В. Я. Петрухин

Славяне, варяги и хазары на юге Руси.
К проблеме формирования территории древнерусского государства

В последние годы открылись возможности для свободного изучения «экзогенных» факторов развития русской государственности. Историографический миф об «исконно славянском» племени русь в Среднем Поднепровье перестает играть роль «исторического факта» и становится уделом историографии. Напротив, реальную историческую основу обретают летописные известия о присутствии там наряду со славянами хазар и варягов, именовавших себя русью.

Это присутствие дает о себе знать, прежде всего, в археологических материалах. Что касается хазар, то еще в 1955 г. Г. Ф. Корзухина предположила, что выпадение кладов в Среднем Поднепровье в VII — начале VIII в., приписанных А. А. Спицыным антам, а Б. А. Рыбаковым — «русам», связано с нашествием хазар; позднее М. И. Артамонов, С. А. Плетнева и А. К. Амброз определили как тюркские — хазарские — знаменитые комплексы начала VIII в. в Среднем Поднепровье у Вознесенки, Малой Перещепины и др.1 Кроме того, как показал А. К. Амброз и другие исследователи,2 в лесостепной и степной зоне, в том числе в Поднепровье, в начале VIII в. формируется целая иерархия погребальных памятников, включающая как перечисленные поминальные комплексы, принадлежавшие высшей кочевой знати, вероятно, самим каганам, так и могилы «военных вождей разных рангов» (Ясиново, Келегеи, Новые Сенжары и др.). Специальный интерес представляет аналогичный комплекс — «могила всадника» — у с. Арцыбашева в Верхнем Подонье.3 Вооружение всадников — палаши — напоминает о предании о хазарской дани в Повести временных лет, которую хазары «доискахом оружьем одиною стороною, рекше саблями». Действительно, упомянутые памятники примыкают к ареалам славянских племен Среднего Поднепровья — полян, северян, а на востоке — к ареалу вятичей (см. карту), именно тех славянских объединений, с которых согласно летописи брали дань хазары.4

Показательно, что одновременно, с VIII в., начинается интенсивное развитие славянских культур — роменской, относящейся к северянам, в Среднем Поднепровье, на Левобережье, и боршевской, приписываемой вятичам, на Дону. Можно считать провидческим взгляд В. О. Ключевского на «хазарское иго», как на отношения, способствовавшие развитию экономики славян.5 Во всяком случае, урегулированные отношения со степью 117

Русская земля в Среднем Поднепровье
1 — границы Русской земли по А. Н. Насонову;
2 — ареал волынцевской культуры;
3 — камерные гробницы X в.

всегда были лучше спонтанных набегов кочевников. Об очевидном этнокультурном симбиозе славян и кочевников в лесостепной зоне свидетельствуют как дохазарская пеньковская культура (которой и принадлежали клады «антов»), так и позднейшая (VIII–IX вв.) волынцевская культура в Левобережье Среднего Днепра, на памятниках которой обычны керамика и другие вещи салтовской культуры, характерной для населения Хазарии (отдельные памятники волынцевского типа известны и в верховьях Дона и Оки): показательно, в частности, и отсутствие выраженных укреплений на большинстве поселений волынцевской культуры.6

Значение регулярных даннических отношений с Хазарией продемонстрировал еще в 1951 г. А. Н. Насонов: в пределах тех территорий полян, северян и радимичей, с которых брали дань хазары, сложилась позднее «Русская земля», домен великих князей, владевших волостями Киева, Чернигова и Переяславля, ядро государственной территории. В книге, изданной в разгар борьбы с «космополитизмом», Насонов не мог всерьез обсуждать проблему происхождения Руси — исследовательским подвигом для той эпохи можно считать уже и то, что признавалось хазарское влияние на судьбы Русского государства.7 118

Ныне, когда нет оснований для шельмования летописной традиции о скандинавском происхождении имени русь, русско-хазарские отношения рассматриваются в гораздо более широком историко-географическом контексте, включающем не только Среднее Поднепровье, но и север Восточной Европы.8 А. П. Новосельцев предположил, что призвание варягов-руси словенами, кривичами и другими племенами Севера было вызвано хазарской угрозой. Трудно сказать, насколько реальными были претензии Хазарского каганата на Север Восточной Европы, а насколько царь Иосиф в своем письме, включающем в сферу влияния Хазарин даже северную весь (?), выдавал желаемое за действительное.

