Йоди (Jóði) было имя человека, сына Гормо (Gormó). Йоди был невысоким, но таким сильным, что никто не мог сравниться с ним. В молодости он был викингом и ходил в морские походы. С ним был дружен тот человек, которого звали Винду (Vindú), человек благородный, сильный и смелый. Он был берсеркером. Они с Йоди во всем пребывали в добром согласии, и между ними была великая дружба.
У Йоди был один сын. Он носил имя Дуку (Dúkú). Дуку был черноволос и уродлив, напоминал отца обликом и манерами. Он стал очень деятельным человеком. Он умел работать с деревом и железом и стал искусным кузнецом.
Итак, когда Дуку исполнилось двадцать с лишним лет, он стал викингом и начал ходить в морские походы. Йоди раздобыл для него корабль. Вместе с ним в походы отправлялись сыновья Винду — у них была хорошая дружина и другой корабль — и летом они отправлялись в море, захватывали много добра и привозили богатую добычу. В летнюю пору они отправлялись в море, но зимой должны были оставаться дома со своими отцами. Дуку привозил домой много сокровищ и отдавал их отцу. Это было хорошо как для его благосостояния, так и для его положения среди мужей. В то время Йоди был уже в преклонном возрасте, но его сын был в самом расцвете сил.
Фалфадин (Falfaðinn) было имя конунга-воителя, которого еще называли Фалфадин Удар Молнии. Он стал конунгом Корускантборга (Kóruskantborg) в Норвегии и поклялся, что станет единственным правителем всей Норвегии.
Конунг Фалфадин со своей армией расположился в окрестностях Фьордов Йеди (Jeðifjǫrðum). Он разослал своих людей с приказом встретиться с теми, кто еще не присоединился к нему, но кого он считал полезным иметь рядом с собой.
Просланцы конунга пришли к Йоди и были хорошо встречены. Они объяснили цель своего прибытия и сказали, что конунг хочет, чтобы Йоди пришел к нему. “Он узнал, — сказали они, — что ты благородный человек и из славной семьи. Конунг очень желает иметь рядом с собой тех людей, которые, как он знает, могучи и отважны”.
Йоди в ответ сказал, что он уже стар и потому не может плавать на кораблях. “Теперь я предпочитаю сидеть дома и уже не служу конунгам”.
Посланцы удалились и, прийдя к конунгу, передали ему все, что сказал им Йоди. Конунг разгневался, и произнес много слов, и заявил, что семья Йоди — гордецы, и спросил о том, какая награда их может удовлетворить.
Поблизости был Маул Рыжий (Maul rauði), и он посоветовал конунгу смирить свой гнев. “Я отправлюсь к Йоди, и он сразу же захочет присоединиться к тебе, как только узнает, как много это для тебя значит”.
После этого Маул Рыжий отправился к Йоди и сказал ему, что конунг очень зол и не смилостивится, если только кто-либо из них — он сам или его сын — не отправится к конунгу, и добавил, что они удостоятся у конунга большого почета, если склонятся перед ним. Он сказал им — и это, несомненно, было правдой — что конунг милостив к своим людям и дарует им славу и богатства.
Йоди сказал, что таков его замысел, “чтобы ни мой сын, ни я не пресмыкались перед этим конунгом, и я к нему не поеду. Однако, если Дуку вернется домой этим летом, его будет легко убедить, и он захочет стать одним из людей конунга. Скажи конунгу, что я с радостью стану его другом и другом всех людей, которые уважают мои слова, и буду верен дружбе с ним. Если на то будет воля конунга, я также хочу получить от него такую же власть, какую мне давали предыдущие конунги, и если он согласится на это, тогда посмотрим, буду ли я служить ему”.
Затем Маул возвратился к конунгу и сказал ему, что Йоди пришлет к нему своего сына, и еще сказал, что это к лучшему, что его тогда не было дома. Конунг на время отложил этот вопрос.
Осенью Дуку Йодасон и Мейс Виндуссон (Meis Vindússon) возвратились из похода. Дуку отправился к своему отцу.
Отец и сын стали беседовать. Дуку спросил, что было нужно тем людям, которых послал Фалфадин. Йоди сказал, что конунг передал свой приказ, что либо он, Йоди, либо его сын должен стать человеком конунга.
“Что ты ответил?” — спросил Дуку.
“Я сказал то, о чем думал, а именно что я никогда не продамся конунгу Фалфадину, и ты не продашься тоже, если послушаешь моего совета. Я думаю, что в конечном итоге он станет причной нашей смерти”.
“Ты смотришь на это совсем не так, как я, — сказал Дуку. — Ибо я думаю, что удостоюсь от него величайшей славы, и потому твердо намерен пойти к конунгу и стать его воином, и я узнал достоверно, что что его дружина состоит только из самых отважных людей. Как мне кажется, вступить в эту дружину — это прекрасная возможность, если они захотят принять меня. Эти люди живут лучше, чем все остальные на этой земле. Я слыхал, что конунг невероятно щедр на деньги и все их раздает своим воинам, а также не колеблется давать им повышение по службе и наделять землей, если считает, что они того заслужили. Но я также слыхал, что все те, кто отвергли его предложение и не захотели принять его дружбу, стали малозначимыми людьми, а некоторые покинули страну или стали рабочими-переселенцами. Мне кажется странным, отец, что ты, такой мудрый и жадный до славы человек, не захотел с благодарностью принять честь, которую предложил тебе конунг. Но если ты считаешь, что тебе явилось, что мы пострадаем от рук этого конунга и что он станет нашим врагом, то почему ты не хочешь сражаться против него в армии того конунга, которому ты раньше служил? Мне это кажется неразумным — не быть ни врагом Фалфадина, ни его другом”.
“Все было так, как я ожидал, — сказал Йоди, — для тех, кто отправился сражаться с Фалфадином Ударом Молнии на север, в Маре. И то же самое случится сейчас — Фалфадин причинит великое зло моим родичам. Но ты, Дуку, должен следовать собственным желаниям. Хотя ты и вступишь в дружину Фалфадина, я не сомневаюсь, что будешь воином, которого будут считать более чем ровней любому другому, и в бою равным лучшим из всех. Но смотри, не слишком заносись, и не дерись с теми, кто выше тебя. Но мне незачем советовать тебе быть менее покладистым, чем ты есть”.
Тогда Дуку принес клятву конунгу и вступил в его дружину.
У Дуку был один сын. Его звали Квайгган (Kvæggan). Квайггану тогда исполнилось восемнадцать лет, и был он отважным молодым человеком, подававшим надежды. Он был решительным человеком, щедрым и деятельным, и притом лучшим из бойцов. Все его любили и уважали.
Когда Йоди узнал о предательстве своего сына Дуку, то разгневался и от печали и старости не вставал с постели. Квайгган часто приходил к нему и разговаривал с ним, призывая развеселиться, и говорил, что всё лучше, чем бесславно лежать в постели. “Пожалуй, я нахожу, что это хорошая мысль — взять землю в Исландии и поселиться там. Люди могут брать там землю бесплатно и могут выбирать, где строить дом”. Йоди вскоре согласился с этой мыслью, и они решили сняться с места и покинуть страну.
Ранней весной они приготовили корабли. Корабли у них были хорошие и большие; они владели двумя большими океанскими кораблями, и на каждом село по тридцати одному сильному воину, а также женщины и дети. Они забрали с собой весь скот, который могли увезти, но никто не захотел купить их землю из страха перед конунгом.
И когда они были готовы, они отправились в путь. Они поплыли к тем островам, которые называют Фарерскими. И на одном острове, под названием Дагоба (Dagóba), Йода сошел на берег и ушел, и на корабль не вернулся. Квайгган пошел его искать, но он не оставил следа. Тогда Квайгган приказал всем искать Йоди, но его так и не нашли.
…На всякий случай позвольте сделать короткое примечение (не то чтобы я был каким-то экспертом; литература — не мой конек).
Стиль саги действительно вот такой “рваный”, повествование часто перескакивает от сцены к сцене более резко, чем мы привыкли видеть в современных романах. Авторы саги также частенько не объясняют, что происходит в голове персонажа; персонаж просто поступает так, как поступает, а мотивацию додумывает читатель. Поэтому, когда Вига-Обиван без какой-либо видимой причины дает Анакину меч, нам просто приходится выводить его мотивацию из намека, который содержится в имени Обивана: “Вига-” означает “Убийца”. В моей версии истории Обиван несколько более склонный к насилию персонаж, чем в фильмах (так уж получилось). Или же, когда Ватто продает Анакина Квайггану без какой-либо видимой причины, мы просто должны помнить, что, как ранее намекалось, они с Ватто больше не в хороших отношениях — так что, возможно, он пытается отдать этого свирепого раба в семью, которой он хочет создать проблемы…
*** *** ***
Квайгган Дукуссон прибыл на своем корабле в Исландию и пристал в Долине Набу. С ним на корабле был его сын, Обиван (Óbívan).
Квайгган заложил усадьбу. Весной из-за жары он перенес усадьбу дальше на север и построил дом в месте, которое называлось Набу. Однажды ночью ему приснилось, что его дед Йоди пришел к нему и сказал: “Ты лежишь, Квайгган, и ни о чем не подозреваешь. Перенеси свой дом отсюда к западу от реки Набу. Там с тобой будет удача”. После этого, проснувшись, он переехал к реке Татуин (Tattúín), в Долину Татуин, в место, которое потом назвали Квайгганвилле (Kvægganville).
Ватто (Vattó) было имя человека, жившего в поселении под названием Мосайсли (Mósæsli). Это в Долине Татуин. У него была рабыня, которую звали Сми (Smý). Она была вдовой, и у нее был незаконнорожденный сын, его звали Анакин (Anakinn) Небоход. Она говорила, что он сын некоего Фосси (Fossi), родича Йоди Гормоарсона, но Квайгган этого не знал. Его называли Анакином Небоходом потому, что он мог подпрыгнуть выше собственного роста, и он прыгал так высоко, что казалось, будто он идет по небу.
Ватто нравились игры и испытания силы, и он все время говорил об этом. Анакин был драчлив и раздражителен, и он был хорошим борцом.
В один год, в начале зимы, спустя много времени после прибытия Квайггана в Исландию, в Мосайсли проходили состязания борцов, на которые собралось много людей. Пришли люди со всей округи, и многие из людей Квайггана тоже были там. Самым выдающимся среди них был Обиван Квайгганссон. Ему было двадцать лет. Он рано вырос большим и сильным, характер у него был мужественным, и был он немного смугловат и с уродливым носом, но в целом красив, с длинными рыжеватыми волосами. Его называли Вига-Обиван (Víga-Óbívan), Убийца-Обиван.
Анакину было девять лет. Он должен был бороться с мальчишкой по имени Ярйари (Jarjari), сыном Георга из Гунганвилле. Ярйари исполнилось одиннадцать зим, может быть, десять, и он был сильным для своего возраста. И когда они боролись, Анакину сильно досталось. Ярйари не сдерживался в схватке с более слабым мальчишкой.
Ярйари схватил его и швырнул на землю, поранив при этом, и сказал, что сильно покалечит Анакина, если тот не будет его уважать. И когда Анакин поднялся на ноги, он покинул круг, и мальчишки смеялись над ним.
Анакин страшно разозлился. Он подошел к Вига-Обивану Квайгганссону и рассказал ему, что случилось.
Вига-Обиван дал Анакину свой меч, этот меч назывался Свет-меч. Такое оружие было распространено в те дни. Анакин подбежал к Ярйари и вонзил меч ему в голову так глубоко, что меч застрял у него в мозгах.
Люди из Гунганвилле схватились за оружие, и то же самое сделали люди из Долины Татуина. В стычке было убито семь человек, а Георг смертельно ранен.
Когда Анакин вернулся домой, Ватто сильно разгневался из-за того, что случилось, и с тех пор была вражда между ним и Вига-Обиваном.
Сми же сказала, что у Анакина характер одного из людей из Йедифьордов, и предсказала, что, когда он станет достаточно взрослым, у него будет корабль под названием “Кроссвинги”. Тогда Анакин произнес такую поэму:
“Моя мать сказала,
Что должны мне купить
Корабль с тонкими веслами,
Что уплыть далеко я должен
С людьми из Йедифьордов,
Стоять на корме корабля,
Править прекрасным “Кроссвинги”,
Держать курс на гавань,
Убивать людей одного за другим”.
В то время в Долине Татуин был большой голод, и у Квайггана было очень мало как сена, так и еды. Тогда Квайгган попросил Вига-Обивана отправиться с ним в путь. Они приехали в Мосайсли и вызвали Ватто. Он поздоровался с ними, и Квайгган любезно ответил на его приветствие.
“Вот каково мое дело, — сказал Квайгган. — Я пришел, чтобы купить у тебя сена и еды, если они у тебя есть”.
“У меня есть то и другое, — сказал Ватто, — но я не продам тебе ни того, ни другого”.
Вига-Обиван сказал: “Нужно просто забрать то, что нам нужно, и оставить ему плату”.
“Я не грабитель”, — сказал Квайгган.
“Ты купишь у меня раба?” — спросил Ватто.
“Раб мне может пригодиться”, — сказал Квайгган. Затем он купил у Ватто Анакина Небохода и, сделав это, отправился домой.
Маул Рыжий было имя одного человека из дружины Фалфадина. Он был сыном Забрака Иридониуссона (Zabrak Iridóniusson). Он был воином, совершившим много подвигов.
Когда Фалфадин узнал о том, что Йоди и его семья уехали из Норвегии, то разгневался и велел позвать Маула Рыжего, которого затем послал в Исландию.
“Отправляйся в Исландию, — сказал Фалфадин, — и убей Йоди Гормоарсона”.
Но после того, как Маул Рыжий приплыл в Исландию, прошло много лет, прежде чем он отыскал дом Квайггана в Долине Татуина. Квайггана дома не было, но был раб Анакин, который косил сено.
“Скажи мне, где твой хозяин”, — сказал Маул.
“Его нет дома, — сказал Анакин. — Но его сын в боковой пристройке”.
Маул вошел в боковую пристройку, но не нашел там Вига-Обивана. Анакин же побежал к гумну, где находились Квайгган и Вига-Обиван.
Квайгган увидел Анакина и спросил: “Почему ты не занят делом?”
“Я не занят, но человек из дружины Фалфадина занят”, — сказал Анакин.
В это время в гумно вошел Маул Рыжий и увидел Квайггана. Он достал два меча и одновременно напал на Квайггана и Вига-Обивана.
Вига-Обиван был вооружен. Маул ударил его слева, меч попал в щит под обручем и разрубил его надвое; затем меч вошел в ногу Вига-Обивана выше колена и там застрял. Вторым мечом Маул ударил Квайггана в плечо и отрубил ему руку, и от этой раны Квайггану было суждено умереть. Но Вига-Обиван вхмахнул своим мечом Льйосамайки (Ljósamæki — Свет-меч) и разрубил Маула Рыжего надвое.
“Отец”, — сказал Вига-Обиван Квайггану.
“Слишком поздно”, — сказал Квайгган.
“Нет”, — сказал Вига-Обиван.
Квайгган сказал: “Обиван, пообещай мне, что освободишь мальчика, ибо он очень правдив и надежен. И пообещайте оба, что отомстите за меня”.
Вига-Обиван согласился на это.
Квайгган сказал: “Он избран… судьбой предначертано… что он изменит равновесие…отомстите за меня!”
