А. В. Циммерлинг

Сага о Курином Торире

«Сага о Курином Торире» принадлежит к циклу саг Боргарфьорда. Наиболее древняя ее рукопись — фрагмент пергамента AM 162 G — относится к XV в. Полный текст саги известен лишь по бумажным спискам XVI–XVIII вв.: расхождения между ними сравнительно невелики и носят частный характер. Большинство списков сделаны с ныне утраченного кодекса, известного под именем Vatnshyrna, именно с той части компиляции, которая попала в руки Педера Ресена и сгорела в Королевской Библиотеке в Копенгагене во время пожара 1728 г. Лучшими являются списки, сделанные рукой Аусгейра Йоунссона — AM 501 4to, 175 F fol; они относятся к XVII в. Вторая группа списков восходит к другой редакции саги, текст которой был ближе к фрагменту AM 162 G, нежели к редакции саги Vatnshyrna; наиболее важные из списков этой группы — 165, 486 — датируются XVII в.

Центральное событие саги — сожжение Кетиля Сони произошло, согласно анналам, в 962 г., лишь анналы с Плоского Острова датируют его 963 г. Тородд сын Одда уезжает из страны в следующем, 963 г., а Одд из Междуречья умирает в 965 г. Тяжба Куриного Торира повлекла за собой правовую реформу — после обсуждения тяжбы на альтинге в 963 г. было принято решение об учреждении судов четвертей — т. н. «законы Торда Ревуна» (Gellislög), о чем сообщает историк Ари Мудрый в пятой главе «Книги об Исландцах». Однако в отличие от историков, упоминающих Куриного Торира ради изменений в законодательстве, которые вызвала его тяжба, рассказчика саги интересовал прежде всего сам ход распри: поэтому он избрал в качестве главного героя не поджигателей и не жертву, а предводителя всего Боргарфьорда Одда из Междуречья.

Датировка саги представляет собой интересную филологическую проблему, многократно обсуждавшуюся в научной литературе: при этом реконструкция протографа и устной саги не всегда разграничивались в должной мере. Лучшие работы о саге принадлежат Конраду Мауреру, Бьёртну Магнусу Ольсену и Андреасу Хойслеру.— [К. Maurer. Über die Hœnsa-Þóris saga. München, 1871; В. M. Ólsen. Landnáma og Hœnsa-Þóris saga / Aarbøger for norsk oldkundighed, 1905, 63–80]. Еще в XIX в. были обнаружены текстуальные совпадения между сагой и «Книгой об Исландцах», а также между сагой и различными редакциями «Книги о Заселении Земли». Маурер и Ольсен подробно разобрали расхождения версий «Книги о Заселении Земли» — Melabók, Sturlubók, Hauksbók с текстом саги. Им удалось установить, что лагман Стурла Тордарсон (умер 1284 г.), автор редакции Sturlubók, правил более раннюю редакцию Melabók под влиянием текста «Саги о Курином Торире», которым располагал к моменту записи собственной версии Книги. При этом Стурла опирался также на аббата Стюрмира Карасона (умер 1245 г.), составившего свою редакцию Книги; версия Стюрмира должна была учитывать историю Куриного Торира. Тем временем, юридический казус, описываемый в саге стал актуальным в связи с реформой законодательства в 1281 г.: принятие нового закона об изъятии излишков сена вызвало серьезные волнения среди исландских бондов. Симпатии рассказчика саги целиком на стороне нового закона: герой саги Кетиль Соня оказывается жертвой несовершенного законодательства, позволявшего его злому соседу Ториру добиваться его изгнания. Высказывалось мнение, что данный прецедент, запечатленный в родовой саге, послужил дополнительным доводом в пользу правовой реформы, тем более что инициатор новшества лагман Йон Эйнарссон, был хорошо знаком со Стурлой и вполне мог слышать сагу от него.

Так или иначе, практически несомненно, что по крайней мере в период с 1250 по 1270 гг. «Сага о Курином Торире» уже существовала в письменной форме. Этот вывод в настоящее время никем не оспаривается. Гораздо сложнее решить вопрос об истоках саги и о преемственности традиции. Дело в том, что сага содержит массу неточностей и неправдоподобных деталей. Конфликт Торира с Кетилем описан необъективно: Торир представлен преувеличенно мерзким, а Кетиль сусально добрым. Рассказчик стремится показать, что по отношению к людям вроде Торира продразверстка вполне оправдана; тем самым сага вступает в противоречие с традиционным правосознанием исландцев, осуждавшим Кетиля в качестве грабителя и агрессора. Непонятна и неправдоподобна жестокость поджигателей, не позволившим выйти никому из домочадцев Кетиля.

По сей день твердо не установлено и имя главной жертвы: все источники утверждают, что сожгли Кетиля Соню, но Ари Мудрый (ум. около 1135 г.) называет жертву Торкелем сыном Кетиля Сони, Ари пользовался у современников и потомков непререкаемым авторитетом, поэтому полезно выяснить, что заставило их отклониться от его версии. Большинство комментаторов полагает, что сага опирается на устную традицию, а Стурла Тордарсон — на сагу. Маурер и Ольсен пришли к выводу, что автор саги плохо знал генеалогии и спутал двух тезок — потомка Скаллагрима Кетиля Сони сына Гейра Богатого с Озера Сони (именно так строится генеалогия персонажа в саге) и Кетиля Соню из Эрнольвовой Долины (там стоял хутор персонажа). Сожгли Кетиля из Эрнольвовой Долины; вероятно, именно этим объясняется тот факт, что жители Болот (Эгиль Скаллагримссон и его сын Торстейн) стояли от тяжбы в стороне, чего они не могли бы себе позволить, если бы погибший был их родичем. С другой стороны, ученые исландцы — в XII в. Ари Мудрый, в ХШ в. Стурла Тордарсон — якобы видели нестыковку в устной традиции и стремились преодолеть ее путем различных конъектур — замены имен собственных и изменения генеалогий, что внесло дополнительную путаницу.