Более очевидными были претензии руси, чьи правители уже в IX в. именовались титулом «каган». Призвание князей с дружиной — русью, по летописи, завершилось упрочением варяжской династии на Севере и, стало быть, распределением сфер влияния в Восточной Европе. Рюрик садится сам в словенском Новгороде и сажает своих мужей в кривичском Полоцке, «мерянском» Ростове — у племен, с которых брали дань варяги и до призвания князей; но к этим племенам в летописи добавлена мурома. Такое дополнение можно было бы считать домыслом летописца, распределявшим сферы влияния между варягами и хазарами в соответствии с традицией о варяжской и хазарской данях: ведь мурома сидела по Оке, а южнее на этой реке обитали вятичи, платившие дань хазарам. Однако, во-первых, Ока действительно с IX в. была важнейшей речной магистралью, соединявшей Хазарию (Дон) с землями Севера Восточной Европы, о чем свидетельствуют клады монет; во-вторых, Г. Ф. Корзухина обратила внимание на особую группу окских кладов в земле вятичей, содержавших восточные монеты, славянские и хазарские (салтовские) вещи и зарытых в конце IX — начале X в.; клады этого времени найдены и в землях радимичей и северян.9

Таким образом, напряженность чувствуется в сфере влияния Хазарии, где прячут (и не изымают впоследствии) сокровища. Очевидно, что напряженность неслучайна — согласно той же летописи князь Олег в 882 г. со своей дружиной из варягов и словен, прозвавшихся русью, захватывает Киев, объявляет его «матерью городов русских» и приносит само имя Русь в Среднее Поднепровье. Князь присваивает дань, которую брали хазары с северян (884 г.) и радимичей (885 г.), утвердившись в Полянском Киеве.

Ранние летописные датировки условны, как показал А. А. Шахматов. Но время вторжения Олега в сферу влияния Хазарии подтверждается не только отдельными находками кладов, но и общей ситуацией в системе торгово-денежных отношений Восточной Европы. Американский нумизмат Т. Нунен показал, что в последней четверти IX в. наступает кризис в поступлении восточного серебра через Хазарию в Восточную Европу. Этот кризис не был связан с сокращением эмиссии в Халифате — доступ серебра был перекрыт хазарами. Приток восточной монеты возобновился в начале X в., но серебро поступает через Волжскую Булгарию из державы Саманидов, в обход Хазарии.10 Таковой, очевидно, была реакция Хазарии на действия Олега и его руси. 119

Процесс освоения («окняжения») подчиненной Олегом и его наследниками территории в Среднем Поднепровье — «Русской земли» в узком смысле — прослеживается по материалам древнерусских некрополей, прежде всего Киева и Чернигова, где открыты дружинные погребения руси, еще сохранявшей скандинавские традиции.11

Погребальный обряд, характерный для русской дружины в Среднем Поднепровье, описан в начале X в. Ибн Русте. Это погребение в «домовине» — камере, где воина хоронили вместе с «женой». Такие парные погребения известны в Киеве и на Черниговщине: в Шестовице под Черниговом в двух камерах воины держали в объятиях своих загробных подруг.12

Однако специфика погребального обряда руси на Юге, в Среднем Поднепровье, не исчерпывается этими ритуальными подробностями. Большие курганы Черниговщины, Черная могила и Гульбище, насыпанные с соблюдением скандинавских традиций, содержали также «трофеи» — груды вооружения, спекшиеся на погребальном костре: ближайшие параллели такому обряду известны в салтовских — хазарских древностях (вплоть до упомянутых комплексов типа Вознесенки). В камерных гробницах и курганах с трупосожжениями всадников кони укладывались иногда не «по-скандинавски» (в ногах), а «по-кочевнически» (сбоку от хозяина). Древнейшей русью были восприняты многие традиции хазар и других степняков как в одежде, так и в декоративном искусстве, — но особенности обряда заставляют предполагать не просто внешнее влияние, а участие выходцев из степи в совершении дружинных обрядов и, стало быть, включение их в состав русской дружины,13 что было характерно и для XI в. Следует отметить при этом, что в эпоху хазарской дани в VIII в. погребальные памятники хазарской дружины не «заходили» на территорию будущей Русской земли: реально освоили эту землю именно русские дружинники, судя по материалам некрополей.

Дружинный обряд погребения в камерных гробницах был известен не только в главных центрах Русской земли — Киеве и Чернигове и их непосредственной округе: показательно, что периферийные дружинные центры с погребениями в камере расположены на границах Русской земли — в северянско-радимичском пограничье, в Левенках и Кветуни14 (см. карту).

В целом распространение камерных гробниц в Левобережье совпадает с ареалом древностей волынцевской культуры: более того, эти древности «заходят» на киевское Правобережье, где известны волынцевские поселения с салтовскими вещами (Ходосовка и др.), а салтовское трупосожжение открыто в самом Киеве,15 где, согласно летописи, существовал целый район под названием Козаре.16 В районе Переяславля есть раннее волынцевское поселение, но нет дружинных древностей X в.: сам город был основан, по летописи, в 993 г. и входил в систему пограничных крепостей на Трубеже. Таким образом, Переяславская волость вошла в состав Русской земли в конце X в. при Владимире Святославиче.