Квайгган умер. Он был красивейшим из людей, имел красновато-каштановые волосы и во всех отношениях был благороднейшим человеком. Вига-Обиван не стал плакать. Он объявил Анакина свободным, и они оба поклялись, что отправятся в Норвегию и отомстят за Квайггана.
Короткая глава, в которой повествование отходит в сторону и из которой мы узнаём том, как молодой Дуку ковал Льйосамайкиры (свет-мечи); в этом флэшбеке мы также видим зарождение напряженности, которая позже возникнет между Дуку и его отцом, ярлом Йоди. […] Некоторые (очевидные) заимствования из саги о Вольсунгах.
*** *** ***
Теперь надлежит рассказать следующее. Когда Дуку Йодассон был молод, он был хорошим кузнецом, и однажды летом, прежде чем отправиться в морской набег, он выковал меч. И когда он вынул этот меч из горнила, подмастерьям показалось, будто на его краях горит зеленое пламя. После этого Дуку попросил своего отца Йоди подержать меч и сказал, что если этот не выдержит, то он тогда не знает, как делать мечи. Йоди ударил по наковальне и разрубил ее до основания, меч же не сломался и не пощербился. Йоди похвалил меч многими словами и отправился на реку, взяв с собой клок шерсти. И когда он бросил шерсть в реку и сунул клинок в воду ниже по течению, меч рассек ее надвое. Йоди вернулся домой, довольный.
Но Дуку пошел за своим отцом до дома и спросил: “Отец, зачем ты забрал у меня меч? Я отправляюсь в набег, и мне нужен хороший меч”.
Йоди сказал: “Твоему отцу понравился этот меч, который я нарекаю Свет-мечом Зеленым, а ты можешь выковать себе другой меч не хуже этого, если ты действительно такой хороший кузнец, как говорят люди”.
Дуку рассердился, но выковал себе другой меч. Этот меч был острее Свет-меча Зеленого и сиял, как красное пламя; он был назван Свет-мечом Красным. И Дуку спрятал этот меч от отца.
Теперь надлежит рассказать следующее. Вига-Обиван и Анакин поехали на восток, в Хорнафйорд (Hornafjǫrðr), и с ними было большинство людей Вига-Обивана. Они взяли с собой всю свою утварь и все вещи, и все движимое имущество, которое им было необходимо. Затем они приготовили корабль. Во время приготовлений Вига-Обиван находился при корабле. И когда подул благоприятный ветер, они поставили парус и вышли в море. Они плыли долго, и погода была плохой; вскоре они сбились с курса.
Наконец, когда волны трижды захлестнули корабль, Вига-Обиван сказал, что земля близко и они, должно быть, оказались на отмели. Стоял густой туман, погода ухудшилась, и их трепал сильный шторм. Они не могли найти дорогу, пока ночью не налетели на берег. Они остались живы, но корабль разбился на мелкие кусочки, и они не смогли спасти скот. Они пытались согреться, как могли.
День спустя они поднялись на холм. Погода была хорошая. Вига-Обиван спросил у своих людей, знакома ли кому-нибудь это земля и бывал ли кто-нибудь здесь раньше. Оказалось, что эта земля знакома двум воинам, которые сказали, что бывали в Ирландии во владениях Тидборга (Þíðborg). “Мы могли пристать в худшем месте, — сказал Вига-Обиван, — ибо здесь правит Падема Рувисдоттир (Paðéma Rúvísdóttir) Прекрасная. Между Падемой и Фалфадином нет особой любви. Мы должны отдаться на милость королевы. Едва ли у нас есть другой выбор, ибо наши жизни в руках королевы, и она поступит с нами так, как пожелает”. И они ушли с того места. Вига-Обиван сказал, что никто не должен никому говорить ни слова о новостях и об их путешествии, пока он не сможет поговорить с королевой.
Они шли, пока не встретили нескольких людей, которые проводили их к королеве. Они предстали перед королевой, и Вига-Обиван, Анакин и все люди, что были с ними, приветствовали ее.
Падема Рувисдоттир была самой прекрасной женщиной из живших в этом мире, и славилась как красивой внешностью, так и смоим умом. Ее красота стала нарицательной, и оттого ее прозвали Падемой Прекрасной. Она была женщиной таких благородных манер, что в ее время другие женщины, несмотря на все свои пышные наряды, казались детьми. Она была образованнейшей из женщин и очень красноречивой; она была щедрой королевой.
Королева спросила, что за люди перед ней. Вига-Обиван назвал свое имя и сказал ей, из какой части Исландии он прибыл. Королеве уже было известно, что Фалфадин послал Маула Рыжего убить Квайггана Дукуссона и Йоди Гормоарсона, и потому она сразу же узнала этих людей. Она спросила у Вига-Обивана: “Что ты можешь сказать о Мауле Забракссоне Рыжем, человеке Фалфадина?”
“Могу сказать, — ответил Вига-Обиван, — что я разрубил его надвое”.
“Да будут благословенны твои руки!” — сказала Падема. Вига-Обиван и Анакин поступили на службу к королеве Падеме, и вскоре между Анакином и королевой возникла большая дружба.
Во дни королевы Падемы Рувисдоттир из Тидборга конунг Фалфадин захотел расширить свои владения и стать конунгом Тидборга. Для этой цели он приказал своему флоту загородить гавань Тидборга.
Когда же королева Падема отказалась уступить ему свой трон, Вига-Обиван сказал ей, что им следует встретиться с Фалфадином в Корускантборге и попытаться прийти с ним к соглашению. Падема согласилась на это.
Но когда корабль Падемы был готов, Анакин спросил Вига-Обивана, можно ли ему отправиться с ним и Падемой.
“В мои намерения это не входило, — сказал Вига-Обиван. — Ибо ты слишком мал”.
“Но Квайгган приказал мне поклясться, что я, как и ты, отомщу за него”, — сказал Анакин.
Тогда Вига-Обиван согласился, что Анакин должен плыть с ними.
С ними на корабле был человек по имени Артвей-Дитвей (Artveir-Dítveir). Он был низкоросл и молчалив, ибо не знал норвежского, но он был великим волшебником и мог пением заставить любой корабль плыть так быстро, что ни один другой не мог его обогнать. И благодаря его волшебству флот Фалфадина не смог их настичь.
Но прежде, чем приплыть в Норвегию, они сделали остановку на Фарерах, на острове, который называется Дагоба. И когда Вига-Обиван и Анакин отправились к водопаду, чтобы набрать воды, они увидели очень старого человека и спросили его, кто он такой.
“Йоди мое имя, сын Гормо я, отец Дуку, отца Квайггана”, — сказал старик.
“Значит, ты дед моего отца, ибо я Обиван, сын Квайггана, а его убили в Исландии”, — сказал Вига-Обиван.
“Об этом я знаю, ибо видел я это”, — сказал Йоди.
“Значит, ты человек с двумя зрениями, — сказал Вига-Обиван. — И если это правда, то ты также должен видеть, что я пришел вместе с неким вольным человеком, которого зовут Анакин Небоход, и он поклялся, что мы с ним отомстим за моего отца. Мой отец сказал мне, что ты предрек, когда он был маленьким, что в наш род придет вольный человек, которому суждено изменить равновесие. Я не знаю, следует ли верить в это”.
“Ты знаешь, что веришь в это и что твой отец верил. В то, что он отмстит за твоего отца, ты веришь? И станет ли он одним из людей из фьордов Йеди, ты спрашиваешь? Испытать его нужно”. И Йоди повернулся к Анакину и спросил: “Боишься ты?”
“Не боюсь”, — ответил Анакин.
“Вижу тебя я насквозь, — сказал Йоди. — Боишься потерять мать ты”.
“Это важно?” — сказал Анакин.
“Это важнее всего, — сказал Йоди. — Ибо страх сеет гнев, гнев сеет ненависть, ненависть сеет страдание”.
Тогда Энакин рассердился и сказал: “Я не боюсь”.
“Тогда продолжим”, — сказал Йоди.
Вига-Обиван и Анакин прожили у Йоди на Дагоба много лет; он был очень старым, но таким таким же сильным, как в молодости. Он научил Анакина сражаться, как люди из Фьордов Йеди, и Анакин стал лучшим из бойцов. Летом Вига-Обиван отправлялся в набеги. Но Йоди никогда не покидал остров Дагоба.
Анакин вырос на Дагоба, что на Фарерах. Он был красивейшим из мужей, рожденных в Исландии; у него было мужественное и приятное лицо, красивые глаза и светлые волосы; у него были длинные волосы и светлые, как шелк, и они вились локонами. Он был большим и сильным, как Квайгган. Анакин держался лучше, чем любой другой человек, так что все удивлялись, когда видели его; и он был лучшим бойцом, чем большинство других воинов. Он был изобретательней большинства людей и лучше всех плавал; он мог одолеть других в любом состязании.
Они пробыли на Дагоба десять лет. Королеве Падеме исполнилось двадцать четыре года, а Анакину Небоходу исполнилось восемнадцать. Падема очень сердилась, что они до сих пор не отправились в Норвегию. Вига-Обиван решил, что Анакин уже взрослый и вполне готов отомстить за Квайггана, но Йоди решил, что Анакин очень молод и зол, и сказал: “А ты, Обиван, совсем как дед твой, хорошего совета слушать не желаешь, нрав же такой не нужен тебе”.
Тем не менее Вига-Обиван отправился в Норвегию, и с ним Падема и Анакин.
Погода была хорошей, и они достигли Норвегии на севере, во Фьордах Йеди. Вига-Обиван сказал: “Анакин, отправляйся с Падемой в Корускантборг. А я хочу разыскать Мейса Виндуссона, друга моего отца, во Фьордах Йеди. Мне нельзя плыть в Корускантборг, потому что конунг знает мою семью и сразу же убьет меня. Ты же оставайся при Падеме и защищай ее от людей конунга, пока я не вернусь с людьми из Фьордов Йеди”.
Анакин и Падема поплыли в Корускантборг на своем корабле. В то время в Норвегии было много людей из Исландии, занимавших высокое положение; у пристани уже стояло три корабля, и все они принадлежали исландцам.
Но, когда они согли на берег, к Падеме подбежал какой-то человек и хотел убить ее своим мечом. В то же мгновение Анакин отрубил этому человеку ногу выше колена, и этой раны оказалось достаточно, чтобы он умер.
Анакин сказал: “Это наверняка значит, что Фалфадин хочет убить тебя”.
Падема сказала: “Тем не менее я хочу отправиться к нему и обменяться с ним словами”. Падема немедлено пошла к конунгу Фалфадину, и с нею был Анакин; они встретили хороший прием.
Конунг спросил, правда ли, что ранее в тот день какой-то человек пытался убить ее на пристани. Падема ответила, что это правда.
Конунг сказал: “Нам не нравится эта новость, и мы советуем тебе иметь при себе хорошего воина, который мог бы защищать тебя от грабителей”. Затем конунг спросил, кто этот статный человек, что в ее свите, и она ответила: “Это мой приближенный, и его зовут Анакин Небоход”.
“Определенно он выглядит как отважный парень”, — сказал конунг.
Вига-Обиван просидел связанный много недель, и люди приносили ему мало пищи и не приносили никакого питья, кроме холодной воды. В один день люди пришли к нему и отвели на маленький остров близ побережья, где привязали его к дереву.
“Если я буду связан, я не смогу обнажить меч в поединке”, — сказал Вига-Обиван.
“Тебя не вызвали на поединок, — сказал человек. — Ты — пожива для дракона”.
Тут Вига-Обиван увидел Анакина Небохода и королеву Падему, которые были связаны, как и он, люди привели их и привязали к другим деревьям. Анакин был ближе всего к Вига-Обивану.
Вига-Обиван спросил: “Почему вы во Фьордах Йеди?”
Анакин сказал: “Мы были в Исландии и возвращались в Норвегию, но сначала отправились на Фареры и были гостями в доме Йоди, твоего прародителя. Однажды ночью ему приснилось, что ты во Фьордах Йеди и злые люди связали тебя. Мы пришли, чтобы спасти тебя, как ты спас меня, когда я был мальчиком в Долине Реки Татуин”.
Тогда Оби-Ван сказал, что Анакину и Падеме это не удалось.
На берегу возле острова было много людей, которые смотрели на них. Среди них были Дуку Йодасон и еще один человек в ранге вождя, который не говорил по-норвежски. Этот человек сказал что-то людям, которые стояли возле больших дверей одного здания. Эти люди открыли двери, и вышло трое зверей.
Среди них был дракон, который изрыгал огонь; он был зеленый и о шести ногах. Также там был огромный бык; он был рыжый и выглядел как свирепое чудовище с тремя рогами. Также был лев.
Дракон первым напал на Вига-Обивана и дохнул на него огнем. Но Вига-Обиван выставил перед собой свои путы, и огонь сжег их, и Вига-Обиван оказался на свободе, избежав ожогов, хотя руки его по-прежнему были связаны. Дракон бросился на него и попытался схватить его когтями или повалить дерево и обрушить на него ствол. И он изрыгал огонь и сжег много деревьев, а Вига-Обиван не мог ни спрятаться, ни защититься.
Люди, которые смотрели на это, были недовольны тем, что Вига-Обиван все еще жив, ибо были уверены, что дракон съест его, и они боялись, что дракон съест их самих, если не сумеет поймать Вига-Обивана. Один из них метнул в Вига-Обивана копье, которое Вига-Обиван поймал в воздухе и метнул в дракона. Но копье не нанесло дракону серьезной раны, он даже схватил его зубами и перекусил.
Но в то время как Вига-Обиван сражался с драконом, огромный бык напал на Анакина. А люди говорят, что Анакина потому прозвали Небоходом, что он мог подпрыгнуть выше собственного роста. Он запрыгнул на спину быка, и все узревшие это подивились. Анакин же обмотал свои путы вокруг рогов быка, и столь силен был бык, что путы тут же разорвались. И Анакин помчался верхом на быке.
В то же время лев вознамерился съесть королеву Падему. Но у нее в руке был ирландский нож, заговоренный так, что никто, кроме Падемы, его не видел. Она разрезала путы и взобралась на дерево, к которому была привязана. Но лев полез следом и оцарапал ее когтями. Но у нее в руках были путы, и она стала хлестать ими льва, не давая ему приблизиться.
Анакин Небоход увидел, что лев угрожает жизни Падемы, и погнал быка, пока тот не подбежал ко льву, и лев проткнул быка своими рогами. Падема спрыгнула с дерева на спину быка, и они поехали к Вига-Обивану, который все еще пытался спастись от дракона.
Дуку Йодасон разгневался, увидев, что Анакин и Падема убили льва. Его люди стали перебираться на островок, намереваясь убить их.
Но затем другой человек приставил меч к шее Дуку.
“Мейс Виндуссон, — сказал Дуку. — Я рад, что ты пришел сюда”.
Но Мейс сказал: “Этот “поединок” не может продолжаться, предатель своей матери”.
Тогда Дуку увидел множество людей из Фьордов Йеди, которые прибыли с Мейсом, и все они в руках держали мечи.
“Ты храбр, — сказал Дуку. — Но глуп, друг моего отца. Со мной гораздо больше людей, чем с тобой”.
“Я считаю, что моих людей больше”, — сказал Мейс.
“Посмотрим”, — сказал Дуку и бросился наутек, в то время как его люди осыпали стрелами Мейса Виндуссона. Но не было такого человека, который мог бы выпустить стрелу быстрее, чем Мейс Виндуссон мог ее отбить.
Ни один человек не мог рубить мечом быстрее, чем Мейс, и он убил своим мечом много лучников.
