал того, кто не доверяет никому, даже самому себе, и я найду своим словам подтверждение. Ты прятал свое добро в самых темных местах из расчета, что, если тебе самому взбредет в голову его искать, ты никогда не сможешь этого сделать126.

Хермунд говорит:

— Теперь, как и прежде, ты лжешь, Эгиль. Давеча зимой, когда ты принял мое приглашение погостить у меня во время йоля и поднялся из своего убогого жилья ко мне в горы127, ты говорил, что очень рад приглашению, чего и следовало ожидать. А когда йоль минул128, ты опечалился, так как не хотел уезжать обратно в свой голодный дом. И когда я это понял, то предложил тебе остаться с одним спутником, и ты с радостью согласился129. А весной, после Пасхи, когда ты вернулся домой в Городище, ты стал рассказывать, будто у меня сдохли тридцать лядащих лошадей и всех их якобы съели130.

Эгиль говорит:

— Я не думаю, что молва преувеличивает твою скаредность, и заключаю отсюда, что из этих лошадей съели очень немногих, если вообще решились на это131. А про меня весь народ знает, что я и мои челядинцы никогда не сидим впроголодь, хотя хутор мой не всегда процветает. Зато про житье у тебя приходят такие вести, что тебе самому ничего добавлять не нужно.

— Я бы хотел, — говорит Хермунд, — чтобы следующим летом на тинге одного из нас не было.

— На это я отвечу словами, — говорит Эгиль, — которые, как я надеялся, говорить никогда не придется, если бы ты держал рот на замке, пока цел. Ибо мне было пророчество, что умру я от старости. А чем раньше тебя заберут тролли, тем, по мне, лучше132.

Тут Стюрмир сказал:

— Тот говорит о тебе всего правдивее, Эгиль, кто говорит самое худшее и кличет тебя пройдохой.

— Отлично, — говорит Эгиль, — чем сильнее ты меня поносишь и чем больше подтверждений своим словам найдешь, тем приятней мне будет. Ибо мне рассказывали, что вы, хёвдинги, сидя за пивом, стали забавы ради выбирать себе мужей для сравнения, и ты сам избрал меня для сравнения с собой133. Из этого ясно, — говорит Эгиль, — что ты сам признаешь за собой мерзости, о которых прочие люди не ведают: кому как не тебе знать собственные повадки! Но как раз тут мы с тобою несхожи: каждый из нас обещал отправить войско другому на помощь, и я оказал тебе посильную помощь людьми и послал, кого мог, а ты сбежал, едва черноножки134 взвились в воздух. Верно и то, что я никому не отказываю в еде, невзирая на постоянные нелады с хутором, и даю людям наесться, а ты держишь их впроголодь. Примечательно, что ты при этом владеешь чашей, которая зовется Еды Вдоволь. О ней никто из гостивших на хуторе не ведает, где она — только ты один это и знаешь. Вполне естественно, что моя челядь живет тяжко, когда нет запасов; но морить свою челядь голодом, когда всего вдоволь, — вещь гораздо худшая. Подумай теперь, куда себя отнести.

Вот Стюрмир замолкает. Тогда поднимается Торарин.

Тут Эгиль сказал:

— Молчи, Торарин, и садись обратно, и не встревай в разговор! Я дам тебе такую отповедь, что для тебя было бы лучше молчать. И мне вовсе не кажется смешным, — хотя мальчишки и смеются над тобой за это — что ты сидишь, тесно сдвинув ноги, и трешься одной ляжкой о другую135.

Торарин говорит:

— Примем разумный совет, откуда бы он ни пришел136, — садится обратно и молчит.

Тогда Торгейр сказал:

— Все люди видят, что пеня определена безосновательно и глупо — назначить всего тринадцать эйриров серебра по такой большой тяжбе!137

— А я думал, — говорит Эгиль, — что основания покажутся тебе примечательными, и так оно и будет, если ты потрудишься вспомнить случившееся с тобой — кажется, на осеннем тинге Кривой Реки138, — когда один захудалый бонд набил тебе на башке тринадцать шишек139. За это ты принял от него в виде виры тринадцать овец. Я-то надеялся, что это воспоминание тебе приятно140.

