Одного человека звали Хейнрек; по чину он был ярл и сидел в Саксланде; он был мудр, в правлении немного суров и так хорошо разгадывал сны, что по всем землям ходила о нём слава, будто мог растолковать любой сон, да так, что всё сбывалось. Из-за этого своего умения он смог породниться с самим императором Саксландским и взял в жёны его сестру, которую звали Ингибьёрг. Но нрава они были несхожего — ярл и императорская сестра: она была истая христианка, весьма набожная и богобоязненная; в этом она была весьма схожа со своим братом императором. Сам император был женат. Супруга его была родом с запада, из Фландрии, хороша собой и знатного роду. При ней состоял один юноша, её приятель, который прислуживал ей в императорских палатах.
А сейчас рассказ пойдёт о том, что на севере страны в одних приморских владениях сидел очень зажиточный бонд, который звался Аусгёйт. Был он во всех отношениях хорош, добр и гостеприимен, честен и справедлив, и всегда мог помочь тем, кто к нему обращался, ведь сам он ни в чём не нуждался: его богатство было обширно и разнообразно и на земле и на море.
В море близ главной усадьбы были три острова — один дальше другого, — которые принадлежали ему. Там у него была скотина или поля и всяческие промыслы.
Но вот в той местности настала пора неурожаев: погода сделалась такая холодная, что зерно не вызревало. А поскольку в краях, подобных этому, народ в основном кормится тем, что родит земля, то вскоре сделался голод, да такой, что даже богачам — и тем нечего было положить в рот. Бонда Аусгёйта постигла та же участь, что и других. Всё же он на какое-то время избавил многих людей от невзгод, потому что у него были обширные запасы и зерна, и иного съестного. А состояние жителей сделалось таким, что они только и знали, что бегать к купцам, пока у них было, на что покупать пищу. И в самый разгар этих невзгод и трудностей снится бонду Аусгёйту один сон, который его встревожил. Он никому не рассказывает этот сон — ведь у знатных людей в Саксланде было заведено, что все сколь-нибудь примечательные сны должен был разгадывать только ярл Хейнрек. Так что бонд решает встретиться с ним; берёт себе провожатых и отправляется в дорогу. Ему не терпится добраться, и он скачет и день, и ночь, его подгоняет любопытство: что же значит этот сон. И однажды ранним утром, когда он не проскакал ещё и половины пути, он въехал в одну маленькую деревушку. А там как раз подводили под крышу новый дом, и плотник был занят своей работой. Бонд проезжает вплотную к этому новому жилищу, а так как он был человек из себя видный и имел о себе добрую славу, то плотник опустил свой топор и обратился к нему по имени с такими словами:
«Куда путь держишь, бонд?» — говорит он.
Бонд отвечает: «А кто спрашивает?»
Плотник отвечает: «Зовут меня Йоун».
Бонд снова спрашивает: «А что за птица этот Йоун?»
Тот говорит: «Маленький крестьянский сын, что сидит в этой деревушке».
Бонд спрашивает: «А как зовут твоего отца?»
«Вальтари зовут его», — отвечает плотник.
«Богат ли он?» — спросил бонд.
«Отнюдь, — отвечает Йоун, — если, конечно, не считать, что много детей — это богатство».
«Сдаётся мне, — сказал бонд, — что ты своим ремеслом каждый месяц зарабатываешь по многу денег, коли ты выстроил эдакую капеллу».
«Это вовсе не капелла, — отвечает Йоун, — а сараюшка, чтобы моему отцу было, где спать. А ещё я мало учён, поэтому и дела мне поручают малые; и всё же, бонд, по правде говоря, это служит моему отцу кое-каким подспорьем, ведь ради стоящего дела я себя не щажу. И пусть я человек маленький, твоё вежество мне известно, поэтому не был бы ты так любезен мне сказать, куда ты держишь путь, ведь ты не склонен разъезжать по городам и весям без надобности».
Бонд отвечает: «Дело у меня такое, какое не редкость у нас в стране и соседних краях: я еду повидать ярла Хейнрека».
Йоун говорит: «Тогда ясно, что у тебя за дело: тебе, видимо, приснилось что-то необычное; ведь по закону никто в Саксланде не может разгадывать сны кроме ярла Хейнрека».