Мейс Виндуссон также убил огромного быка, а люди из Йедифьорда, которые прибыли с Мейсом, дали Анакину два меча. Анакин разрубил веревки на руках Вига-Обивана и дал ему один меч. Они стали биться бок о бок с людьми из Фьордов Йеди и убили много людей Дуку. Королева Падема взяла лук у одного человека, которого убил Мейс, и убила много людей Дуку. Но на место павших становились новые и новые воины, а люди из Фьордов Йеди начали уставать.
Но затем они услышали, как королева Падема сказала: “Смотрите!” И они увидели, что в гавань вошел корабль, и с него сошел Йоди Гормоарсон, а с других кораблей — бойцы с Фарер, которые встали бок о бок с людьми из Фьордов Йеди. Эти фарерцы убили много людей Дуку своими мечами, стрелами и копьями.
Но дракон был все еще жив и продолжал убивать — огнем, когтями и уже окровавленными зубами — всех, кого мог достать, будь то человек из Фьордов Йеди, с Фарер или из войска Дуку. И никто не мог даже задеть дракона, ибо его шкура была твердой как камень.
Вига-Обиван побежал к своему прародителю Йоди и попросил одолжить ему добрый клинок Свет-меч зеленый, который когда-то выковал Дуку. Йоди вложил его в руки Вига-Обивана, и Вига-Обиван направился к дракону, держа этот меч.
Дракон плюнул огнем в Вига-Обивана, но Свет-меч Зеленый был самым крепким из всех мечей, и он пожрал все пламя, которое изрыгнул огонь. Затем Вига-Обиван ударил мечом дракона и попал ему выше колена, и отрубил ему ногу. Он ударил снова и отрубил вторую и третью ноги. Дракон упал, и Вига-Обиван сильно размахнулся и ударил дракона по шее, так что голова его упала на песок.
Но затем голова дракона промолвила:
“Юнец! О юнец!
Кем ты рожден?
Чей сын ты, ответь?
Ты, кто свой меч
Окровавил зеленый:
В сердце стоит он!”
И Вига-Обиван сказал:
“Род мой
Еще тебе не ведом,
И сам я тоже:
Убийца-Обиван зовусь —
Квайгган был мой отец,
Мной ты сражен!”
После этого Вига-Обиван подошел к дракону и вырезал его сердце Свет-мечом Зеленым. Йоди там не было, пока Вига-Обиван сражался с драконом, но он пришел, когда Вига-Обиван стирал кровь со Свет-меча Зеленого. Вига-Обиван вернул этот добрый меч прародителю.
Но затем Вига-Обиван увидел, что Дуку взошел на один из кораблей Йоди и начал поднимать якорь. Он кликнул фарерцев и велел им застрелить его, но те сказали, что у них кончились стрелы. Анакин Небоход выбежал на берег и доплыл до корабля, прежде чем Дуку успел поднять якорь. У Анакина в каждой руке было по мечу.
Дуку Йодасон достал Свет-меч Красный. “Мужественный поступок, мальчик”, — сказал он.
Дуку ударил Анакина мечом, но Анакин отразил его удар своими двумя. Дуку же наносил удар за ударом, так что Анакин не мог ударить в ответ. Наконец Дуку отрубил Анакину одну руку, и Анакин некоторое время защищался одной рукой, пока не упал на землю без сознания.
Но в то время как Анакин и Дуку сражались, на корабль взошел Йоди.
“Отец”, — сказал Дуку, сын Йоди.
“Сын”, — сказал Йоди, сын Гормо.
Сын обнажил меч против отца, а отец обнажил меч против сына. Долго бились они, меч против меча, и наконец Йоди сказал: “Хорошо сражался ты, сын мой”.
Но Дуку ответил презрительной ухмылкой, затем спрыгнул с корабля на лодку, что была внизу, и исчез.
Корабль, который Дуку похитил у своего отца Йоди, был очень быстрым, а у Йоди не было другого корабля, на котором он мог бы догнать его. И все еще оставалось много людей, которые сражались с людьми из Йедифьорда, и битва продолжалась еще долгое время.
Но когда люди Дуку были перебиты или бежали, Вига-Обиван вспомнил, что Анакин на одном из кораблей Йоди. Он поплыл к этому кораблю на веслах, но не чаял найти Анакина живым, поскольку Йоди рассказал ему о страшной ране, которую нанес тому Дуку. Однако Вига-Обиван нашел Анакина живым, хотя и без сознания.
Вига-Обиван отвез Анакина обратно на берег и показа его Йоди и Мейсу Виндуссону. Мейс спросил, хочет ли Вига-Обиван, чтобы сын рабыни выжил.
“Конечно, хочу, — сказал Вига-Обиван. — Разве не правда то, что предрек мой прародитель Йоди: что явится человек к народу Фьордов Йеди — муж, рожденный в рабстве — и что он положит конец распрям с Фалфадином?”
“Так я предрек, — сказал Йоди. — Но возможно, что пророчества сего мы не понимаем”.
“Он не предаст нас, — сказал Вига-Обиван. — Ибо я назвал его своим братом”.
“Ты имеешь большую веру в пророчество, как и твой отец Квайгган, — сказал Мейс. — Но так как Анакин спас тебя, я исцелю его. Но я не доверяю этому сыну рабыни, и сердце говорит мне, что мы пожалеем о том, что я его спас”.
Йоди Гормоарссон обладал прорицательским даром, но Мейс Виндуссон был волшебником. Он изготовил для Анакина новую руку, и эта рука была сделана из серебра. Затем он приставил эту руку к плечу Анакина и произнес заклинание:
“Кость к кости, кровь к крови,
Рука к руке, да соединятся”.
Затем Анакин проснулся, и в его руке была серебрянная рука, и он мог шевелить ею так же, как и второй, хотя она была из серебра и сияла, как лунный свет.
После этого Анакин Небоход и Вига-Обиван взошли на другой корабль Йоди. Йоди дал Вига-Обивану Свет-меч Зеленый и повелел быть достойным подарка.
Плавание от Фьордов Йеди до Корускантборга было долгим. И когда Вига-Обиван и Анакин вошли в тамошнюю гвавнь, они увидели корабль, который похитил Дуку. И когда они взошли на этот корабль, на них напало много людей. Но эти люди были молодыми, необученными юнцами, и они не могли причинить никакого вреда Вига-Обивану и Анакину, тогда как Вига-Обиван и Анакин убили многих из них, а многие бежали, ибо испугались зеленого пламени, которым пылал Свет-меч Зеленый, а также свирепого человека, в чьих руках был этот добрый меч.
Наконец перед Вига-Обиваном и Анакином не осталось больше врагов, и тогда они увидели, что Дуку Йодассон стоит один, а подле него — свзанный конунг Фалфадин.
Дуку засмеялся. “Я предлагаю вам выбор, — сказал он. — Если вы хотите сразиться со мной, я убью конунга, как убил охранников. И кому ты тогда будешь мстить за своего отца, Вига-Обиван, если конунг Фалфадин будет мертв? Но если мы договоримся, я объявлю тебя, Вига-Обиван, мой внук, невиновным в преступлениях. Я снова говорю тебе: присоединяйся ко мне, внук. Вместе мы сможем уничтожить владыку сейдов (Seið), и мы станем конунгами в Норвегии”.
Вига-Обиван не ответил, но сказал Анакину: “Поскольку я не могу допустить, чтобы другой человек убил убийцу моего отца, а Дуку является отцом моего отца, я не стану с ним сражаться”.
Однако Анакин разгневался, ибо Дуку отрубил ему кисть руки, и он напал на Дуку с мечом, который держал серебрянной рукой.
Вига-Обиван не хотел, чтобы его названного брата Анакина убили, и он напал на Дуку со Свет-мечом Зеленым. Но Дуку был великим сейдом, и он произнес заклинание, от которого Вига-Обиван заснул и упал на землю.
Дуку и Анакин сражались долго, и Дуку сказал: “Я вижу в тебе великий страх, великую ненависть, великую ярость. Но они тебе не помогут”.
Анакин пришел в неописуемую ярость, и он взял из руки Вига-Обивана Свет-меч Зеленый, и нанес этим мечом мощный удар, и отрубил Дуку обе руки. Дуку упал на колени, а конунг Фалфадин засмеялся.
“Ты молодец, — сказал конунг Фалфадин. — Убей его”.
Но Анакин не хотел убивать Дуку и сказал: “Он дед Вига-Обивана Квайгганссона, моего названного брата. Если я убью его родича, это будет большой позор, и его семья будет мстить мне”.
“Если ты убьешь его, — сказал конунг, — я сделаю тебя своим первым приближенным и вознагражу тебя драгоценностями, золотом и почетом”.
Тогда Анакин взял в левую руку меч Свет-меч Красный, который упал к его ногам, а в правой руке он держал Свет-меч Зеленый. И обоими мечами он отрубил Дуку голову.
Затем Анакин освободил конунга Фалфадина от пут, и конунг сказал, что они должны как можно скорее плыть к берегу, потому что корабль горит.
“Я не стану спасать свою жизнь, — сказал Анакин Небоход, — если не смогу также спасти Вига-Обивана Квайгганссона. Он назвал меня своим братом, и я не желаю оказаться бесчестным по отношению к нему”.
Но конунг Фалфадин сказал: “Ты убил его деда, и за это он будет тебе мстить”.
“Мы с Вига-Обиваном никогда не будем сражаться друг против друга, — сказал Анакин. — Даже если Йоди Гормоарссон, его прародитель, прикажет ему убить меня”. И Анакин прыгнул с корабля в море, при этом ухватившись одной рукой за плащ Вига-Обивана, и таким образом отволок его до пляжа.
На пляже их ждало много людей. Они были поражены, увидев, что конунг жив и что Анакин Небоход спас его. И конунг сказал толпе, которая там собралась: “Анакин Небоход навечно будет моим телохранителем, и я не услышу о нем худого слова, за которое не отомщу”. И те люди осыпали Анакина похвалами.
Но Вига-Обиван проснулся и услышал слова конунга Фалфадина, и они мало ему понравились. “Ты стал слишком близок к конунгу, а люди из Фьорда Йеди ему не доверяют. Не забывай, что Маул Забракссон Рыжий, его приближенный, убил Квайггана Дукуссона, моего отца, человека, который дал тебе свободу”.
“Я об этом не забыл, — сказал Анакин, — как не забыл и того, что мы с тобой дали клятву Квайггану, когда он умер, что отомстим за него. Но теперь я связан службой конунгу. Я его приближенный, и я не обнажу меча против него“.
Тогда Вига-Обиван заметил, что у Анакина было два меча — Свет-меч Красный, меч его деда Дуку, и Свет-меч Зеленый, его собственный меч. И он сказал: “Где мой дед Дуку? Ты держишь его меч, словно военный трофей”.
“Твой дед Дуку умер на корабле, который сгорел”, — сказал Анакин Небоход.
Но Вига-Обиван посмотрел на Анакина с сомнением.
Анакин сказал: “Я забрал меч, который забрал мою руку. Разве это не справедливо?”
Но Вига-Обиван сказал: “Ты также забрал мой меч”.
“Этот меч я взял у тебя, — сказал Анакин, — когда ты не мог помочь своему брату, так что я помог себе сам. Теперь, брат, я возвращаю тебе Свет-меч Зеленый, но с условием: ты дашь его моему сыну, если у меня будет сын”.
“Я сделаю это, — сказал Вига-Обиван, — ибо ты поистине стал мне братом. Но как ты поступишь со Свет-мечом Красным?”
“Этот меч я возьму себе, — сказал Анакин, — как возмещение за руку”.
Анакин направился во дворец конунга, но Вига-Обиван купил лодку и поплыл обратно во Фьорды Йеди.
Много ночей Анакину снилось, что у королевы Падемы как будто родился ребенок, но сама она умерла родами. По этой причине однажды вечером он отправился во дворец конунга Фалфадина, где коннуг Фалфадин обедал со своими приближенными и слушал своих скальдов.
Но прежде, чем Анакин смог рассказать конунгу Фалфадину об этих предзнаменованиях, Фалфадин сказал: “Анакин, ты должен знать, что люди из Фьорда Йеди хотят меня убить”.
“Мой господин, — сказал Анакин. — Люди из Фьорда Йеди — мои хорошие друзья, и я бы не назвал их злокозненными. Если они нападут, мой господин, то сделают это смело и в открытую”.
“Анакин, — сказал конунг. — Загляни глубже. Ты знаешь, что Вига-Обиван ненавидит меня, потому что его отец был убит по моему приказу, но он не напал на меня на берегу, когда знал, что у него есть шанс поймать меня в западню. По-твоему, это было смело? Да, загляни глубже. Люди из Фьорда Йеди замыслили совершить нечто постыдное с помощью своего чародейства”.
“Мой господин, — сказал Анакин. — Люди из Фьорда Йеди произносят свои заклинания открыто. Они не из тех, кто вырезает руны в корнях деревьев на закате, а свои чары они используют для прорицания и исцеления. Это сейды произносят темные заклинания и скрываются; если же они и помогают людям, то только из расчета, что те помогут им в ответ.”
Но конунг Фалфадин сказал: “Разве не правда то, что люди из Фьордов Йеди поступают так же? Для чего еще Мейс Виндуссон исцелил тебя, если не для того, чтобы ты помог людям из Фьорда Йеди, когда они нападут на меня?”
Анакин молчал.
“Вот видишь, мой молодой ученик, — сказал конунг. — И от тебя также скрыли, что сейды ¬ тоже целители. Знакома ли тебе история о могущественном сейде по имени Плагуис (Plagueis)?”
“Нет, мой господин”, — сказал Анакин Небоход.
“Я предполагал, что так и есть, — сказал конунг. — Ибо никто во Фьорде Йеди не расскажет тебе эту историю. Это история сейдов. Плагуис был сейдом, могущественным и мудрым. Таким могущественным он был в искусстве сейдов, что мог своими чарами оберегать от смерти тех, кого любил”.
Анакин сказал: “Правду ли ты говоришь, что он мог своими чарами спасать людей от смерти?”
Конунг Фалфадин ответил: “Искусство сейдов — путь к колдовским способностям, которые кое-кто считает противоестественными. Плагуис стал таким могущественным, что боялся лишь одного — потерять свое могущество. И, конечно, в конце концов он его потерял. Он обучил своего ученика всему, что знал об искусстве сейдов, но ученик убил его во сне. Он научился спасать других от смерти, но не смог спасти себя”.
Анакин сказал: “Может ли человек научиться этому колдовству?”
“Только не от человека из Фьорда Йеди”, — сказал конунг Фалфадин.
“Я думаю, — сказал Анакин Небоход, — что ты сам сейд”.
“Конунг, который желает быть мудрым и править обширными землями, должен пить из источника Урд, сколько может, — сказал конунг Фалфадин. — Но люди из Фьордов Йеди не желают пить из его темных вод. Я знаю, где Один спрятал свой залог. Он сделал это не в чистых водах источника. И кто же конунги? Я и Один, но никто из людей из Фьордов Йеди. Пей из темного источника, Анакин Небоход. Пей, и ты станешь сильнее любого человека из Фьордов Йеди. Может даже, я научу тебя заклинанию, способному спасти жизнь королевы Падемы”.
“Что тебе известно о кололеве Падеме?” — спросил Анакин.