Итак, камерные гробницы «отмечают» присутствие русской дружины в узловых пунктах Русской земли, там, где пересекались племенные границы 120 и интересы различных племен и правящего слоя Русского государства. Неслучайно за пределами «Русской земли» в узком смысле ближайшие камерные гробницы обнаружены под древлянским Искоростенем, покоренным Ольгой после древлянского восстания и убийства Игоря (945–946 гг.), и на Волыни в Плеснеске (Подгорцы), в области, вошедшей в состав Русского государства после похода Владимира Святославича «на ляхов» (981 г.).17

Распространение камерных гробниц в Среднем Поднепровье не только подтверждает в целом реконструированные Насоновым границы «Русской земли» в узком смысле, но и позволяет (вслед за тем же исследователем) детализировать историю подчинения славянских племен Русскому государству. Насонов отмечал, в частности, что Русская земля включала не всю территорию радимичей. Действительно, радимичи не были названы среди данников руси Константином Багрянородным: согласно летописи, они были подчинены при Владимире Святославиче в 984 г. после битвы на р. Пищане, за пределами Русской земли. Значит, и Олег мог брать дань только с части радимичей, оказавшихся в пределах Русской земли, отмеченных, в частности, позднейшими дружинными курганами в Левенках и Кветуни на Десне; на прочей радимичской территории нет дружинных древностей X в. Возможно, сходная ситуация имела место и на западной границе Русской земли, в Погорынье у волынян: Константин Багрянородный упоминает среди данников руси загадочное племя лендзян, само название и область расселения которых свидетельствуют о близости их к «ляхам» и позволяют отождествить их с волынянами.18 Видимо, часть этого племенного объединения попала под власть руси (и в состав Русской земли) уже при Игоре, завершил же покорение всего племени тот же Владимир Святославич, занявший Червенские города в 981 г. Таким образом, исходно Русская земля не формировалась на принципах племенного деления, а была надплеменным образованием, ядром складывающегося государства, разрушающего племенные границы и объединяющего разноплеменные территории.

Соответственно, и главная социальная сила, объединяющая разноплеменные территории, — княжеская дружина — не могла замыкаться в собственных «племенных» рамках. У Константина Багрянородного в середине X в. русь еще противопоставлена славянам как дружина, пользующаяся скандинавским языком, славяноязычным зависимым племенам. Но одновременно культура этой дружины на славянских землях интенсивно впитывала иноэтничные — славянские и тюркские — влияния. Бóльшая часть камерных гробниц относится к середине — второй половине X в., и чем дальше от главных центров Русской земли — Киева и Чернигова — расположены эти гробницы, чем ближе к рубежу X и XI вв. относятся их даты, тем менее очевидными становятся скандинавские черты в их обрядности. Напротив, ярче проявляются собственно русские — восточноевропейские — связи. Общерусский материал характеризует курганные группы Стародубского ополья, в том числе камерные гробницы у сел Левенки и Мереновка, а также в Кветуни.19

Исследователь кветуньских курганов В. А. Падин отмечал, что, судя по датировкам, район древнерусского города Трубчевска вошел в состав 121 Русского государства еще до похода князя Владимира на радимичей в 984 г.20 Действительно, время широкого распространения дружинных древностей, в том числе камерных гробниц, по всей Руси в самом широком смысле, вплоть до Гнёздова в Верхнем Поднепровье, Пскова, Верхнего Поволжья (Тимерево) относится ко второй половине X в. Показательна особая концентрация «цепочек» пунктов с камерными гробницами по Днепру и Десне: видимо, эти погребальные памятники отмечают оседание русских дружинников — представителей княжеской администрации — на тех «местах, знаменьях и погостах», которые были установлены «по всей земле» Ольгой после кризиса традиционного полюдья и организации княгиней системы погостов (в 947 г., по летописи) по Днепру и Десне и далее (вплоть до Пскова и Новгородчины). Не случайно камерная гробница известна и в «Ольгином граде» — Вышгороде. Материалы погостов, в том числе и камерных гробниц, обнаруживают не только северные (скандинавские), но и южнорусские связи. Так, в Гнездове в двух камерных гробницах кони размещались «по-кочевнически» — сбоку от хозяина. Исследователи Гнёздова отмечают южные славянские и даже хазарские связи этого крупнейшего погоста, считая, что в X в. имел место приток населения с юга в Верхнее Поднепровье.21

В целом «ансамбли некрополей» (в терминах Г. С. Лебедева) Гнёздова, Тимерева и других памятников в Верхнем Поволжье, Киева, Чернигова, а также Шестовицы, Кветуни и др. имеют относительно единые характеристики, в том числе в развитии погребального обряда: на фоне славянского трупосожжения появляются трупоположения в ямах и камерных гробницах. Формируется общерусская культура, ассимилирующая как скандинавские, так и «кочевнические» традиции. Эта ассимиляция особенно заметна в эпоху князя Святослава, который сам был носителем кочевнических традиций (судя по описанию его быта в летописи и у Льва Диакона): к его времени относятся Черная могила и другие памятники Черниговщины и Гнёздова.