«Послушай, — говорит бонд, — разве ты ждёшь похвалы от такого мудреца, как ярл?»
«Я не сказал, — говорит Йоун, — что считаю себя равным ярлу по мудрости, ведь даже если я, бедняк, растолкую сон не хуже него, этому всё равно никто не поверит, потому что о нём молва разносится по всем странам, а я просто лежу в маленькой лачужке в отцовском дворе».
«Возможно, — отвечает бонд, — всё так и есть, как ты говоришь, но, по-моему, ты сможешь прославиться, коли ты сумеешь рассказать, что мне приснилось, а потом истолковать это».
На это плотник отвечает: «Да никак ты, бонд, мне зла желаешь! А ещё меня удивляет, что ты считаешь, что кто-то превосходит ярла в его искусстве; ведь про ярла никто не говорил, что он толкует нерассказанные сны. Но всё же я лучше рискну попробовать — чем мы расстанемся просто так».
Бонд согласился.
Тогда Йоун говорит: «Приснилось тебе, будто ты встал с постели и стоишь у входа в твою главную усадьбу, а там, как известно, в море находятся острова, которыми ты владеешь. И тебе снится, будто на северо-востоке самого дальнего из островов вспыхивает огромное пламя, а ветер в ту пору такой, что огонь переносит на средний остров. И когда он перекинулся на него, на этом острове вспыхнули два огня: на северо-востоке и северо-западе. А потом огни соединились и перешли на третий остров. А там уже вспыхнули три огня: на северо-западе, севере и северо-востоке, а оттуда пожар перешёл на большую землю, и искры летели, и огонь бежал во все стороны, так что ты подумал, что вся страна сгорит. И ты сильно испугался, что это бедствие обрушится сперва на твой двор, а потом, как я сказал, огонь разойдётся по всей стране. Но там, где прошёл это огромный пожар, он не спалил ни самой малости. Суди сам, похоже ли это на то, что тебе приснилось».
Бонд отвечает, что всё точь-в-точь совпадает, — «а ты — человек замечательный, и мудрость твоя необычна. А как же ты истолкуешь мой сон?»
Он говорит: «Толкование у этого сна значительное, но недлинное. В этих шести местах, в тех направлениях, где вспыхнуло пламя, в земле спрятаны клады, которые зарыли воины по древнему обычаю, как это водится, когда перед началом суровых боёв ценности прячут в земле, а корабли наполняют камнями. Знай же, бонд, что все эти ценности — твои. А что пожар сперва перекинулся на твой двор, а потом на всю страну в оба конца, — то означает, что ты найдёшь сокровище, выроешь, перевезёшь к себе домой, а потом раздашь, как у тебя заведено, направо и налево, так что твоё имущество многим доставит радость; вот и толкование, и оно так же верно, как и рассказ о самом сне».
Бонд отвечает: «Важные вещи ты говоришь, так что я даже не знаю, что предпринять. С моей стороны будет неожиданно, если я настолько поверю тебе, неизвестному человеку, что поверну восвояси. И все будут смеяться надо мной, если я настолько поверю твоей мудрости, что не повидаю ярла Хейнрека, как все добрые люди, — особенно, если твои слова окажутся вздором».
Плотник говорит: «Речь не о том, чтоб ты повернул обратно, — хотя мне бы такой исход понравился больше, ведь от этого зависит многое в будущем. И всё же получится, что ты, сам того не желая, навредишь мне своими речами, наш разговор станет известен ярлу Хейнреку, и тогда ярл, как пить дать, потревожит меня, а исполнителем его поручения станешь ты. И тебе от этого будет немногим лучше, чем мне».
Бонд отвечает, что не стоит отчаиваться на этот счёт: «Ведь это и к лучшему, что такой человек, как ты, не буде больше сокрыт от других».
На этом они расстаются. Так всё и вышло, как здесь было рассказано и как описал Йоун: бонд Аусгёйт пришёл к ярлу и рассказал ему свой сон, а тот истолковал его точь-в-точь так же, как Йоун. Тут Аусгёйт не выдержал и проболтался — поведал ярлу всё о своей встрече с Йоуном. Ярл преисполнился чрезвычайного удивления и предложил Аусгёйту, когда он будет скакать обратно, вновь повидать Йоуна и со всей любезностью пригласить его ко двору ярла, сказать, что благодаря этому его скромный род возвысится. Когда они встретились, Аусгёйт изложил всё это, а Йоун говорит:
«Сейчас, бонд, всё так и вышло, как я сказал: твои слова мне навредят, ведь вовсе не усилится мой род благодаря ярлу Хейнреку; напротив, если я поеду, то, как ни грустно, мать с отцом обо мне и спрашивать не станут. Но хоть я это знаю, я всё равно поеду, потому что таково предвидение того, кто правит всем».