“Конечно, она умрет без целительских чар сейдов, — сказал конунг. — Я это предвидел. И люди из Фьордов Йеди ей не помогут. Если ты хочешь спасти королеву — и твоего ребенка, которого она носит, сына раба, как и ты сам, — то помочь тебе могу только я один. В Ирландии и в Исландии, даже во Фьордах Йеди — всюду ты будешь посмешищем и изгоем — раб, осквернивший королеву. Но здесь я сделаю тебя богатым землевладельцем — да, даже ярлом, — если ты дашь мне последний кусочек моего королевства, Норвегии. И этот кусочек — Фьорды Йеди .”
В этот миг из толпы приближенных вышел человек в черном плаще, и этим человеком был Мейс Виндуссон. “Я слышал, что ты, конунг Фалфадин, хочешь поработить Фьорды Йеди, как поработил все прочие земли. Но мы не станем служить тебе по своей воле”. — И он обнажил меч .
Конунг Фалфадин воспретил своим телохранителям защищать его, хотя и был уже стариком, и тоже обнажил меч. Но в конце концов Мейс оказался сильнее, и он разоружил Фалфадина.
Анакин сказал: “Если ты убьешь безоружного, это будет убийство”.
Тем не менее Мейс Виндуссон ударил мечом конунга Фалфадина. Но конунг Фалфадин произнес темное заклинание, и с его пальцев слетела молния, так что меч не коснулся его, а Мейс Винду загорелся. Конунг Фалфадин тоже загорелся, и его лицо стало расплываться и искажаться.
“Анакин, сын раба, — сказал Мейс Виндуссон. — Мы даем тебе выбор. Ты можешь служить либо мне, либо конунгу Фалфадину. Но только я один знаю заклинание, давшее тебе новую серебряную руку. И ты станешь худшим из клятвопреступников, если убьешь родича своего названного брата”.
“Выбор за тобой, владыка Анакин, — сказал конунг Фалфадин, — будешь ли ты служить мне или Мейсу. Но только я один знаю заклинание, которое может спасти жизнь королевы Падемы, и ты станешь худшим из клятвопреступников, если убьешь собственного господина”.
Анакин Небоход взял серебрянной рукой Свет-меч Красный и убил Мейса Виндусона.
После этого Анакин упал на колени, а конунг Фалфадин засмеялся.
“Я клятвопреступник, — сказал Анакин. — И изгой. Я недостоин чести, которую ты мне оказал”.
“Ты мой приближенный и мой ученик, и скоро ты научишься волшебству, которое спасет жизнь королевы Падемы, сам же ты станешь землевладельцем в Норвегии”.
“Я буду делать только то, что ты прикажешь, мой господин”, — сказал Анакин Небоход.
“Хорошо, — сказал конунг Фалфадин. — Я думаю, пока ты был здесь со мной, в Корускантборге, намерение люде й из Фьордов Йеди было тайно послать сюда этого человека, чтобы убить или запугать меня. Они трусы, даже твой названный брат Вига-Обиван, сын Квайггана.Теперь отправляйся во Фьорды Йеди и убей их всех, все живое в этих фьордах, владыка Анакин. Туда ты отправишься сыном рабыни, а вернешься повелителем, и затем ты выучишься искусству сейдов, и мы спасем жизнь твоей королевы — и твоего царственного сына”.
Теперь сага должна вернуться к Вига-Обивану Квайгганссону, который возвратился во Фьорды Йеди и, утомленный путешествием, вошел в дом Йоди, своего прародителя.
Там была королева Падема и с нею ее приближенные, и было хорошо заметно, что она беременна.
Она спросила: “Где Анакин?”
“Он остался в Корускантборге”, — сказал Вига-Обиван.
“Почему же он не вернулся во Фьорды Йеди, где у него есть союзники? Разве нет у него долга перед нами обоими?” — спросила королева Падема.
Но Вига-Обиван сказал: “Я не знаю, почему ты говоришь: “Перед нами обоими”. Но он принес клятву верности конунгу Фалфадину. Он стал приближенным конунга и взял себе добрый меч моего деда Дуку”.
“Ты говоришь неправду, — сказала королева Падема. — Почему ты решил, что можешь изрекать такую ложь?”
“Королева Падема, — сказал Вига-Обиван Квайгганссон. — Я слышал, как он произносил клятву перед конунгом Фалфадином. Я сомневаюсь, что он откажется выполнять приказ конунга, даже если конунг повелит ему убить людей из Фйорда Йеди”.
Королева же Падема сказала: “Что случилось с Мейсом Виндуссоном, который отправился в Корускантборг, когда вы с Анакином не вернулись? Он решил, что вы убиты конунгом Фалфадином, и отправился туда с войском, чтобы отомстить за вас”.
“Я не знал, что он отправился в поход, — сказал Вига-Обиван. — А вернулся я поздно потому, что по дороге мне пришлось сразиться с берсерком по имени Гривус (Grívus). Я убил этого великого берсерка, хотя он бился четырьмя мечами одновременно, и я не мог коснуться его мечом. Наконец из лука сразил я его, но я не горжусь этой победой; он был воином лучше меня. И он разбил мою лодку, так что мне пришлось добираться пешком”.
Когда он произнес эти слова, к двери дома подошел посланец. Йоди Гормоарссон спросил, что он должен сказать.
Посланец сказал, что приближается много воинов и что они убивают все живое, даже скот и детей.
Вига-Обиван спросил, кто ведет это войско.
Посланец сказал, что это человек высокого роста. “И на нем черный плащ и черный шлем, а одна его рука из серебра”.
Вига-Обиван сказал: “Королева Падема, теперь нам следует покинуть Норвегию. Почему ты медлишь? Я вижу, что твой корабль стоит во фьорде. Разве ты не намеревалась возвратиться в свое королевство в Ирландии, где твой ребенок мог бы вырасти как подобает? Зачем медлить сейчас, когда ты и без того медлила так долго?”
Но королева Падема молчала.
“Ты так и не вернулась в свое королевство, — продолжал Вига-Обиван, — прожив много лет на Фарерах и затем в Норвегии, но это ничего тебе не дало. Почему ты сидишь здесь и не возвращаешься? Поезжай с нами, чтобы жить в своем королевстве со своим живым ребенком. Если ты останешься здесь, то умрешь, и умрет младенец в твоем чреве. Почему ты не говоришь ни “да”, ни “нет”? Анакин приближается, и вместе с ним смерть. Он человек конунга. Он убьет тебя вместе с ребенком!”
Королева Падема заплакала, но не ответила.
Вига-Обиван посмотрел на нее с сомнением и сказал: “Отец — Анакин. Или нет?”
Королева Падема по-прежнему хранила молчание. Тогда Вига-Обиван обратился к ее свите, сказав: “Подготовьте ее корабль для плавания в Исландию; королеве скоро рожать, и я не рассчитываю, что мы сможем быстро добраться до Ирландии”. Но корабль был уже готов; королева Падема намеревалась плыть в Исландию, когда Анакин вернется.
Йоди и Вига-Обиван взошли на корабль Йоди; этот корабль был подготовлен, но не к такому долгому плаванию, как в Исландию. “Но мы должны пристать, как я намеревался, на Дагоба, что на Фарерах, — сказал Йоди. — Там вы запасетесь провизией и водой, я же останусь на Дагоба. Я не хочу плыть с королевой в Ирландию. Анакин, несомненно, доберется туда, и старик не хочет снова видеть убийцу своего сына”.
И Вига-Обиван поднял якорь, и с ним приближенные Падемы. Корабль Падемы уже был готов отойти от берега, когда она, наконец, взошла на борт, и при этом продолжала плакать.
А Йоди, перенйдя на корабль, вскоре спустился под палубу и не видел, как Анакин Небоход подъехал по дороге, что шла вдоль фьорда, и окликнул колролеву Падему.
“Я вижу твой корабль, — сказал Анакин Небоход. — Но почему ты уезжаешь и куда?”
“Вига-Обиван уведомил меня о твоих ужасных злодеяниях”, — сказала королева Падема.
“О каких же злодеяниях?” — спросил Анакин.
Королева Падема сказала: “Он рассказал мне, что ты стал сейдом, что ты служишь конунгу Фалфадину, который угнетает мою страну, и что он повелел тебе убить всех людей и все живое во Фьордах Йеди, даже детей. И я, королева Падема, ношу твоего ребенка, Анакин Небоход!” И все поразились, услышав это, ибо было хорошо известно, что Анакин Небоход — бывший раб.
Анакин сказал: “Вига-Обиван хочет обратить тебя против меня, потому что я убил его деда”.
Королева Падема сказала: “Он любит тебя как брата, и ко мне он относится хорошо. Он хочет помочь нам обоим”.
Но Анакин расхохотался. “Какой нам с него прок? Только колдовство сейдов спасет тебя, Падема. Я принес клятву верности конунгу Фалфадину ради тебя и нашего ребенка — чтобы вы оба могли жить, и жить по-королевски, как вам и подобает. Конунг предвидел, что ты умрешь в Исландии, если отправишься с Вига-Обиваном. Не предавай меня, Падема. Я родился рабом, но стал ярлом — и, наконец, как ярл, могу официально просить твоей руки”.
“Нет, Анакин, — сказала королева Падема. — Иди со мной и помоги мне вырастить нашего ребенка в Ирландии. Беги сейчас! Потом будет поздно”.
“Неужели ты не понимаешь?” — сказал Анакин Небоход. — Зачем тебе бежать из Норвегии, когда я стал влиятельным человеком в Норвегии, а сама Норвегия стала мирной страной благодаря мне? Когда же этот бунт против конунга будет подавлен, и когда колдовство сейдов спасет тебя, разве нужно будет дальше возиться с темными чарами? Мы оставим их и будем править Норвегией — да, и Ирландией тоже!”
Но того, что сказала в ответ королева Падема, Анакин Небоход не услышал, ибо корабль слишком отдалился. Анакина обуял гнев на королеву Падему, ибо показалось ему, что она неверна и последовала за Вига-Обиваном из злого умысла или по глупости. Поскольку же он сделался великим чародеем-сейдом, то протянул серебрянную руку и сделал так, будто душит ее. И на корабле она упала на палубу без сознания, будто задушенная, и все дивились тем чарам, ибо никто даже не коснулся ее.
Одним утром королева Падема и остальные достигли Исландии. С тех пор, как Анакин Скайуокер душил ее с помощью колдовства сейдов, королева была больной и слабой. Когда же Исландия стала видна с корабля, на земле была сильная гроза с градом, а на севере извергался вулкан; с неба также обильно падал пепел. Затем подул сильный юго-западый ветер, а приливное течение устремилено было навстречу, и погода во фьорде испортилась, как часто бывает; кончилось тем, что корабль Падемы затонул.
Вига-Обиван Квайгганссон выбрался на сушу раньше и увидел с берега, что королева Падема держится за обломки, и он поплыл к ней и с большим трудом вытащил ее на берег вместе с несколькими людьми из ее свиты. И там, на песке, она с криком родила близнецов, сына и дочь. Детей обрызгали водой и дали им имена, и девочку назвали Леей (Leia), а мальчика Люком (Lúkr).
Вига-Обиван спросил, желает ли она, чтобы Анакин Небоход знал, что он отец этих двух детей, ибо “Я подозреваю, что он не станет ни служить дальше конунгу Фалфадину, ни совершать набеги на Ирландию, если будет знать, что он отец этих ирландских дворян. Но, по всей видимости, конунг Фалфадин прикажет как можно скорее убить этих детей, если сочтет, что это возможно и узнает, где они. Бедные дети! Ваш отец повинуется человеку, который может стать вашим убийцей. Но если Анакин убил Мейса Виндуссона, человека, который помог ему больше всех, то что он сделает, если Фалфадин-конунг повелит ему убить этих детей? Никогда еще у столь царственных детей не было столь скверного отца”.
Но королева Падема не ответила Вига-Обивану. Она поцеловала детей и затем сказала: “Я поступила хуже всего к тому, кого любила больше всего”. И она умерла на песке.
Возле берега они насыпали курган над королевой Падемой. Но теперь люди не знали, что делать с детьми. Вига-Обиван хотел, чтобы детей воспитал Оин Клеггссон, человек, который был их родственником, ибо он был сыном матери Анакина Небохода.
Но ирландцы из свиты королевы хотели воспитать детей в Тидборге, в Алдиранской (Aldiran) округе в Ирландии, у их царственной родни.
“Но сначала мы должны найти других женщин, у которых есть молоко, — сказал Вига-Обиван Квайгганссон. — Иначе дети умрут. А путь до Долины Реки Татуин и других знакомых мне округ долог”.
“Но с нами есть одна женщина, у которой есть молоко, и она была придворной дамой королевы Падемы, — сказал Бейлоргана, (Beilorgana), человек из свиты Падемы. — Мы отвезем одного из детей вместе с нею в Ирландию”.
“У вас нет корабля”, — сказал Вига-Обиван Квайгганссон.
“Мы поплывем на твоем корабле, — сказал Бейлоргана. — А Анакин Небоход прознает, что твой корабль отплыл из Исландии, и не станет искать тебя и ребенка в Исландии. Но один из детей останется в Ирландии в Алдиранской округе, а там много хороших воинов”.
“Я слышал об Алдиранской округе, — сказал Вига-Обиван. — И люди говорят, что это мирная земля, где нет оружия. И сам я часто бывал недалеко оттуда во время морских походов с моим отцом Квайгганом, когда тот был еще жив; я не помню, чтобы там были хорошие воины. Но я соглашусь с этим планом ради мальчика, а он будет жить здесь, в Исландии, в норвежской семье”.
“Очень важно, — сказал Бейлоргана, — чтобы ребенок не знал, что он сын Анакина Небохода. И чтобы не знал никто на этой земле, кроме приемного отца”.
“Конечно, — сказал Вига-Обиван. — Никто не может обвинить меня в отсутствии бдительности. С девочкой поступай как хочешь — я же заберу мстителя за мою семью, о котором было предсказано. Но пусть сначала этот мальчик как следует напьется молока, потому что мне предстоит далекий путь до Долины Реки Татуин”.
После того, как мальчик напился молока, Вига-Обиван Квайгганссон взял его на руки. Долго шел он на запад, пока, наконец, не добрался до Долины Реки Татуин, и все время он видел на севере извержение вулкана. Одним вечером он положил мальчика на пороге Фермы Воды, но Оин Клеггсон вышел на улицу. Он спросил, что это за мальчик.
“Это сын твоего брата Анакина, — сказал Вига-Обиван. — И его зовут Люк. Ему будет нужно молоко. И я советую тебе не говорить ему об отце, и лучше всего, пожалуй, будет, если он будет считать своего отца мертвым”.
“А куда идешь ты, несмотря на грозу и пепел?” — спросил Оин.
“Я направляюсь на север, к вулкану, — сказал Вига-Обиван. — И туда, как я предвижу, придет и его отец”. И Вига-Обиван исчез в сумерках.
Теперь надлежит рассказать, что Анакин Небоход, желая разыскать Падему и Вига-Обивана, отправился в Исландию, и ничего не говорится о его путешествии до самого его прибытия в Исландию. Сойдя на берег, он увидел корабль, поднимавший якорь, и узнал этот корабль.
“Это отплывает Вига-Обиван Квайгганссон, — сказал он. — На своем корабле, и, несомненно, он хочет увести меня от моей беременой жены”. И он послал на тот корабль своих людей и приказал им напасть на него. “И я хочу, — сказал Анакин, — чтобы вы убили всех мужчин, но оставили в живых женщин и детей. Я же отправлюсь на сушу и буду там искать свою жену”.
Анакин Небоход сделал так и увидел погребальный холм, насыпанный неподалеку от пляжа. Он разгневался и осыпал насмешками эту огромную насыпь и сказал, что ни один человек, кроме природного раба, не пожелал бы быть похороненным в песке. Он прыгал по холму и бил его ногами, и плевал на песок.