Святослав продолжил в 960-е годы политику «отвоевания» славянской дани и конфронтации с Хазарией: он подчинил последнее племя, входившее в сферу влияния Хазарии, — вятичей. Археологическими свидетельствами его похода считаются следы пожаров на городище Горналь на р. Псел (окраинное роменское городище за пределами Русской земли) и на городище у с. Супруты на р. Упе, притоке Оки.22 Выше по р. Псел появляется некрополь конца X–XI в. с дружинными курганами в Гочеве.23 И в этот период русским князьям приходилось совершать повторные походы на вятичей (в княжение Владимира Святославича в 981–982 гг.).

Владимир, очевидно, отказался от «имперских» амбиций своего отца во внешней политике: он закрепил успехи Святослава в Хазарии, посадив своего сына Мстислава в хазарской Тмутаракани, но не продолжил завоеваний в Поволжье, отказавшись, по летописи, от болгарской дани. Его интересы были сосредоточены на традиционной политике «окняжения» племенных территорий радимичей, вятичей и волынян и укрепления границ со степью. Вероятно, с этим процессом связано расширение системы погостов и княжеских городов в конце X–XI в. как в Поднепровье, 122 включая Переяславль, и Подесенье,24 так и на Волыни. Для дружинной культуры этого периода показательны, в частности, камерные гробницы из некрополя в Плеснеске. «Формально» парные трупоположения в двух камерах этого некрополя продолжают погребальную традицию руси, описанную Ибн Русте; но в материалах этих комплексов25 нет ничего специфически скандинавского, за исключением мечей со скандинавскими рукоятями. Специфика проявляется в ином — во рту у погребенных обнаружены золотые пластинки: этот обряд известен в ранних древностях Моравии и синхронных описываемым гробницам — Венгрии,26 что указывает уже на центральноевропейские связи коллектива, совершавшего обряд. Наконец, самый яркий элемент обряда, свидетельствующий о начале христианизации, — крестовидные привески, в том числе так называемый крестик скандинавского типа, обнаруженный в одной из гробниц. Эти крестики распространены по преимуществу в Восточной Европе, в том числе в Среднем Поднепровье, но в основном в зонах, вновь освоенных княжеской властью в земле радимичей, а также в Тимереве, курганах Владимиро-Суздальского ополья и др.27

Традиционно в археологической литературе камерные («срубные») гробницы с наборами вооружения, конями и т. п. приписываются членам старшей дружины — боярам,28 более скромные погребения, где воин вооружен топором, видимо, относятся к младшей дружише.29 Наиболее последовательно ранги княжеской дружины перечислены в летописном описании «пиров» князя Владимира: в гриднице князя собирались «боляре, гриди, сотские, десятские и нарочитые мужи».30 При этом в социальной лексике сохраняются те этнокультурные компоненты, которые реально участвовали в сложении русской дружиной культуры X в.: бояре (боляре) — тюркское заимствование, обозначение старшей дружины,31 гриди — скандинавское заимствование, младшая дружина, сотские, десятские, нарочитые мужи — славянская терминология.32 В целом дружина (и все войско) могла именоваться и словом русь, ср. «бояре и русь вся» в договоре Святослава с греками (971 г.). Более того, сами предводители этой дружины, верховные сюзерены, наряду с праславянским титулом князь использовали хазарский титул каган, во всяком случае, до времен Владимира и Ярослава Мудрого.

Итог этого социального и этнокультурного взаимодействия заключался не только в формировании полиэтничной и, стало быть, надплеменной социальной лексики, но и в распространении названия Русь как в пределах домена киевских князей — в Русской земле в узком смысле, так и повсюду, куда распространялась власть русского князя и его руси.33 Этому распространению способствовала и принципиальная ориентация русской дружины на политику этнокультурного синтеза разных традиций. В. Т. Пашуто называл «славяно-варяжским синтезом» отношения, сложившиеся между варягами и славянами на Севере Восточной Европы;34 продолжение этих отношений синтеза, «подключивших» на Юге хазар и другие этнокультурные элементы степи, во многом определили дальнейший путь русской средневековой истории. 123

Примечания