Теперь о бонде Аусгёйте надо рассказать вот что: по приезде домой он немедленно отправляется со своими работниками на острова и находит там клады в тех местах, которые были указаны, а когда все клады сложили вместе, получилось такая огромная груда, что никто даже не стал класть на весы. Это событие обрадовало не только самого бонда, но и всю округу, как и предвещал сон. Вот и всё об этом.
Теперь перейдём к Йоуну. Он рассказывает своему отцу — Вальтари и всем домочадцам о том разговоре и говорит, что на зов ярла не являться нельзя, а поэтому он собрался ехать. Тут сделались в том доме великие рыдания, потому что все решили, что если с ним что-нибудь будет неладно, то и им, почитай, не жить. Йоун уезжает и прибывает к ярлу, и его встречают весьма ласково как доброго друга и соратника. А когда ярл залучил его к себе, он честь по чести изменил заведённый порядок таким образом, что всякий раз, когда к нему кто-то приходил за толкованием, он сперва стал советоваться наедине с Йоуном и велел ему говорить, что приснилось тому-то или такому-то. Йоун позволял ярлу держать себя в подчинении. Слава ярла во всех краях ещё больше возросла: теперь к его прежней мудрости прибавилось и то, что он толковал сны нерассказанными. Из-за этого новшества его слава вознеслась так высоко, что дошла до самого императора. Также шла молва, что при ярловом дворе появился юноша, по отзывам некоторых, премудрый, — однако громко об этом не говорили. Тогда умные люди увидели, как обстояло дело, потому что Йоун оказался человеком исключительным по части манер, любезным и скромным, мягким и искренним, и всегда стремился к хорошему, при каких бы разговорах ни присутствовал. У него было своё особое помещение для сна и тех занятий, которые ему были по нраву, потому что за что бы он ни брался, всё у него спорилось лучше, чем у других. По причине всего этого он снискал всеобщую любовь, да такую, что никто не говорил о нём худого, только хорошее.
И вот дошло до того, что ярлу Хейнреку наскучило во всём зависеть от Йоуна; теперь он сам хочет присвоить себе такую мудрость — и просит Йоуна научить его этому искусству, суля за это и денег, и почёта сколько он пожелает. Но сколько бы он ни просил — лаской или угрозами, — Йоун всё время отвечает одно и то же: он, мол, не может ничему научить его, ведь сам он получил это умение в дар, а не путём учения. В конце концов ярл осерчал, потому что решил, что Йоун просто ему отказывает. Тогда тот, кто ни верностью, ни добродетелью не отличается, стал подбивать его любой ценой овладеть этим искусством. И вот однажды утром ярл проснулся в своей кровати и задумал вот что: предложил своей супруге, которую мы упоминали ранее, взять тесак, который висел там на стене, тихонько войти в спальню к Йоуну и убить его сонного, а затем рассечь ему грудь, вынуть сердце и изжарить его ему на обед в рагу с приправами в тот же день, а помещение запереть, чтоб туда никто не мог войти, кроме неё одной, а потом распустить слух, что Йоун захворал и умер от болезни, а потом был похоронен.
Это предложение так сильно омрачает сердце супруги, словно её пронзили насквозь, но поскольку ярл в своём гневе угрожает ей смертью, она пробирается из дома в тот сарай, где лежит Йоун. Он притворился спящим, а она стоит посреди комнаты и горько плачет, пока наконец он не обращается к ней с такими словами:
«Госпожа, — говорит он, — не плачь, а лучше делай, что тебе поручено; я не убегу. А также знай, что на того, кто толкает другого на преступление, ложится более тяжкая вина, чем на того, кого вынудили совершить злое дело».
Она отвечает и божится, что не прольёт его крови, даже если ей за это грозит гибель; «ведь с твоим умом, — говорит она — тебе ничего не стоит придумать, как нам с тобой одурачить ярла, чтоб ты остался жив, а он думал бы, что его приказ исполнен».