“Я не люблю песок”, — сказал он. И после этого исчез в сумерках.
* * *
Анакин Небоход направился в Долину Реки Татуин и увидел, что Ферма Воды пуста и что люди только недавно бежали оттуда, ибо поблизости протекал огромный поток горящей лавы. Он вошел в дом и увидел там Вига-Обивана Квайгганссона.
“Ты лжец! — сказал Анакин Небоход. — Ты предатель и обманщик! Я видел твой корабль, но ты отослал на нем мою жену, а сам ждал меня здесь, где я стал бы ее искать. Ты настроил ее против меня!”
“Ты сам настроил ее против себя, — сказал Вига-Обиван. — Ты позволил конунгу Фалфадину обмануть себя и сам стал рабом человека, которого поклялся убить”.
“Не дразни меня; я не забыл своих клятв”, — сказал Анакин. — Но я принес новые обеты, чтобы спасти свою жзнь и защитить мое новое королевство”.
“Твое новое королевство?” — переспросил Вига-Обиван.
“Я убью тебя, Вига-Обиван, — сказал Анакин, — если ты будешь и дальше дразнить меня. Но я не хочу забывать о нашем братстве и сохраню тебе жизнь, если ты принесешь обет верности конунгу Фалфадину”.
Но Вига-Обиван сказал: “Анакин, я поклялся в верности своей семье — и старым традициям”.
“Если ты не со мной, — сказал Анакин, — значит, ты мой враг”.
“Только сейды делают врагами своих братьев, — сказал Вига-Обиван. — Но я буду защищаться, даже в бою против брата”.
“Попытайся”, — сказал Анакин. Он обнажил Свет-меч Красный, а Вига-Обиван обнажил Свет-меч Зеленый.
Долго они бились, а вокруг них горела лава, и пепел падал на них и душил их, и ни один не имел перевеса над другим, и каждый сражался яростно. Их бой был тяжелым и долгим и закончился, когда Вига-Обиван ударил Анакина по правому бедру, перерубив почти все мышцы, и Анакин упал возле самой лавы и не мог больше сражаться.
Анакин Небоход попытался отползти от лавы, но его одежда загорелась, и вскоре сам он тоже начал гореть. Он сказал Вига-Обивану: “Я ненавижу тебя!”
“Ты был мне братом, Анакин! — сказал Вига-Обиван Квайгганссон. — Я любил тебя!” Но после этого он отвернулся от Анакина и пошел прочь, и Анакин остался молча гореть.
Зимой конунг Фалфадин узнал, что Анакин Небоход умер в Исландии, и он отправился туда и нашел Анакина живым, но похороненным под большой грудой пепла. Анакин Небоход лишился ног и рук, лицо же его было обожженно и в крови. Он не мог говорить, ибо язык его сгорел, однако он сохранил зубы и ловил ими мышей и птиц. Благодаря волшебству сейдов он выжил, но не знал он заклинания сейдов, которое помогло бы ему отрастить новые конечности.
Однако конунг Фалфадин похвалил Анакина за его чародейство и за его отвагу, ибо, хотя он и был повержен мечом и пламенем, но сумел прожить много месяцев. “Верно я нарек тебя Анакином сейд-ярлом, — сказал конунг Фалфадин. — Ибо ты остался жив благодаря чарам сейдов, которым научился у меня, хотя у тебя не было рук и ног”. Но многие из воинов Фалфадина смеялись над Анакином, называя его Вейд-Анакином (Veiðr-Anakinn), что значит «Анакин-Охота», поскольку находили смешным то, что он охотился на мышей с помощью зубов. Однако Анакин, хотя и не мог говорить, сотворил заклинание сейдов и задушил одного из воинов Фалфадина издалека. Тогда воины стали бояться этого человека, который мог задушить человека, не прикасаясь к нему, но конунг Фалфадин снова похвалил его и назвал величайшим из сейдов.
Конунг Фалфадин владел целительным камнем, и он принес этот камень и положил перед Анакином; затем он исцелил Анакина, и у того выросли новые конечности, созданные чарами Фалфадина из холодной черной лавы.
Но его лицо было изуродовано и обожжено, а легкие и глаза были разрушены дымом. Конунг Фалфадин не знал заклинания, способного вырастить новый язык, легкие и глаза, и потому он изготовил большой шлем, который назвал Шлемом Ужаса, и этот шлем похож был на черный как вороново крыло череп, и вместе с ним он изготовил черный как вороново крыло плащ. И, надев этот шлем, Анакин мог дышать, говорить и видеть, но голос его сделался странно искаженным и отныне был уже не красивым, но мрачным и раскатистым, и каждый его вдох и выдох был громким, как рев буруна перед носом боевого корабля.
Анакин Небоход лежал неподвижно на земле со своими новыми руками и ногами. Когда Анакин пошевелился, конунг Фалфадин не шутя назвал его по имени, которое в издевку дали ему воины, и сказал: “Встань, Вейд”.
Вейд встал и сделал вдох, и когда воины услышали его голос, им показалось, будто прогремел гром, и они задрожали.
“Ярл Вейд, — молвил конунг Фалфадин. — Слышишь ли ты меня?”
“Да, господин”, — сказал Вейд и спросил: “Где Падема?”
“Не стану скрывать от тебя, мой друг, — сказал конунг Фалфадин. — Ты нанес ей смертельный удар, когда в гневе стал душить ее на корабле с помощью чар сейдов; счастье отвернулось от тебя”.
Но Вейд молчал.
Как я уже упоминал, рукопись, в которой сохранились хронологически более поздние главы «Саги о людях из Долины Реки Татуин», на самом деле старше рукописи, в которой сохранились первые шестнадцать глав, на два десятилетия, и в то же время действие в этих главах начинается примерно через двадцать лет после первых глав. И если рукопись, содержащая первые главы, по всей видимости, была написана одним писцом, плохо знавшим историческую подоплеку саги, то запись последующих глав, благодаря палеографическим свидетельствам, можно с уверенностью приписать трем разным писцам, знакомым с совершенно различными, хотя и подробными, традициями пересказа саги. Однако не всегда ясно, работали ли эти трое писцов вместе: например, Писец А (составивший первую треть рукописи), похоже, вряд ли знает, что Лея — сестра Люка, и даже демонстрирует незнание — или, в лучшем случае, несовершенное предвосхищение — того, что Вейди-Анакин (Veiði-Anakinn) — отец Люка.
В сохранившейся рукописи имеются названия заголовков, и первый лист рукописи озаглавлен: “XVII. Kapítuli” — “Глава 17”. Это свидетельствует о том, что эти писцы знали о существовании первых шестнадцати глав саги, но, очевидно, содержание этих глав было им не известно; данная гипотеза подкрепляется тем фактом, что многие важные персонажи и события, о которых рассказывается в первых главах, далее не упоминаются. Глава 17, несмотря на явно указанный номер, напоминает первую главу совершенно новой саги, а последующие главы, в сущности, не требуют от читателя знания предыдущих шестнадцати глав, и даже более того — объявляя Вейди-Анакина архиврагом его родного сына, Люка, авторы исходят из того, что читатель не знаком с содержанием этих глав.
При этом критики сходятся во мнении, что глава 17 представляет собой водораздельный момент в саге как в литературной конструкции, и именно содержание этих последних глав в основном цитируется и упоминается в ссылках в позднейшей исландской литературе. Кем бы ни были эти три писца, записавшие их для нас примерно в 1200 г., они оставили нам несовершенную, но неподвластную времени сагу мифических пропорций.
* * *
Эта сага начинается тем, что конунг Ябби (Jabbi) Тучный правил Данией, а конунг Фалфадин Удар Молнии правил Норвегией, и между ними была сильная вражда.
Хани (Hani) было имя человека из норвежской семьи; он был сыном ярла Соло (Sóló). Он был хорошим человеком и великим викингом; многие звали его Хольмгёнгу-Хани (Hólmgöngu-Hani), что значит «Хани-Поединщик». Уместно сказать кое-что об облике Хани. Он был человеком немногословным, скорее сдержанным, но был он красивейшим из мужей, высоким и довольно загорелым, с каштановыми волосами.
Поскольку Хольмгёнгу-Хани не нравилась власть конунга Фалфадина, он перебрался в Данию и некоторое время пробыл у конунга Ябби; летом он отправлялся в походы и часто наносил большой ущерб землям и кораблям конунга Фалфадина; он грабил повсюду, в какой бы части Норвегии ни высаживался. Зимой же он отдавал конунгу Ябби добро, добытое в Норвегии. Конунгу Ябби очень нравились эти подношения, и он дал Хани большой топор, и был тот топор с зубчатым лезвием, позолоченный, а рукоять из серебра, и это было великое сокровище. У Хани было и другое великое сокровище — его корабль, который он выиграл, победив в заплыве Ландо Калриссианссона (Landó Kalrissiansson) на острове Кессель (Kessel) . Этот корабль назывался «Сокол тысячи лет»; это был самый быстрый из всех кораблей.
Хольмгёнгу-Хани сопровождал один фриз; его звали Тсиубакка (Tsiubakka). Он был самым волосатым из всех людей и очень большим, у него были черновато-коричневые волосы и довольно круглое лицо с широким лбом. Тсиубакка не говорил по-норвежски, но понимал, что говорят люди, а Хани говорил по-фризски.
Однажды случилось так, что Хани совершил набег на Норвегию, и когда он уже готов был отплыть, в то место приехало несколько норвежских вождей. Они спросили, что они за люди и откуда.
“Меня зовут Хани Солоссон, — сказал Хани. — Некоторые называют меня Хольмгёнгу-Хани. А мой спутник — фриз по имени Тсиубакка. Мы приплыли сюда из Дании, мы торговцы».
“Если вы и вправду торговцы, — сказал один вождь, — то то у вас на корабле должны быть товары, которые вы хотите продать, а мы хотим купить, поэтому покажите нам ваш груз”.
Эти люди поднялись на корабль и обнаружили множество сокровищ, которые награбили у них Хани и Тсиубакка. Они забрали эти сокровища и хотели убить Холмгёнгу-Хани.
“Не убивайте его, — сказал первый вождь, — ибо я знаю его с самого его детства и знал его отца. Он не друг конунгу Фалфадину, равно как и мы. Но мы заберем все добро, которое он похитил, и не заплатим ему”.
Но так как близилась осень, а у Хани не было никакой добычи для конунга Ябби, то Хани со всей поспешностью отправился в Исландию, где надеялся укрыться от гнева конунга Ябби, пока не добудет достаточно дани, чтобы поднести конунгу.
Был человек по имени Ватто (Vattó), старый и малорослый, но добрый хуторянин, он доводился Хани родственником с со стороны матери. Он жил в Исландии, на ферме, что называлась Моасайсли (Mósæsli). Холмгёнгу-Хани остался там на зиму. Там ж в Мосайсли гостили и другие разбойники и грабители, ибо сам Ватто был тоже изгнанником и недолюбливал конунгов. Некоторые говорили даже, что его ферма — это сборище самых отъявленных подонков и негодяев.
* * *
Был человек по имени Гридо (Grídó), приближенный конунга Ябби; он не любил Хани и мечтал заполучить его корабль. Когда он узнал, что Хани лишился своей добычи и бежал в Исландию, он спросил конунга: “Нравится ли тебе добыча, которую привозит тебе Холмгёнгу-Хани, конунг?”
“Весьма нравится”, — сказал конунг Ябби.
“Стало быть, тебе было бы по нраву, — сказал Гридо, — если бы ты получал все, что тебе принадлежит, но дело обстоит совсем иначе. Гораздо бóльшую часть Хани оставляет себе. Он посылает тебе в дар три медвежьих шкуры, но я знаю точно, что тридцать он забирает себе, хотя принадлежать они должны тебе, и я думаю, что то же касается всего остального. Но нынче я проведал, что он отплыл в Исландию с множеством добра, которое намеревается там продать, и все это добро принадлежит тебе. Поистине, конунг, если ты дашь мне добрый корабль, я привезу тебе больше добычи”.
И все, что Гридо сказал о Хани, его спутники подтвердили. И тогда конунг Ябби страшно разгневался.
“Доставь мне, — сказал он, — корабль и всё, что на нем, и убей Холмгёнгу-Хани Солоссона и Тсиубакку-фриза, коль они откажутся предстать предо мною”.
Была женщина по имени Лея; она была дочерью Бейлорганы, конунга Алдиранской округи, что в Ирландии. Между Бейлорганой и Фалфадином были холодные отношения, ибо Фалфадин, конунг Норвегии, называл себя также конунгом Ирландии и совершал свирепые набеги на Алдиранскую округу.
В тех землях было много вождей, которые сильно не любили конунга Фалфадина, но также не любили и Ябби, конунга датчан. Многие перебрались на новые земли — на Фареры, или в Исландию, или на Гебриды, или на Оркнейские острова, или на Шетландские острова. Однако у конунга Фалфадина было огромное войско, и у него было много больших кораблей, и он грабил земли тех, кто не признавал его власти. Он убил много хороших людей, а других сделал рабами. Он был очень нелюбимым конунгом. Поскольку же конунг Фалфадин хотел запугать всех, кто был против него, он повелел построить самый большой корабль, на каком когда-либо плавали по морям, и на этом корабле было достаточно воинов и оружия, чтобы разграбить целый большой город. И этому кораблю дали имя, и назвали его «Дайдастъярна» (Daudastjarna), что значит «Звезда смерти».
Был человек по имени Трипио Дитуссон (Thrípíó Dítússon); он был ирландцем и жрецом. И так как Ирландия была христианской страной, а Трипио знал много языков, он отправился в Норвегию, в Корускантборг, чтобы учить людей истинной вере. Там он встретил своего брата, Арту Дитуссона (Artú Dítússon), который был рабом Вига-Обивана Квайгганссона из семьи, жившей во Фьордах Йеди в Норвегии. И, так как этот Арту долго жил среди язычников, он сам стал язычником.
Арту Дитуссону не нравилась жизнь в рабстве, но конунга Фалфадина он любил еще меньше, поскольку тот приказал убить Квайггана Дукуссона, а Квайгган обещал, что освободит Арту. Однако сын Квайггана, Вига-Обиван, который остался жив, не захотел дать Арту свободу, и Арту стал свободным человеком только после того, как Вига-Обиван однажды спешно уехал в Исландию и оставил его в Норвегии.
Арту Дитуссон был умелым плотником и кузнецом, и благодаря его таланту слухи об этом умелом невольнике, получившем свободу, вскоре дошли до конунга Фалфадина, который предложил тому давать ему советы относительно постройки кораблей; конунг не знал, что Арту яро ненавидит его. И, по совету Арту, конунг приказал соорудить на «Звезде смерти» огромную голову, пустую внутри, и наполнить ее элем, и Арту сказал, что это будет жертва Ран (норвежская морская богиня — В.). И конунг Фалфадин сказал, что Арту — мудрый человек, ибо хочет защитить огромный корабль от гнева этой богини.
И, дав этот совет, Арту отправился обратно в Ирландию вместе с братом, и рассказал обо всем конунгу Бейлоргане.
Конунг Бейлоргана заподозрил, что конунг Фалфадин захочет напасть на этом корабле на Алдиранскую округу, и захотел он попросить помощи у шетландцев. Но “Так как конунг Фалфадин владычествует над морем благодаря своему огромному флоту, я пошлю свою дочь и с ней нескольких монахов, и конунг Фалфадин не заподозрит, что я посылаю их для того, чтобы подстрекать шетландцев против него”.
