Ф. Б. Успенский

Из истории непристойного:
об одном обсценном прозвище в Норвегии XI–XIII вв.

В Норвегии XI в. едва ли можно найти человека, который, не принадлежа по рождению к потомкам конунгов или ярлов, был бы столь же могущественен и знаменит, как Эйнар сын Эйндриди (†1050 г.). Общественная и политическая жизнь этого норвежского бонда началась еще при конунге Олаве Трюггвасоне (†1000 г.), продолжилась при ярлах Эйрике и Свейне, достигла своего апогея при конунге Магнусе Добром (†1047 г.) и трагически завершилась при Харальде Суровом (†1066 г.): Эйнар был предательски убит по прямому распоряжению конунга Харальда.

В традиции сохранились не только имя и деяния, но и прозвище знаменитого бонда, прозвище, которое производит впечатление своей ярко выраженной индивидуальностью и явной неоднозначностью — þambarskelfir. Перевод его в известном смысле непосредственно связан с тем, какая из возможных интерпретаций этого именования будет принята. Историки XIX в. толковали прозвище в романтическом ключе — «Потрясатель тетивы». Внутренняя форма слова þambarskelfir вполне допускает такую интерпретацию, поскольку слово þömb означает, в частности, ‘тетива’, а skelfir не что иное, как nomen agentis от глагола skelfa со значением ‘трясти, потрясать, ужасать’. Однако в начале ХХ в. Финнур Йонссон обратил внимание на другое значение слова þömb — ‘живот, брюхо’, и из «Потрясателя тетивы» прославленный Эйнар сын Эйндриди, таким образом, превратился в «Брюхотряса».

Во многом трудности перевода связаны с относительной редкостью самого термина þömb и его производных. Нет достаточно репрезентативного числа контекстов, где бы это слово употреблялось вне состава прозвища, чтобы на их основании можно было сделать точный выбор и предпочесть одно значение другому. Существует скальдический текст начала ХI в. (Grámagaflím), где с помощью þömb обозначается выросший тугой живот женщины, которая забеременела, съев рыбу с серым брюхом. При этом до нас не дошло ни одного текста старше XV в., где бы это слово обладало значением ‘тетива’.

С другой стороны, подобная скудость данных, извлекаемых из источников, хотя бы отчасти восполняется сведениями, которые можно почерпнуть из скандинавских языков Нового времени. Так, в частности, Финнур Йонссон и Р. Клизби указывали на производные от этого корня в современных им норвежском и исландском языках, например, исландский глагол þamba, означающий ‘наливаться, надуваться неким напитком’, или существительное среднего рода þamb в выражении stand á þambi ‘с набитым животом, надутый, вспученный’. В лексикологических заметках этих исследователей значение ‘тетива’ понимается как вторичное по отношению к значению ‘брюхо, живот’. Мотивировка такого переноса значения представляется достаточно понятной, общим семантическим компонентом здесь выступает, как кажется, такая характеристика объекта, как «туго натянутый, круто выгнутый» и т. п. В то же время, даже если мы сочтем значение ‘тетива’ вторичным, едва ли следует полагать, что оно непременно является поздним, так как оно хорошо просматривается по этимологическим данным в различных языках.

Мы взяли бы на себя смелость предположить, что композит þambarskelfir по своей внутренней форме отнюдь не был полной загадкой для средневековой аудитории. Более того, неразделенность, своеобразная диффузность основы þömb (‘живот’/‘тетива’) обеспечивала всему сочетанию тот специфический характер каламбура, который позволяет слову стать прозвищем, закрепиться в сознании современников и потомков за определенным человеком. Двусмысленность, сочетание низкого и высокого, взаимодействие двух стилистических регистров языка, возможно, и давала прозвищу известную устойчивость и жизнеспособность. Иными словами, у нас нет необходимости отвергать одно из значений этого слова, скорее, следует принять, в данном случае, всю его многозначность.

Но почему же современники наградили его прозванием, которое благодаря лексеме þömb, так легко приобретало «сниженное» значение? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, какой дополнительный смысл мог вкладываться в этот «низменный» вариант именования Эйнара. Что или кто описывается при помощи сложного слова ‘Брюхотряс’? Идет ли речь только о натуралистическом изображении человека, который настолько толст и грузен, что трясет своим собственным брюхом? В таком случае, вызывает удивление то обстоятельство, что Эйнар, нося это прозвище и обладая такой статью уже в восемнадцать лет, сражался столь доблестно и, вопреки общепринятому порядку, был взят в личную дружину конунга Олава на корабль Великий Змей. Даже собственно языковые коннотации þömb, как кажется, противоречат идее соположения лексем skelfir и þömb для описания немолодого толстяка, ведь þömb скорее характеризует плотный, туго набитый, «налитой» живот, а не тот, что сотрясается при каждом движении.

Итак, если Эйнар был «Брюхотрясом», то он был им с самого начала, с тех пор, как совсем молодым человеком попал в самую гущу военных и политических событий. Более того, в одном из своих значений это прозвище подходило, по всей видимости, именно молодому воину, превосходящему своей силой сверстников. Дело в том, что глагол skelfa, от которого образован элемент skelfir, сам по себе является производным от сильного глагола skjálfa ‘трястись, трепетать, дрожать’. Казуальный же слабый глагол skelfa означает, соответственно, ‘заставлять трепетать, дрожать, трястись’. При этом nomen agentis от skelfa имеет ярко выраженную субъектно-объектную направленность: тот, кто потрясает, противопоставлен тому, на что направлено его действие, и таким образом объект действия, чаще всего, в известном смысле лежит за пределами субъекта.

По всей вероятности, каламбурный характер этого именования хотя бы отчасти объясняется тем, что речь в нем может идти вовсе не о животе самого Эйнара. Мы располагаем репрезентативным числом контекстов, которые мы намерены рассмотреть в ходе своего выступления, где различные активные действия (хлопать, трепать, стучать), производимые над животом женщины, являются обозначением отношений сексуального характера, а точнее говоря — эвфемистическим описанием полового акта. На наш взгляд, прозвище Эйнара þambarskelfir принадлежит к этому же разряду эвфемистических характеристик. Если такая интерпретация верна, то перед нами прозвище почти обсценное, но насмешливое и почетное одновременно. Сказанное не отменяет предложенного ранее тезиса о многозначности этого именования, о возможности его понимания в разных регистрах, высоком и низком: можно толковать прозвище как героическое («Потрясатель тетивы»), можно как вполне благопристойное и насмешливое («Трясущий брюхом») и, наконец, можно сосредоточиться на том его значении, где откровенная юмористическая составляющая сочетается с несомненным признанием известных достоинств (fututor).

Итак, именование þambarskelfir на поверку оказывается своего рода сундуком с даже не двойным, а с тройным дном. На наш взгляд, именно такой многозначностью и был обусловлен в свое время выбор прозвища для молодого дружинника конунга Олава Трюггвасона.