Йоун отвечает: «Что ещё остаётся, коли ты твёрдо решила ни за что не причинять мне вреда? Я знаю, где можно раздобыть большого пса; приведи мне его».
Она так и сделала; он убил пса, вынул из него сердце и дал ей, чтоб она сготовила его ярлу. Она так и поступила, а затем заперла сарай и распустила по округе слух, что Йоун опасно занемог. И вот, кушанье из сердца подали ярлу на обед, и он начинает есть, а между тем время от времени поглядывает себе в ладони, чтобы посмотреть, какая мудрость сейчас в него войдёт, чтоб он смог толковать сны. Но как бы то ни было, он съел собачье сердце полностью, а мудрее не стал.
Теперь вернёмся к Йоуну; он сделал муляж человека из воска, да так искусно и так похоже, что и сам бы мог перепутать с самим собой. Через несколько дней разнеслась весть о его кончине. Затем супруга ярла делает всё, что требуется в таких случаях, и обряжает тело, прежде, чем его понесут хоронить, а Йоун посвящает её в то, что скрыто от других. Весть о том, будто бы Йоуна принесли на кладбище и зарыли, опечалила многих, и многие плакали.
А сейчас надо сообщить, что саксландскому императору приснился некий сон, который он нашёл любопытным, но он не пожелал никому его рассказывать, ведь о его зяте Хейнреке теперь шла такая слава, будто он сначала сам рассказывает все сны, а потом сам же и толкует; так что император не счёл нужным приглашать ярла к себе, но сам приехал со своими придворными на ярлов двор. Супруга ярла — его сестра сердечно обрадовалась его приезду, а ярл притворился радостным, но попытался скрыть, что совесть у него неспокойна: он решил, что у императора к нему наверняка какое-нибудь важное дело, коль скоро он приехал сам. Так с ним и вышло, как написано: ничто быстрее не подводит человека, чем злой умысел.
И вот, пока зять со свояком беседуют, император говорит, что ему приснилось нечто, на его взгляд, примечательное, — «и поэтому мы желаем, зять, чтоб ты явил нам свою мудрость, о которой молва идёт по всем краям, и расскажешь мне, что мне приснилось, а потом истолкуешь».
Тут ярл чувствует, что он запутался в западне, которую сам же и поставил, а как ему выпутаться, неизвестно; он затих и сник, и говорит, что этот дар был дан ему только на время, а теперь весь вышел.
Император, в мудрости своей, видит, что ярлу стало не по себе, а также он постоянно замечает, что его гложет совесть. Тогда он говорит: «Нам сообщали, что здесь был один юноша, по имени Йоун, премудрый и всеми любимый. Где он теперь?»
Ярл отвечает: умер и похоронен.
А во время этой беседы император замечает, что ярлова супруга — его сестра, прячет своё горе, а всё же горько плачет. Так что он покуда прекращает этот разговор, но затем заговаривает со своей сестрой наедине и со всею любезностью просит её открыть ему правду. «Ведь мы видим, — говорит он, — что у вас, супругов, совесть в этом деле разная, так что мы верим, что ты расскажешь всё правдивее, чем ярл».
Ярлова супруга, при всей своей доброте, оказалась между двух огней. Она увидела, насколько её супруг погряз в своём преступлении. Понимала она и то, что должна рассказать правду и спасти невинного. В конце концов, она решила сперва открыть то, что не обязывало бы её слишком ко многому, — и просто говорит, что Йоун жив и находится под её властью. Император больше не стал требовать ничего от неё самой, зато велел, чтоб Йоуна привели перед его очи.
Когда это было сделано, император сперва говорит немного, а потом спрашивает: «Отчего с тобой так вышло: ты жив — и похоронил себя тайком; ведь другие думают, что ты умер и зарыт? Мы просим тебя, расскажи нам об этом без утайки».
Йоун отвечает на эти слова императора весьма дружелюбно, потому что таков был его нрав: «Господин, — говорит он, — если я поведаю об этом небольшом приключении, то я прошу Вас дать мне власть над жизнью одного человека».
Император отвечает: «Ты отвечаешь головой за то, что скажешь правду, — однако ставить на кон наше правление мы не будем».