Был человек по имени Вейди-Анакин (Veidi-Anakinn). Он принадлежал к свите Фалфадина и был капитаном в его войске; он был очень властным человеком, но вел себя сдержанно, и он был великим чародеем. Никто не видел его лица, ибо он всегда носил черный как вороново крыло шлем, а также такую же черную маску и такой же черный плащ. Вейди-Анакин был неразговорчив, но, когда он говорил, его голос был пугающими и мрачным, и каждый его вдох и выдох был громким, как раскаты сильной грозы. Большинство людей называли его Вейдом (Veidr),но все боялись его, и он мог произнести заклятие, от которого человек падал на землю в муках, хотя Вейд не притрагивался к нему.
Вейд узнал о том, что Арту Дитуссон давал советы кораблестроителям в Корускантборге, и решил, что это не к добру, ибо он помнил, что Арту был рабом у людей из Фьорда Йеди, его врагов. Когда же он узнал, что Арту отправился на корабле конунга Бейлорганы на Шетландские острова, то заподозрил, что Арту, должно быть, дал конунгу Фалфадину некий скверный совет. Вейд вышел в море на своем корабле «Стъёрнуфреки» (Stjörnufreki), что значит «Разрушитель звезд», на поиски этого корабля, и нашел его близ побережья Исландии. Его люди взяли этот корабль на абордаж, и был кровавый бой.
Принцесса Лея увидела, что ирландцы проигрывают бой, и попросила Арту и Трипио плыть к берегу и разыскать там Вига-Обивана Квайгганссона, если тот еще жив. Она дала Арту послание, которое тот должен был отдать Вига-Обивану; оно было написано рунами.
На том корабле было несколько маленьких лодок, которые были привязаны к корме; принцесса Лея обрезала канат одной из них, и сыны Диту поплыли под ее днищем.
Один из воинов Вейда увидел лодку и сказал: “Вон плывет еще одна лодка”.
“Не стреляйте по ней, — сказал другой воин. — В ней нет никого живого. Должно быть, ее случайно обрубили топором”.
Трипио и Арту Дитуссоны ступили на исландский берег близ Долины Реки Татуин; там было много лавы, ибо двадцать лет назад было извержение вулкана, а также много песка, ибо в Татуин-фьорде был высокий прилив.
Трипио рассердился. “Что это за пустынное место? — спросил он. — К тому же, полагаю, здесь нет христиан”.
“В Исландии есть христиане, — сказал Арту, — но они по большей части рабы. Идем со мной, нужно как можно скорее разыскать Вига-Обивана Квайгганссона; его хутор был неподалеку отсюда. Но все же более вероятно, что он умер”.
“Я не хочу идти с тобой”, — сказал Трипио.
Арту спросил, куда он тогда хочет идти.
“Туда, куда не идешь ты, — сказал Трипио, — ибо по твоей вине я отправился в это опасное путешествие. Я лучше поищу купцов, отплывающих в Ирландию или в Норвегию. Дьявол забери тебя и твоего безбожного приятеля Вига-Обивана”.
“Сомневаюсь, что ты говоришь как подобает христианину, — сказал Арту. — Но решать тебе. Я же пойду искать Вига-Обивана, хотя мы не в лучших отношениях. Но я думаю, что скорее дьявол заберет тебя, если ты пойдешь в другую сторону один; многие исландцы захотят убить или обратить в рабство ирландца и христианина”.
“Но все равно, если меня убьют, виноват будешь ты, — сказал Трипио”.
“Не вини того, кто лишь предупреждает”, — сказал Арту.
* * *
Трипио шел долго и не видел ни людей, ни скота. Наконец он увидел каких-то всадников; он окликнул их, но они не ответили. Они связали его и отвели к своим шатрам; там Трипио увидел Арту Дитуссона, своего брата, и братья были рады встрече. В этих шатрах находилось много невольников — мужчин и женщин; всех их схватили сыновья Яви (Javi), злокозненные разбойники; старшего из них звали Утини (Útíni).
Был человек по имени Оин (Óinn); он был сыном Клегга (Kléggr). Оин был высоким, с серыми густыми волосами, но он рано начал лысеть. С ним был молодой сын его брата, которого звали Люк Анакинссон (Lúkr Anakinsson); Оин говорил, что его брат Анакин умер. Люк был крупным человеком, со светло-каштановыми волосами и красноватым лицом, он был благороднейшим из людей. Люк хотел ходить в экспедиции и набеги викингов, но Оин запрещал ему. Они пришли посмотреть на рабов.
Оин увидел коричневое одеяние Трипио и сказал: “Ты, должно быть, священник”.
“Вы правы, добрый господин, — сказал Трипио. — И я говорю на многих языках. Я говорю по-ирландски, по-норвежски, по-английски, по,-латыни, по-французски, по-немецки, по-валлийски…”
“Замолчи, — сказал Оин. — Мне нужен раб, который говорит по-шотландски”.
“По-шотландски? — спросил Трипио. — Добрый господин, я ирландец, а ирландский язык очень похож на шотландский. Шотландский — мой родной язык, хотя все причие языки тоже родные для меня, ибо я обожаю языки…”
“Замолчи”, — сказал Оин. Он сказал разбойникам, что хочет купить этого человека. — “А есть ли у вас хорошие и умелые ремесленники?”
Утини Явасон сказал, что рыжеволосый человек — очень умелый ремесленник; Оин купил и этого человека.
Оин сказал Люку: “Отведи этих людей домой и приготовь к работе как можно скорее”.
Люк тогда сказал: “Но я хотел отправиться на ферму Таки (Taki), где сегодня будут бои жеребцов”.
“Играть на боях жеребцов ты сможешь с другими мальчишками в другой день, — сказал Оин. — Отведи этих людей на Ватнабер (Vatnabœr, т.е. Ферма Воды)”.
Но рыжеволосый человек шел медленно и, в конце концов, упал на землю. Люк увидел, что он покрыт язвами. “Дядя Оин, — сказал он. — Рыжий человек болен”.
Оин сильно разгневался; он обнажил меч и хотел убить Утини Явасона. Но Трипио сказал Люку: “Добрый сэр, вот этот коротышка весьма искусен в работе с деревом и железом; мы попали в рабство вместе. И он обойдется дешевле, если Утини Явасон боится гнева вашего отца”. Этот коротышка был Арту Дитуссон, его брат.
“Дядя Оин, — сказал Люк. — Купи этого коротышку”. Оин так и сделал, и сыновья Диту пошли с Люком Анакинссоном к его дому.
“Не забывай об этом, — сказал Трипио своему брату. — Зачем я спас тебя? Ты такой же язычник, как и они”.
На Ферме Воды Трипио помылся в бане и был тем весьма доволен; он вознес хвалу Богу и святому епископу Патрику.
Люк же Анакинссон стал жаловаться на своего дядю Оина. “Это несправедливо, — сказал Люк. — Мой друг Биггс (Biggs) сказал правду: я никогда не выберусь из Исландии”.
Трипио услышал его слова и спросил: “Не могу ли я помочь вам, добрый господин?”
“Наверняка, — сказал Люк, — если твой Христос наделил тебя властью ускорять время или даровать мне крылья, чтобы я улетел с этого куска камня”.
“Нет, добрый господин, — сказал Трипио, — я священник, а не колдун. К тому же, признаюсь, я даже не знаю, в какой части Исландии нахожусь”.
Люк сказал: “Если в Исландии есть долина, откуда видно красивые склоны, золотистые поля и свежескошенные луга — то ты в долине, которая оттуда дальше всего”.
“Понятно, добрый господин”, — сказал Трипио.
Люк же сказал: “Меня зовут Люк Анакинссон”.
“Меня зовут Трипио Дитуссон, а этот человек — мой брат Арту”, — сказал Трипио.
“Ваша одежда вся в крови, — заметил Люк. — Вы участвовали в сражении?”
Трипио сказал: “Мы были на корабле, когда разразилась битва. Но сами мы не воины”.
Однако Люк взял окровавленный плащ Арту и нашел в нем письмо, написанное принцессой Леей. Он стал читать его. “Я не знаток рун, — сказал он. — Но здесь говорится: “Помоги мне, Вига-Обиван Квайгганссон; лишь ты один отважишься отомстить за меня”. Дальше прочесть я не могу, потому что написано неразборчиво и в спешке. Что это?”
Арту притворился, что не говорит по-норвежски, и спросил по-ирландски: “Что именно?”
“Что именно? — повторил Трипио. — Это и есть вопрос. Что написано в письме, которое дала тебе принцесса Лея?”
“Ничего, — сказал Арту. — Это просто старое письмо. Я думаю, что принцесса Лея давно мертва”. Трипио перевел его слова на норвежский.
“Кто такая принцесса Лея? — спросил Люк. — Из какой она семьи?”
Трипио начал объяснять, но Арту велел ему молчать, сказав: “Не стану скрывать этого от тебя. Я не твой раб, а свободный человек на службе у Вига-Обивана Квайгганссона, а этот человек давно поселился здесь, в Долине Реки Татуин. Это письмо предназначено только ему и никому другому. Ты знаешь, где он живет и жив ли вообще?”
“Я не знаю Вига-Обивана Квайгганссона, — сказал Люк. — Но есть человек по имени Обиван Старый, который живет в глубине Долины Реки Татуин. Это один и тот же человек?”
Арту сказал: “Я не знаю. Но это весьма вероятно. Покажешь ли ты мне дорогу к дому этого человека?”
“Конечно, — сказал Люк, — если ты расскажешь мне все, о чем написано в этом письме”.
“Я не умею читать руны”, — сказал Арту.
“Но я умею”, — сказал Трипио.
“Молчи, Трипио, — сказал Арту. — Или ты трус? Этот человек — не тот, к кому принцесса Лея послала нас за помощью, и он всего лишь мальчик, к тому же не наделенный особой отвагой”.
Люк услышал, что тётушка Бера зовет его, и сказал, что время обедать.
“Добрый господин. — сказал Трипио. — Если желаете, я прочту письмо, пока вы едите, а затем расскажу вам все, о чем в нем написано”.
Люк сказал, что так было бы лучше всего, ибо он начинает сердиться и намерен напасть на Арту, если тот не отдаст письмо. Затем он отправился обедать.
“Я спас тебя во второй раз. — сказал Трипио, — хотя сам не знаю, зачем. Если ты не дашь мне письмо, чтобы я прочел его, он убьет тебя. Разве можем мы бежать?”
“Поистине ты трус, — молвил Арту. — Если я захочу бежать, я просто уйду”.
* * *
Люк сел за обеденный стол и сказал, что раб-коротышка, по его мнению, был похищен.
“Почему ты так думаешь?” — спросил Оин.
“Потому что я нашел у него письмо, — сказал Люк. — Написанное рунами, для человека по имени Вига-Обиван Квайгганссон. И я подумал, что, вероятно, это тот самый человек, что зовется Обиваном Старым”.
“Я так не думаю, — сказал Оин. — Я думаю, что Вига-Обиван Квайгганссон мёртв; он умер в то же время, что и твой отец”.
“Ты знал моего отца?” — спросил Люк.
“Какое это для тебя имеет значение? — спросил Оин. — Он мёртв. Утром отведи этих новых невольников на южный гребень; я хочу, чтобы они работали там”.
“И если они будут работать хорошо, — сказал Люк, — то я хочу снова попросить, дядя, чтобы летом ты купил мне корабль и оружие и отпустил меня грабить с викингами”.
“Летом ты мне понадобишься больше всего, — сказал Оин. — И потому никуда не уедешь”.
Люк страшно рассердился и стал красным как кровь; он вышел из дома и отправился в горы.
“Оин, — сказала Бера, жена Оина. — Почему ты снова отказываешь ему? Большинство его друзей совершают набеги и убивают много людей, и возвращаются в Исландию с сокровищами и рабами. Он не хочет оставаться здесь и сеять зерно; он не хуторянин. Он храбр и честолюбив, как и его отец”.
“Этого я и боюсь”, — сказал Оин Клеггссон.
Люк стоял на вершине горы и смотрел на заход солнца, и перед ним был ледник, гладкий как зеркало, и оттого казалось, будто садятся два солнца. По этой причине гора называлась Твисолатиндр (Tvísólatindr), что значит “Гора двух солнц”, и Люк часто стоял там в одиночестве и вспоминал саги о викингах и конунгах.
Но затем пришел Трипио и сказал, что его брат Арту бежал.
“Пытался ли ты, спросил Люк, — задержать его”
“Да, добрый госоподин. — сказал Трипио, — но он гораздо сильней меня, и он по-прежнему говорит о Вига-Обиване Квайгганссоне”.
“Ничего не говори дяде Оину, — сказал Люк. — Ибо он придет в ярость. Но утром мы должны разыскать Арту, и если он лжет относительно того, что он раб Вига-Обивана Квайгганссона, я убью его на месте. Но я не хочу искать его ночью, потому что среди лавы и песчаных дюн живут грабители, сыновья Тускинна (Tuskinn), а дядя Оин не позволяет мне носить оружие”.
У Люка был добрый конь гнедой масти; этого коня звали Ландхрадфэр (Landhraðfœrr), что значит “Быстро скачущий по земле”. Поутру они с Трипио сели на этого доброго коня и отправились на поиски Арту.
В Долине Реки Татуин есть большой каньон, называемый Стафкарлсгья (Stafkarlsgjá) , что значит “Каньон Нищего”; там обитал Обиван Старый, и туда они направились в поисках Арту. Вскоре они нашли его, но Арту не захотел идти с ними.
“Ты теперь раб Люка Анасинссона, — сказал Трипио. — Почему ты хочешь убежать? Он может отвести тебя к этому Обивану, если ты покажешь ему письмо”.
Но Арту сказал: “Ты явный трус, мой братец. Этот мальчишка — не воин. Нужно как можно скорее разыскать Вига-Обивана Квайгганссона, иначе Вейд убьет принцессу Лею и поплывет на “Звезде смерти” до самой Алдиранской округи. Вига-Обиван Квайгганссон — славный боец, и он ненавидит конунга Фалфадина; он с радостью поможет нам. Но этот твой Люк предпочитает слушаться своего дядю, чем ходить в набеги; он такой же трус, как и ты”.
“Ты порочишь меня, — сказал Трипио, — хотя я дважды спас твою жизнь”.
Арту сказал: “Ты слышишь? Мне кажется, скачут всадники”.
Трипио сказал об этом Люку.
“Сыновья Тускина, — сказал Люк, — а я безоружен. Уедем сейчас же”.
Но на Люка уже мчался всадник. Он был в маске, а его конь был косматым, большим и грязным. В левой руке у этого человека была палица, а в правой — меч. Мечом он ударил Трипио по руке и отрубил ее. Палицей же он ударил Люка по голове; тот упал на землю и не мог сражаться. Но Арту был человеком маленького роста и спрятался в пещере.
Появились другие разбойники; они разграбили вещи Люка и Трипио. Но, когда они обнажили мечи, чтобы добить их, на гребне показался старый, белобородый человек; он издавал громкие звуки. Разбойники засмеялись, увидев этого старика, но затем он обнажил меч; он подбежал к ними и быстро убил одного человека. Правой рукой он нанес удар другому по ноге, выше колена, затем прыгнул на этого человека и пронзил его насквозь. Остальные обратились в бегство.
Белобородый человек склонился над Люком и сказал, что тот не умер и даже не сильно пострадал.
Люк очнулся. “Обиван? — спросил он. — Обиван Старый? Я рад тебя видеть”.