Торгейр замолк, а Бродди Бородач и Железный Скегги вступать с Эгилем в перепалку не захотели141.

Тут Офейг сказал:

— Теперь я хочу сказать вам вису, дабы тинг этот и исход нашей тяжбы остались в памяти большего числа людей:

№ 5
Всяк — присягу Ама
С Ойстри строю присно —
Был бы горд и меньшим, —
Тешусь тем — успехом.
Неимущ, я мощным
Заморочил чашу
Шеи, в завидущи
Очи пыль забросив142.

Эгиль говорит:

— У тебя есть основания похваляться: еще никогда один человек не обходил с подветренной стороны стольких хёвдингов сразу.

После этого люди идут обратно к своим палаткам.

Тут Геллир сказал Эгилю:

— Я хочу, чтобы мы с тобой и наши люди держались вместе.

Так они и поступают. Теперь всю оставшуюся часть тинга продолжаются стычки: Союзники были крайне обозлены исходом тяжбы. А виру эту никто брать не захотел, и деньги так и остались лежать разбросанные в Полях. Теперь люди едут с тинга домой.

XI

Вот отец с сыном встречаются: Одд уже был полностью готов отплыть в море. Офейг говорит теперь Одду, что он отдал тяжбу на суд противника.

Одд говорит:

— И завершил тяжбу как самый убогий из людей!

Офейг говорит:

— Потеха еще не кончена, родич.

Теперь он излагает сыну весь ход дела и говорит, что подыскал для него невесту. Тогда Одд благодарит отца за помощь и дивится, сколь далеко тот все предусмотрел и как ловко осуществил свой замысел. Он говорит, что Офейг отныне больше не будет нуждаться в деньгах.

— Езжай теперь, как задумал, — говорит Офейг, — а свадьбе твоей быть на Песчанике143 в шестую неделю от конца лета144.

После этого отец с сыном дружелюбно прощаются. Одд выходит в море и ловит попутный ветер до Торгейрова Фьорда на севере; там уже ранее стояли торговые люди. Попутный ветер стих, и они стоят там несколько ночей кряду145. Одду было не по душе ждать ветра на месте. Он поднимается на высокую гору и видит оттуда, что дальше в море дует другой ветер. Он возвращается обратно на свой кнёрр и велит своим людям выбираться из фьорда в море. Норвежцы146 смеялись над ними и сказали, что до Норвегии он догребет не скоро.

Одд говорит:

— Да вам-то откуда знать? Разве что подождете нас тут, пока мы не вернемся?

И едва они выходят из фьорда в море, как тут же начинает дуть попутный ветер. Они не сворачивают парус до самых Оркнейских Островов147. Одд покупает там солода и зерна148 и тратит какое-то время, снаряжая корабль к отплытию. Как только он был готов, сразу начинает дуть ветер с востока, и они поднимают парус. Ветер им благоприятствует, и они достигают Торгейрова Фьорда; торговые люди все еще стояли на месте. Одд плывет на запад вдоль берега и входит в Средний Фьорд. Он отсутствовал всего семь недель149. Теперь готовятся к пиру; там не было недостатка в обильных и добрых припасах. Явилось и множество гостей. Приехали и Геллир, и Эгиль150, и много прочих видных мужей. Пир выдается на славу. Люди уверены, что свадьбы, лучшей, чем эта, никогда прежде в Исландии не было. А когда пир закончился, гостей проводили, дав на прощание богатые подарки; на это в основном пошло имущество, которым Геллир с Оддом владели на паях151.

Тут Геллир сказал Одду:

— Я бы хотел, чтобы Эгиль был хорошо уважен, ибо он это заслужил.

— Сдается мне, — говорит Одд, — что мой отец хорошо уважил его заранее.

— Добавь, однако, еще, — говорит Геллир.

Теперь Геллир и все его люди едут прочь.