Тут Йоун начинает свой рассказ, и был он о некрасивых поступках, и по рассказу стало ясно, как несхоже повели себя супруги. Услышав это, император разгневался, ведь он решил, что родство с ярлом делает и его соучастником такого мерзкого деяния, так что, пока он не успокоился, казалось, будто ярла поджидает пылающее пламя.
Но потом император немного помолчал и говорит: «А теперь расскажи тот сон, который нам приснился и показался примечательным, — чтобы испытать, где твоя мудрость, а где тщеславие ярла Хейнрека».
Йоун сказал: «Слово властителя дорогого стоит. Приснилось Вам, будто Вы дома в своей столице и входите в некую башню и обозреваете местность с высоты. И будто Вы видите, что везде выступила вода, да так много, что жители нигде не могут пройти посуху, а все бредут в воде, но вот что удивительно: в одном и том же месте для каждого из них выходит по-разному: для кого-то вода всего по щиколотку, для кого-то — по колено, для иных — по бёдра, для иных — по пояс, для других — по плечи, а для кого-то — до самого рта, вливается туда и выливается. Вот и весь сон, господин», — говорит он.
Император отвечает: «Исключительную мудрость дал тебе Господь, потому что твой рассказ ни в чём не отклоняется от правды. А скажи мне ясно, для кого вода поднялась выше всего?»
«То была ваша королева, — отвечает Йоун, — и тот фламандец, что был взят ею из дома, а также многие другие из дворца и Вашего совета».
«Так и есть, — говорит император. — А теперь истолкуй мой сон».
«Если я его истолкую, — говорит Йоун, — я бы хотел также получить власть над жизнью двоих, так как я должен отблагодарить Господа за свой дар тем, что не погублю ни одного человека».
Император отвечает, что какой он человек, скоро выяснится, — «и всё же ты растолкуешь мой сон без всяких условий».
Йоун говорит: «Тем хуже, так как значение у этого сна некрасивое, и мне даже неприятно его рассказывать. Но поскольку господь ненавидит всяческие прегрешения, ясно, что Вам было показано то из них, что никак не может продолжаться безнаказанно. А что касается Вашей супруги, то здесь дела также обстоят не лучшим образом, ведь она изменила вам и уже долгое время возлежала с этим фламандцем, своим товарищем. Ещё и то худо, что многие ваши вельможи знаю об этом грехе, кто-то больше, а кто-то меньше, а кто-то только подозревает, что затеяли эти двое. Поэтому и вода доходила им до разных мест, ведь они знают об этом грехе и одобряют его в разной степени. Но сильнее всего она заливала зачинщиков этой мерзости, ведь каждый раз, стоит Вам отлучиться, они делят ложе. Вот и всё толкование, хотя радостного в нём мало».
От таких слов император и побагровел, и разгневался, но всё же взял себя в руки, ведь он был человек богобоязненный. Йоун упал к нему в ноги со слезами и говорит:
«Господин, — сказал он, — пусть терпение Господа нашего будет у Вас перед глазами, уподобьтесь ему и не отправляйтесь мстить, хотя Вам это и можно, но возьмите Его себе примером и подарите тем, кто заслуживает смерти, жизнь, чтоб они могли исправиться, ведь Вы достигнете больше всего, если поставите над гневом милосердие и терпеливость».
При словах Йоуна император умолк и так смягчился при упоминании Господа, что прослезился, а затем говорит: «Даже если б я был жесток, Йоун, мне следовало бы посмотреть, как ты отнёсся к тому, кто жаждал твоей крови, а значит, я некрасиво поступлю перед богом и людьми, если поступлю хуже, чем ты, ведь для меня это было бы тем более предосудительно по причине той великой милости, которую Господь посылает мне; и поэтому твоя просьба будет исполнена, для спасения души нам обоим; и тем самым ты будешь первым в выполнении милосердного дела каждый раз, когда мы так решим».