“Через Гунганское (Gungan) лавовое поле нелегко путешествовать, — сказал Обиван. — Скажи мне, молодой Люк: почему ты забрался так далеко в Долину Реки Татуин?”
Люк сказал: “Из-за этого раба. Он ищет своего хозяина, который дал ему свободу. Никогда еще я не встречал такого верного раба. Он говорит, что его хозяина зовут Вига-Обиван Квайгганссон. Это не твой родич? Ты знаешь этого человека?”
Но Обиван сказал: “Вига-Обиван Квайгганссон. Вига-Обиван. Я не слышал этого имени очень давно”.
“Я думаю, что дядя Оин знает этого человека, — сказал Люк. — Он сказл мне, что от умер”.
“Он не умер, — сказал Обиван, — хотя, конечно, все люди умирают”.
“Ты знаешь его?” — спросил Люк.
“Конечно, — сказал Обиван. — Я и есть Вига-Обиван Квайгганссон. Я не пользовался этим именем со времени твоего рождения”.
Люк сказал: “Тогда Арту Дитуссон, несомненно, твой раб”.
“Да, — сказал Обиван. — Но я не помню, чтобы когда-нибудь давал свободу рабу. Но мы должны поскорее зайти внутрь; я могу легко напугать сыновей Тускина, но они вскоре вернуться, и в большем количестве”.
Люк Анакинссон и Вига-Обиван Кайгганссон сидели в доме Вига-Обивана.
“Ты сказал мне, — сказал Люк, — что мой отец был викингом и воином. Это неправда — мой отец был кормчим на торговом судне и умер во время кораблекрушения”.
“Так сказал тебе твой дядя, — сказал Вига-Обиван. — Ибо он трусливый человек и высмеивает тех, кто имеет смелость совершать более великие поступки”.
Люк спросил: “Ты сражался в войнах против конунга Фалфадина?”
“Да, — сказал Вига-Обиван Квайгганссон, — я человек из Йеди-фьордов, и твой отец был моим другом. Мы сражались во многих битвах против конунга Фалфадина, пока, наконец, он не восторжествовал благодаря более многочисленному войску”.
“Жаль, что я не знал отца”, сказал Люк.
“В одном твой дядя сказал правду — твой отец был хорошим кормчим. Но он также был великим викингом. Я слышал, ты сам стал неплохим кормчим. И у меня есть вещь, которую твой отец просил передать тебе, но твой дядя мне помешал это сделать. — Вига-Обиван извлек большой меч, и показалось Люку, будто по его краям вспыхнули зеленые языки пламени. — Этот добрый меч зовется Свет-мечом Зеленым. Это был меч твоего отца — оружие, которое давным-давно выковал мой дед у подножия гор, что вздымаются над Йеди-фьордами. Воин, что бьется этим мечом, никогда не отдаляется от своего врага так далеко, как тот, кто натягивает лук или бросает копье. Это оружие, более подобающее мужу, из более воинственной эпохи”.
“Как умер мой отец?” — спросил Люк.
Оби-Ван сказал: “Молодой воин из Йеди-фьордов по имени Вейди-Анакин, или Вейд, был мне как брат, но он предал нас. Он трусливо убил твоего отца — убил ночью”.
«Я бы хотел убить его, — сказал Люк, — но как я покину Исландию?”
“Посмотрим, — сказал Вига-Обиван, — но сперва я прочту послание принцессы Леи”.
Арту отдал послание Вига-Обивану, и Вига-Обиван прочел его вслух: “Вига-Обиван Квайгганссон, много лет назад ты сражался против конунга Фалфадина вместе с моим отцом…”
“Это ложь, — сказал Вига-Обиван, — ее отец был ирландцем и трусом”, но продолжил: “Теперь мой отец просит, чтобы ты помог ему. Арту Дитуссон знает то, что нанесет большую рану королевству Фалфадина. Ты должен привезти его в Алдиранскую округу, где вы с моим отцом наверняка изыщете выход из наших нынешних затруднений. Я пленница Вейда; очень возможно, что он велит меня казнить, прежде чем ты прочтешь это письмо. Помоги мне, Вига-Обиван Квайгганссон; лишь ты один осмелишься отомстить за меня”.
“Ты должен отправиться со мной в Алдиранскую округу, молодой Люк, — сказал Вига-Обиван. — Ибо я стал слишком стар и более не могу сражаться”.
Но Люк отвечал: “В Алдиранскую округу? Нет, добрый сэр! Я должен вернуться домой. Мой дядя разгневается!”
“Это речь твоего дяди, хотя произносит ее твой язык”, — сказал Вига-Обиван. — Но ты, конечно, сделаешь то, что считашь более всего достойным мужчины”.
Вига-Обиван Квайгганссон использовал свой целительный камень и исцелил руку Трипио, которая была отрублена в бою.
“Я исцелил твоего раба, — сказал Вига-Обиван Люку. — Если ты не поедешь со мной в Алдиранскую округу, не заслуживаю ли некоего вознаграждения за то, что помог тебе?”
“Разумеется, ты заслуживаешь вознаграждения, — сказал Люк. — Назови свою цену”.
Вига-Обиван сказал: “Отвези меня в Мосайсли, и там я намереваюсь найти кого-то, кто сможет отвезти меня в Алдиранскую округу. Там много людей, ненавидящих конунга Фалфадина. Но я не хочу отправляться один так далеко, и у меня нет такого коня, как у тебя”.
Однко, углубившись на некоторое растояние в Гунганские лавовые поля, они увидели много сожженных шатров и коней, а также трупы людей.
“Это те самые люди, которые сделали нас с братом рабами”, — сказал Трипио.
“Он прав, — сказал Люк. — Это сыновья Яви и их люди, которые продали рабов дяде Оину. Но кто их всех застрелил и сжег их дома? Сыновья Тускинна? Следы похожи на те, что оставляют их лошади — сыновья Тускинна ездят на исключительно крупных лошадях. Однако сыновья Яви и Тускинна заключили мир; Утини Явасон женился на дочери Тускинна”.
Вига-Обиван сказал: “Это совершили не сыновья Тускинна, но те, кто совершил это, хотели, чтобы мы поверили в это. Следы лошадей идут рядом, но сыновья Тускинна всегда едут цепочкой, чтобы враги не могли узнать их число. А эти стрелы — в Исландии нет ни одного столь искусного лучника, зато люди конунга славятся своим мастерством в лучной стрельбе. Если человек хочет стать лучником конунга, он сперва должен прострелить тупой стрелой свежесодранную бычью шкуру, висящую на балке”.
“Неужели люди конунга совершили путь из Норвегии в Исландию лишь для того, чтобы застрелить грабителей и сжечь их шатры? — спросил Люк, но затем увидел пред собою Трипио и Арту. — Должно быть, они явились, чтобы найти ирландцев, и если они узнали, что их схватили сыновья Яви, то они узнали и то, что те были проданы и теперь живут.. дома!”
“Не едь туда, Люк! — воскликнул Вига-Обиван. — Скорее всего, конунговы люди уже ушли. Ты не найдешь никого, кому отомстить за родню!” Но Люк поскакал домой.
*** *** ***
Люк вернулся, когда настал вечер, и нашел костер, который развел Вига-Обиван, чтобы сжечь тела сыновей Яви.
“Дядю Оина и тетю Беру сожгли, — сказал Люк. — Так же, как и дома, скот и всех рабов”.
“Ты не смог бы им помочь, Люк, даже если бы был там, — сказал Вига-Обиван. — Твой дядя был трусом и не позволил, чтобы ты научился обращаться с оружием”.
“Трус он или нет, — сказал Люк, — но теперь мне предстоит отомстить за него”.
Но Вига-Обиван ответил: “Тогда поезжай со мной в Алдиранскую округу. Здесь у тебя ничего не осталось. Да, поезжай со мной сейчас, окунись в битву, стань воином, как твой отец. После многих битв ты будешь готов и сможешь отомстить за своего дядю — да, и за отца тоже”.
Вечером на второй день Вига-Обиван Квайгганссон и Люк Анакинссон приехали в Мосайсли, на ферму Ватто, там собралось множество врагов конунга Фалфадина, но многие грабители, преступники и другие неприятные люди также гостили у Ватто.
Но пришло также и несколько людей, служивших Вейду, и на них были белые доспехи. Все их избегали, но эти норвежские воины стояли неподалеку от дома Ватто и расспрашивали всех, кто проходил мимо, говоря, что ищут двух ирландцев.
Эти воины подошли к Люку Анакинссону. Один из них спросил у Люка, давно ли ему принадлежат эти рабы. Люк сказал, что они принадлежат ему три или четыре года и что он хочет их продать.
Тогда воин спросил у Люка его имя. Но чары людей из Фьорда Йеди были с Вига-Обиваном Квайгганссоном. Он произнес заклинание и сделал так, чтобы солдаты поверили, что все его слова были правдой.
“Вам не нужно знать его имя”, — сказал Вига-Обиван.
“Нам не нужно знать его имя”, — сказал солдат.
“Это не те рабы, которых вы ищете”, — продолжал Вига-Обиван.
“Это не те рабы, которых мы ищем”, — сказал воин.
“Он может идти по своим делам”, — сказал Вига-Обиван.
“Он может идти по своим делам”, — сказал воин.
“Идите своей дорогой”, — скзал Вига-Обиван.
“Проходите, проходите”, — сказал воин.
Люк сказал: “Я не понимаю, как мы ускользнули”.
“На мой род наложено заклинание: мы можем легко усмирять неразумных и заставлять их верить в то, что все наши слова правдивы, если они не звучат слишком невероятно, — сказал Вига-Обиван. — И я уверен, что эти же чары наложены и на твой род”.
“Ты думаешь, что мы найдем здесь корабль, который отвезет нас в Алдиранскую округу?” — спросил Люк.
“Да, — сказал Вига-Обиван. — Здесь много хороших моряков и много добрых кораблей. Но будь осторожен — здесь также много отчаянных викингов, и им ничего не стоит убить сына какого-то фермера”.
“Я готов, — сказал Люк, — сразиться с любым из них”.
“В этом я сомневаюсь”, — сказал Вига-Обиван.
* * *
Вига-Обиван и Люк вошли в дом, и с ними были Арту и Трипио, сыновья Диту. Но женщина, которая наливала мёд, увидела этих ирландцев и сказала, что никогда не нальет мёда рабам и никогда не пригласит ирландца в дом Ватто.
“Хорошо, Трипио, — сказал Люк. — Вам с Арту здесь не рады. Ждите снаружи возле моего коня”.
“Хорошо, сэр”, — сказал Трипио, и братья вышли.
В доме было много людей, и по разнообразию их одежды и речи было видно, что они прибыли из многих земель. Они сидели за множеством столиков, пили и разговаривали, а некоторые играли в кости, тогда как четверо музыкантов играли на рожках.
Вига-Обиван стал разговаривать с несколькими людьми, Люк же сел за стол и стал в одиночестве пить мёд. Затем к нему подошел человек, говоривший на языке, которого он не понимал. Люк притворился, будто не слышит этого человека.
Тогда другой человек встряхнул его и сказал по-норвежски: “Ты ему не нравишься”.
“Едва ли это удивительная новсть, что один человек не нравится другому, — сказал Люк. — Но зачем ты говоришь мне это?”
“Мне ты тоже не нравишься, — сказал второй человек. — А я преступник, и в двенадцати королевствах велено отрубить мне голову, едва я сойду на берег”.
“Я буду осторожен”, — сказал Люк.
“Ты будешь мертв”, — сказал человек.
“Что тебе с того, — сказал Вига-Обиван, подойдя ближе, — убьешь ты этого мальчишку или нет; все мы знаем, что ты отличный викинг, Эфазан (Efazan), а мальчишка не боец. Не тупи свой топор о столь маленькое деревце; лучше выпей мёда, и я снова наполню твой рог”.
Но Эфазана очень разозлили эти слова; он схватил топор, что лежал подле него, и ударил Вига-Обивана. Но у Вига-Обивана за плечом висел меч; он быстро ударил в ответ и сломал первому человеку руку. Затем он снова занес меч и ударил Эфазана по голове; это был смертельный удар.
“Идем, Люк, я нашел корабль, который нам сгодится”, — сказал Вига-Обиван.
Люк поздоровался с человеком, выглядевшим внушительно — был он высоким и загорелым, с каштановыми волосами. “Я зовусь Хани, сын ярла Соло, — сказал человек. — Некоторые кличут меня Хани-Поединщиком. Мой корабль — “Тысячелетний сокол”. Тсиубакка, мой товарищ, сказал мне, что вы ищете корабль, который отвез бы вас в Алдираанскую округу. Я могу отвезти вас туда, если вы готовы заплатить достаточно денег”.
“Готовы, — сказал Вига-Обиван, — если корабль быстр”.
“Быстр? — спросил Хани-Поединщик. — Вы что, не слышали о “Тысячелетнем соколе?”
“Уверен, что не слышал, — сказал Вига-Обиван. — Но что в этом странного?”
“Это корабль, завоевавший награду на великом гребном состязании на Кессели (Kesseley), когда мы с Тсиубаккой проделали весь путь за двенадцать часов, — сказал Хани-Поединщик. — Этот корабль быстрее любого корабля Фалфадина, даже знаменитых кореллианских (Korellian)кораблей. Он достаточно быстр для тебя, старик. Что за груз?”
“Только люди, — сказал Вига-Обиван. — Нас четверо: я, парнишка, двое ирландцев и никаких вопросов”.
“В чем дело? Какие-то местные неприятности?” — спросил Хани.
“Мне бы не хотелось встречаться с солдатами Фалфадина, скажем так”, — сказал Вига-Обиван.
“Понимаю, — сказал Хани-Поединщик. — Но это трудно — и накладно. И если я доставлю вас обоих в Алдиранскую округу и Фалфадин об этом не узнает, я заберу обоих ирландцев себе”.
“Обоих ирландцев? — спросил Люк. — Они сами стоят столько, сколько корабль. Обиван, почему бы нам не купить корабль? Зачем мы сидим здесь и позволяем этому викингу нас дурачить?”
“Ты можешь купить корабль, парень, — засмеялся Хани. — Но кто его поведет? Ты?”
“Я бы мог. Я неплохой кормчий”, — сказал Люк и поднялся.
“Сядь, Люк. — сказал Вига-Обиван. — Мы можем отдать тебе одного из рабов сейчас, а второго в Алдираанской округе, когда доберемся туда. И еще у меня там есть сундук с золотом, который я тоже отдам тебе”.
“Сундук с золотом? — спросил Хани-Поединщик. — Что ж, мне нравятся условия этого уговора. Но если ты солгал, я убью и тебя, и мальчишку”.
“Конечно”, — сказал Вига-Обиван.
“Мы с Тсиубаккой пойдем готовить корабль, — сказал Хани-Поединщик. — Но вы спрячьтесь до ужина. Я думаю, что люди Фалфадина шныряют даже здесь, и ты поступил довольно безрассудно, убив человека”.
Мне известно о существовании отдельной рукописной традиции, согласно которой Хани бросает свой топор уже после того, как Гридо(Gríðó) бросает свой, однако, по-видимому, это неуклюжая поправка, сделанная средневековыми редакторами, которые хотели представить Холмгёнгу-Хани в более рыцарственном свете. В той же рукописной традиции сесть сцена, где конунг Ябби вступает в спор с Хани в Мосайсли. Современные ученые расходятся во мнениях относительно того, была ли она частью изначально записанной саги, но я решил исключить ее из данного изложения, поскольку счел ее явно излишней; довольно трудно понять, какое может быть обоснование того, что конуг Дании лично отправился в Ирландию, чтобы выругать (очень кратко) человека, задолжавшего ему некие налоги. Особенно сразу после того, как это уже сделал один из его агентов.