Эгиль едет прочь, и Одд провожает его до дороги и благодарит его за поддержку, —

— и я, наверное, все равно уважил тебя меньше, чем следовало, хотя вчера по моему распоряжению на юг к Городищу погнали шестьдесят кладеных баранов и двух волов152. Скорее всего, они будут ждать тебя дома. Пусть помощь тебе никогда не скудеет, и ты не будешь нуждаться, пока живы мы оба.

Теперь они расстаются. Эгиль был очень доволен, и они с Оддом закрепляют дружбу. Эгиль едет к себе домой в Городище.

XII

Осенью того же года Хермунд собирает войско и едет вверх, держа путь к осеннему тингу в Лощине153. Оттуда он рассчитывает спуститься к Городищу и сжечь Эгиля у него в доме. Но когда они проезжали Соколиную Гору154, то услышали звук, будто на горе зазвенела тетива, и в следующий миг Хермунд почувствовал резкую боль под рукой155, и им пришлось поворачивать назад: недомоганье его усиливалось. Когда они проезжали Двор Торгаута156, пришлось снимать его с лошади. Тогда послали на Прибрежный Склон за священником157; когда тот прибыл, Хермунд уже не мог говорить, и священник остался при нем.

И как-то раз, когда священник наклонился над Хермундом, губы того прошептали:

— Две сотни в расщелине, две сотни в расщелине158.

Затем он умер, и жизнь его кончилась так, как было сейчас рассказано.

Одд сидит теперь на своем хуторе, живет на широкую ногу и хорошо ладит с женой.

Все это время об Оспаке не было ни слуху, ни духу. На Свале женился человек по имени Мар сын Хильдира159; он перебрался к ней на Двор Свалы и стал заправлять хутором. У Мара был брат-полудурок, по имени Бьяльви; он был очень силен.

Бергтором звался человек, живший тогда на Пригорке Бёдвара. Бергтор подытоживал тяжбу, когда Оспака объявляли вне закона160. Однажды вечером на Пригорке Бёдвара, когда люди сидели возле огня, к хутору подошел человек, постучал в дверь и попросил бонда выйти наружу. Бонд понял, что это явился Оспак, и сказал, что не выйдет. Оспак вовсю подбивает его выйти, но тот ни в какую не хочет выходить сам и запрещает выходить остальным. На этом они расстаются. А наутро, когда женщины пошли в хлев, то нашли там девять коров, пораненных до смерти161. Это становится повсюду известно.

А когда прошло еще некоторое время, случается так, что на Двор Свалы приходит человек и направляется в помещение, где спал Мар162. Это было рано утром. Человек этот подходит к постели и бьет Мара тесаком, сразу пронзая тому нутро.

Это был Оспак. Он сказал вису:

№ 6
Тесак прихватил я,
Заточенный остро,
Им пробуравил
Брюхо я Мару.
Отдать не желал я
Отродью Хильдира
Сбитой прекрасно
Свалы объятий163.

Но когда он идет назад к двери, вскакивает тот самый Бьяльви и всаживает в Оспака плотницкий нож. Оспак идет к хутору, который называется Городищенский Пригорок и объявляет там об убийстве164. После этого он идет прочь, и некоторое время о нем нет никаких вестей. Об убийстве Мара стало известно повсюду, и люди сочли это дурным делом.

Затем сочли новостью, что пять лучших племенных лошадей Одда нашлись мертвые, и люди приписывали это деяние Оспаку165.

Вот уже долгое время об Оспаке ничего не слышно. Но осенью, когда люди пошли собирать кладеных баранов, они обнаружили в каких-то скалах пещеру, а в ней — мертвого человека. Рядом с ним стоял таз, доверху полный крови; она была черна как смола166. Это был Оспак, и люди думают, что его доконала рана, которую нанес ему Бьяльви; к тому же, некому было ему помочь. Так закончилась его жизнь.

Не упоминается о том, чтоб мстили за убийство Мара или за убийство Оспака167.

Одд живет на Песчанике до старости; он прослыл выдающимся человеком. От него пошел род Людей со Среднего Фьорда168 — Снорри сын Кальва169 и многие другие знатные люди. Дружба отца с сыном была неизменно крепкой, как и подобало столь близким родичам. На этом заканчивается эта сага.

Примечания