И вот этот день закончился; настал поздний вечер. Император встаёт и выходит из той маленькой комнатки и ведёт Йоуна с собой. Это кажется невероятным, словно Йоун восстал из мёртвых. Император же молчалив и тихонько горюет, а когда минула следующая ночь, он велит схватить ярла и привести к нему. Император показывает ему, что всё знает, и велит рассказать всё про него и Йоуна, иначе его голова слетит с плеч. Ярл видит: деваться некуда, — и он рассказал прилюдно обо всех своих скверных деяниях; а когда он закончил, Йоун ещё раз попросил за ярла, чтоб тот остался живым и невредимым. Император сказал, что уважит его просьбу, и подтвердил: мол, правда, что Йоун больше всех властен над жизнью ярла, а поэтому он должен снарядить ярлу корабль, чтоб тот уплыл прочь из Саксланда и больше туда ни ногой.
Когда это было сделано, император велел Йоуну явиться в свою столицу и при законных свидетелях схватить тех прелюбодеев, о которых уже было сказано, и отправить их на кораблях прочь, к себе на родину, а сам император решил пока подождать и не приезжать, потому что не хотел вступать в свою столицу, пока она полностью не очистится от скверны. Ему хочется избавить себя от необходимости выспрашивать о ходе событий у тех, кто был замешан в этом злом деле. Он послал Йоуну тех людей из своей свиты, кто всегда оставался ему верен, чтобы Йоун взял их в свидетели. И вот Йоун отправляется в дорогу, и так хитроумно обставляет дело, что приезжает он в то место под покровом ночи, и идёт в те покои, где, по рассказам людей императора, обыкновенно спала королева. И сон о воде сбылся именно так, как сказал Йоун: оба нечестивца лежали там, — и их схватили, задержали и выгнали на корабль, как велел император. И они уплыли и больше не возвращались.
После этого Йоун велит трубить в императорские трубы и скликать всех жителей города на сход. Там он встаёт и обращается — и красноречиво, и правдиво, — к тем, кто погряз в пороке по отношению к своему правителю; а пуще всего стыдит тех, кто снискал от него наибольший почёт и доверие; потом обращается к каждому в отдельности, кто подорвал доверие больше или меньше; сказал, что теперь им остаётся только посыпать головы землёй и прахом и босиком выйти из города навстречу императору, когда тот подъедет. А поскольку эти люди осознали свою вину и увидели, что этот Йоун и мудр, и отменно человеколюбив, они все с радостью последовали его совету. Йоун не задержался там надолго, а снова вернулся к императору и рассказал, чем закончилась его поездка. Император ускорил движение; а когда он приблизился к городу, все горожане вышли к нему так, как велел Йоун, босые, во власяницах, посыпанные пеплом, и пали ему в ноги, покаялись в своих преступлениях и попросили о милости — и получили её, потому что сделали это от чистого сердца. И стало всё так, словно после тёмной ночи настал праздник, потому что все обвиняемые были прощены и вновь приблизились спасению, которого лишились было по своей греховности и недомыслию. От всего этого, о чём было рассказано, Йоун получил такой почёт, что и описать трудно. Император пожаловал ему чин ярла и владения, оставшиеся после Хейнрека, — а также императорскую сестру. Все согласились, что он для неё более подходящий супруг.
Однажды, когда они — император и ярл, — сидели вместе, император тихонько спросил ярла, откуда тот получил дар такой великой мудрости, возносящий его над другими людьми. Ярл ответил, что подобное досталось ему от матери, которая умела предвидеть будущее, — «хотя это дано мне в большей мере, чем, насколько мне известно, кому-либо из моей родни, и, как я уже говорил прежде, мне нельзя никого учить этому».
И так император привязался к Йоуну, что никак не хотел отпускать его домой в его владения — но наконец всё же отпустил.
Потом сыграли свадьбу, устроили пир честь по чести. Затем он начал править — и правил ладно, и хвалил его всякий язык за его добродетельность и отменную мудрость. Его отец и мать быстро оставили свою деревушку и переселились в самый просторный замок с богатыми угодьями, и заканчивается эта повесть на том, что она даёт добрым людям урок: быть терпеливыми, не мстить, а ждать, что сделает господь, потому что он, если захочет, всё выправит. Да святится имя его вовек.
1 Эта сага датируется 14 веком; в то время в фонетике исландского языка уже произошли изменения, сильно приблизившие её к современному состоянию. В связи с этим имена персонажей саги транскрибируются в соответствии с нормами современной исландской фонетики.
© Ольга Маркелова, перевод с исландского
Переводчик выражает благодарность литературоведу и историку исландской литературы, члену Рейкьявикской академии Видару Хрейнссону за консультацию.