Все первые комментаторы объясняли расхождения между текстом саги и ученой традицией, воплощенной в книге Ари и в редакциях «Книги о Заселении Земли» тем, что рассказчик следует преданиям Боргарфьорда. Правда, Финнюр Йоунссон, требовавший от родовой саги полной исторической достоверности, допускал, что бытовые погрешности в доступном нам тексте объясняются тем, что он был переработан писцом из другой округи. Андреас Хойслер считал сагу ярким проявлением коллективного творчества и устного эпического сознания. Конфликт Одда с пришлым хёвдингом Тордом Ревуном, вероятно, был смоделирован по типу позднейших распрей Стюра Убийцы и Снорри Годи с жителями Боргарфьорда (см. «Сагу о Битве на Пустоши») или распрей эпохи Стурлунгов.

В то же время, Сигюрдюр Нордаль и его исландские последователи решительно высказываются в пользу книжного происхождения памятника: произвольность интерпретаций рассказчика они предлагают объяснять тем, что он не мог или не хотел обуздать полет своей фантазии. По мнению Нордаля, автором саги вполне мог быть и местный житель. Небрежности и ошибки в этом случае объясняются увлеченностью рассказом, а не незнанием местных условий, хотя малонаселенные районы кое-где описаны неверно. Например, рассказчик в гл. VIII заставляет Торвальда и его людей скакать мимо вереницы хуторов на их пути от Северного Междуречья к Эрнольвовой Долине; на самом деле расстояние между этими хуторами всего сорок минут езды и пять километров по прямой, и между ними нет никаких других поселений. Замечания Нордаля и его школы были полезны для критического чтения саги, однако представление о ее тексте как продукте художественного вымысла ученого исландца не выдерживает критики, поскольку язык данной саги лишен примет книжного стиля и имеет специфически разговорную интонацию. Каковы бы ни были размеры индивидуального вклада последнего переписчика, он следовал выработанными его предшественниками канонам рассказа. Таким образом, единственный аргумент, который остается у сторонников книжного происхождения памятника, сводится к тому, что «Сага о Курином Торире» — произведение тенденциозное. Однако сила данной саги как раз в том, что она выходит за рамки заложенной в ней идеологической и юридической пропаганды. Коротко остановимся в этой связи на двух моментах.

Конфликт Куриного Торира с Кетилем Соней воплощает дилемму: право для всех, или закон для богатых? Сага явно на стороне бонда Кетиля, а Торир — человек безродный и неудачливый — воплощает зло, которое проникло в благополучное общество потомственных землевладельцев. Такие как Торир — смесь Терсита с Шейлоком — не имеют права голоса в древнеисландской литературе, но рассказчик саги не может безусловно оправдать и двойную мораль: непорядка быть не должно — заявляет традиция устами Торвальда сына Торда (гл. VI).

Еще примечательней фигура Одда из Междуречья. Одд — истинный герой саги, он, по мысли рассказчика, больше соответствует эталону предводителя, нежели одолевший его человек с запада Торд Ревун. При этом Одд самовластен и жесток; как гласит его вводная характеристика, он не был jafnaðarmaður т. е. покладистым человеком (данное, слово имеет в оригинале несравненно более богатый спектр значений и означает буквально «тот, кто признает других себе ровней и обходится с ними по справедливости»; именно слово jafnaðarmaður было использовано для передачи политического термина «социалист» в современном исландском языке). Казалось бы, такое выражение, заявленное в самом начале саги, задает устойчиво негативное отношение к Одду. Против ожидания, развитие саги развенчивает такой стереотип: сыновья Одда, стремящиеся утвердиться в образе хороших парней (все цитируемые ниже клише взяты из текста самой саги, ср. góðr drengr в гл. XVI) и заступников обиженных, обнаруживают свою полную несостоятельность, а их стремление вмешиваться в дела округи и поступать по справедливости (ср. подначку Куриного Торира в гл. VI) приводит к самым печальным последствиям. В свете данного контраста слова Одда, обращенные к его сыну Тородду — «и дурно же мы тебя воспитали!», звучат в последней главе как суровый приговор и воплощают драму всего семейства: наследники оказались негодными, власть над округой ускользает из рода, старый хёвдинг ощущает свою обреченность.

Если исходить из того, что сага записана в Боргарфьорде, то наиболее вероятным местом записи следует признать его культурный центр хутор Рейкхоль (Reykholt), когда-то принадлежавший Одду, а впоследствии — Снорри Стурлусону: именно там Снорри погиб от рук своих врагов в 1241 г.

Первое критическое издание текста саги было осуществлено Йоуном Сигюрдссоном: Jón Sigurðsson. Íslendinga sögur II, København, I847. Авторитетным является также издание Хойслера: Heusler A. Zwei Islander-geschichten. Berlin, 1897 (2. Aufl. 1913). Сага переводилась на датский, немецкий, английский и новонорвежский языки. На русский язык переводится впервые. Перевод сделан с издания: Íslensk Fornrit, III, 1938.