*** *** ***
Гридо Зеленый было имя человека, большого и сильного, близкого родича Ябби, конунга данов. Он был свиреп и заносчив, лжив и хвастлив. У него был скверный характер, но хуже всего он обращался с теми, кто был врагом его двоюродного брата Ябби. Он избивал людей, если Ябби не получал от них желаемого, и отнимал у них все, что мог, прежде чем передать их конунгу. Он часто посещал разные земли, и никто его не любил.
Как уже было сказано ранее, Гридо облыжно обвинил Хани-Поединщика в краже добычи у конунга Ябби, и конунг повелел Гридо убить Хани и его товарища, фриза Тсиубакку, и возвратиться в Данию со всей той добычей, которую Ябби, конунг данов, считал по праву принадлежавшей ему.
И когда Гридо увидел Хани-Поединщика в Мосайсли, он вспомнил обо всем этом и возжелал убить Хани немедленно. Он подошел к нему с топором в руке и сказал: “Как дела, Хани, сын Соло?”
“Здорóво, Гридо, — сказал Хани. — Я собираюсь вскоре наведаться к твоему конунгу. Скажи ему, что его добыча у меня”.
“Слишком поздно, — сказал Гридо Зеленый и засмеялся. — Почему ты не заплатил ему раньше, когда был ближе к Дании? Большую награду получит тот, кто убьет Хани-Поеденщика и фриза Тсиубакку. И эта награда, насколько я помню, больше всей твоей добычи. Удачно, что я нашел тебя первым”.
“Удачно, да, — сказал Хани. — Но его добыча у меня. Позволь мне самому отдать ее, и тогда ты сможешь получить награду за мою голову, если он все равно захочет меня убить”.
“Если ты отдашь мне эту добычу, которой, по твоим словам, владеешь, я могу забыть, что видел тебя, — сказал Гридо. — Но в противном случае ты мертвец”.
“Добыча у меня не здесь, — сказал Хани. — Передай Ябби…”
“Замолчи, Хани, — сказал Гридо и засмеялся. — Ты трус, ты никогда не вступаешь в драку”.
“Это оскорбительные слова, а потому я вызываю тебя на поединок”, — сказал Хани.
“Какой же это будет поединок? — спросил Гридо. — Это место не годится для поединка”.
“Метнем топоры, — сказал Хани-Поединщик. — Мой отец был великим викингом, и я считаю, что это состязание наиболее подобает мужчинам”.
“Именно, — сказал Гридо. — Метнем топоры одновременно”. — Он занес топор, а Хани занес свой.
Но Хани метнул свой топор первым, и его топор вонзился в мозги Гридо, который замертво рухнул на пол.
Тогда Хани-Поединщик произнес такие стихи:
«Я знаю, что след делать:
Молюсь, со счастьем в сердце,
Могучим духам битвы,
Создавшим звезды в небе,
И всем богам сражений,
Чтобы орел кровавый
Долбил кровавым клювом
Гниющий череп Гридо. Прикончил я его».
Затем Хани-поединщик, сын ярла Соло, покинул тот дом, и вместе с ним Тсиубакка, фриз.
На следующий день Люк увидел корабль, который назывался “Тысячелетний сокол”, и этот корабль не произвел на него впечатления. “Не похож он на добрый корабль”, — сказал он.
“Какая мне разница, на что он похож? — сказал Хани-Поединщик. — Это быстрый корабль, и я потратил много времени, чтобы сделать его еще быстрее. Поспешите, нам нужно отправляться немедленно”.
Но в то время как Хани это говорил, а Тсиубакка поднимал якорь, явились люди Фалфадина и стали пускать в них стрелы. Хани взошел на корабль и стал стрелять в ответ, и убил многих.
Тсиубакка повел корабль из устья реки Татуин, и все удивлялись тому, как быстро шел корабль. Вскоре они отдалились от воинов, но вскоре увидели в гавани норвежские корабли, которые приближались, все время исторгая стрелы.
“Почему мы от них не уходим? — спросил Люк. — Ты говорил, что этот корабль быстр!”
“Быстр, да! — сказал Хани-Поединщик. — Так быстр, что если я промахнусь, мы вскоре окажемся прямо под норвежскими кораблями! А это будет плохо для нас. Сядь и дай нам с Тсиубаккой проложить курс! Скоро мы пойдем быстрее, чем ты можешь себе представить”.
И так и случилось; корабль двинулся вперед так быстро, что ни один из кораблей Фалфадина не мог за ним угнаться.
*
Позже Хани, видя, что остальные остаются мрачными, повернулся к Вига-Обивану и прочим и сказал: “Вы можете забыть о людях конунга Фалфадина и его кораблях. Мы идем так быстро, что ни один из них нас не догонит”.
Но все молчали.
“Не нужно, — сказал Хани-Поединщик, — благодарить меня всем сразу”.
Они продолжали молчать, а у Вига-Обиван, казалось, сильно заболела голова.
“Что тревожит тебя, Вига-Обиван?” — спросил Люк.
“Мне показалось, что я услышал, как тысячи голосов закричали в ужасе, — сказал Вига-Обиван, — но сразу же умолкли. Я боюсь, что много людей сегодня умерли неотомщенными”.
“Ты можешь утверждать, что обладаешь вторым зрением, — сказал Хани-Поединщик, — но люди умирают неотомщенными каждый день”.
Арту Дитуссон и Тсиубакка-фриз играли в настольную игру в углу, и Арту все время выигрывал. Тсиубакка был исключительно зол, ибо привык выигрывать в эту игру. Арту насмехался над ним по-фризски, ибо знал этот язык.
“Ты поступаешь не мудро, — сказал Хани-Поединщик Арту, а Трипио перевел его слова на ирландский. — Мой тебе совет: позволь фризу выиграть”.
“Но почему, добрый сэр? — спросил Трипио. — Почему вы не советуете фризу позволить ирландцу выиграть?”
“Потому что у ирландцев нет в обычае разрывть людей на части, когда они проигрывают в настольные игры”, — сказал Хани-Поединщик.
Пока же Арту и Тсиубакка играли, Вига-Обиван учил Люка сражаться Свет-мечом Зеленым. Вига-Обиван надел на голову Люка шлем и повернул его задом наперед, чтобы Люк не мог видеть.
“Но этот шлем закрывает мне глаза, и я ничего не вижу. Как же я смогу сражаться?” — спросил Люк. И он ударил мечом, но споткнулся, и Хани засмеялся.
“Твои глаза неопытны”, — сказал Вига-Обиван. — И полны страха. Не доверяй им! Но удача людей из Фьорда Йеди сопутствует тебе, как сопутствовала твоему отцу; Норны направят твой меч, если ты доверишься им, и твой меч ударит туда, куда ему суждено ударить”.
“Твоя вера велика, Вига-Обиван, — сказал Хани-Поединщик, — но вера — вещь бесполезная. Я плавал от Норвегии до Исландии и от Дании до Англии, но ни разу не видел бога — ни христианского, ни языческого. Ты видел бога или хотя бы ту удачу, которая, по твоим словам, сопутствует твоей семье?”
У Вига-Обивана был целительный камень, который он носил на шее; этот камень принадлежал Мейсу Виндуссону до того, как тот был убит Вейдом. “Этот целительный камень, — сказал Вига-Обиван Хани и вручил его Хани, — приносит огромную удачу”.
Но Хани-Поединщик засмеялся и произнес такие стихи:
Я долгую жизнь на свете прожил,
Богов никогда ни о чем не прося.
Счастливых носков никогда
Не носил,
И с травами я никогда не таскал
На шее мешочек, —
Но жив до сих пор я.
“Так ты ни во что не веришь?” — спросил Люк Хани.
“Верю, — отвечал Хани. — В самого себя. И в свой топор. — Сказав это, он ударил топором по целительному камню Вига-Обивана, и камень разлетелся вдребезги. — Боги и удача бесполезны, если у тебя нет доброго топора, парень”.
Теперь сага возвращается к Вейду, который отплыл в Ирландию на корабле, который назывался “Дайтастъярна”, а капитаном на том корабле был человек из Осло по имени Таркинн, ярл Стормофа (Stórmof); он был в довольно преклонном возрасте. Их сопровождало более сотни кораблей, и, когда они вошли в гавань Алдиранборга, вся гавань, сколько было видно глазу, оказалась заполнена норвежскими кораблями.
Затем Таркин велел привести Лею, намереваясь объявить ей о своих намерениях. Но она, подойдя, сказала: “Таркинн, ярл Стормофа. У меня не было сомнений, что именно ты держишь вожжи Вейда”.
“Принцесса Лея, — сказал Таркинн. — Вы, как всегда, очаровательны, но будете казнены по обвинению в измене Фалфадину, конунгу Норвегии, Ирландии и всех островов в Северном океане. Но, прежде чем мы вас убьем, я хочу показать вам, насколько могучи конунг Фалфадин и этот его корабль. Скоро ни один остров не осмелится бросить вызов конунгу Норвегии“.
“Чем крепче вы сжимаете кулак, — сказала Лея, — тем больше островов будут выскальзывать из вашей хватки”.
“Посмотрим, — сказал Таркинн, — когда вся мощь этого корабля и его воинов станет видна. Конунг Фалфадин послал стрелу войны через все свое королевство, и на наших многочисленных кораблях собралось огромное войско. На одном этом корабле достаточно воинов, чтобы разрушить целый город… Алдиранборг, например”.
“Нет! — сказала Лея. — Алдиранборг — мирный и безоружный город. На какую славу ты рассчитываешь, собираясь разрушить город, в котором нет оружия?”
“Нет оружия… но есть огромные богаства? — сказал Таркинн, приподняв брови. — Да, я думаю, воины будут в восторге от того, что первая добыча “Дайтастьярны” будет взята так легко и принесет такую щедрую награду. Но если вы назовете город, где есть воины, которые с честью бросят вызов людям Фалфадина, мы поплывем туда вместо Алдиранборга”.
Но Лея молчала.
“Мне уже надоедает задавать все время один и тот же вопрос, и потому я спрашиваю в последний раз, — сказал Таркинн, ярл Стормофа. — Где остров, на котором собрались те, кто против конунга Фалфадина?”
“На Дантуини (Dantúíney), — сказала Лея. — Они на Дантуини, одном из Шетландских островов”.
“Это было легко, Вейд, — сказал Таркинн. — Она заговорила даже без пыток. Пошли воинов на берег”.
“Что?” — воскликнула принцесса Лея.
“Вы слишком доверчивы, принцесса Лея, — сказал Таркинн, — что не редкость среди жителей Аодиранборга. Дантуини слишком мало известен и слишком далек от городов, которые мы хотим припугнуть. Но скоро мы поведем наших викингов и туда”.
На этом их встреча закончилась, и вскоре на берег устремилось такое огромное войско, подобного которому не мог вспомнить ни один человек, и так громко раздавался звон оружия, конское ржание и пронзительный рев боевых труб, что тряслась земля и скалы отзывались жутким эхо. Войско двинулось в Алдиранборг, сея разрушения и пожары и творя всяческие злодеяния, убивая мужчин и женщин, коров и овец, и сожгло город дотла, не оставив даже кровати.
Два дня спустя Вига-Обиван и остальные увидели черный дым и почувствовали его запах. Дым был таким густым и темным, что они не видели землю, над которой он поднимался.
“Где мы? — спросил Люк. — И откуда этот дым?”
“Не знаю, — сказал Хани, — но, по моим расчетам, ближайшая земля — это владения конунга Алдирана”.
Они увидели рыбацкую лодку, и в той лодке были двое больших и сильных людей. Трипио спросил у них по-ирландски о новостях, но люди не поняли его. Тогда он спросил по-норвежски, откуда они.
“Из Норвегии”, — сказал один из них и ухмыльнулся. Но потом эти люди замолчали, и “Сокол” поплыл дальше.
“Это была всего лишь рыбацкая лодка, — сказал Вига-Обиван. — Они не могли сами проделать весь путь из Норвегии”.
“Но что норвежская рыбацкая лодка делает так близко от Ирландии?” — спросил Хани. Он посмотрел на лодку и сказал: “Теперь они плывут к тому маленькому островку”.
“Это не островок, — сказал Вига-Обиван. — Это боевой корабль”.
“Он слишком велик для корабля”, — сказал Хани.
“У меня нехорошее предчувствие”, — сказал Люк.
“Да, что-то не чисто, — сказал Хани. — Тсиубакка, разверни корабль”.
Но они не могли развернуть корабль, ибо на “Дайтастъярне” был Вейд, который был могущественным колдуном. Он наложил на море заклятие и так зачаровал его, что волны приносили к нему все корабли, которые он не мог узнать.
Тогда, поняв, что не уйти, они спрятались. В трюме было десять больших мешков; они вытащили часть из них и спрятались среди грузов. Норвежские воины приплыли с “Дартастъярны” на “Сокол” и обыскали его, но никого не нашли.
Но Хани окликнул двух воинов, стоявших поблизости, и, когда они подошли, он убил их топором, и никто этого не видел. Потом они с Люком надели белые кольчуги этих воинов, и на них были также белые шлемы с белыми масками, закрывавшими лицо. Переодевшись такими образом, они отправились на “Дайтастъярну” вместе с воинами.
Но, прежде чем они уплыли, Вига-Обиван прошептал на ухо Люку: “Кто бóльший глупец? Сам глупец или глупец, который следует за первым?”
Теперь надлежит поведать о том, что Хани и Люк перешли на «Дайтастъярну», и люди думали, что они норвежские воины, потому что на них были белые кольчуги воинов. И они стали слушать, что говорят Таркнн и Вейд.
Вейд сказал: “Я думаю, что они пытаются передать принцессе Леи сведения о строении этого корабля. Она еще может быть полезна”.
“Вейд, мой повелитель, — сказал один воин. — Мы обыскали корабль, но никого не нашли. Мы думаем, что это корабль-приманка, и команда покинула его вскоре после отбытия из Исландии”.
“Вы не нашли никого, даже рабов?” — спросил Вейд.
“Никого, мой господин, — сказал воин. — Если они и были на корабле, то тоже покинули его”.
“Эй, вы двое, — сказал Вейд и указал на Хани и Люка. — Возвращайтесь на корабль и тщательно осмотрите его. Разберите его по досточкам, пока не найдете чего-нибудь или кого-нибудь, и, если найдете, отведите его в темницу в средней части корабля, где принцесса. Я чувствую что-то, чего не чувствовал с тех пор, как…” — он замолчал и ушел.
Хани и Люк вернулись на «Сокол», и Люк сказал Хани и Вига-Обивану, что хочет помочь принцесе Лее. “Ибо мы не знали, что она жива и на этом корабле”.
“Зачем нам ей помогать? — спросил Хани. — Лучше придумаем поскорее, как выбраться отсюда”.
“Но Арту знает то, что ей нужно передать войску, которое сражается против конунга Фалфадина”, — сказал Люк.
“Почему бы ему самому им не рассказать? — сказал Хани. — Зачем им слышать ее голос?”
“Воины Фалфадина и Вейда убьют ее”, — сказал Люк.
“И меня, если я попытаюсь ее спасти, — сказал Хани. — Я буду сидеть здесь, пока не придумаю, как вытащить нас отсюда”.
“Она очень богата”, — сказал Люк.
“Богата?” — спросил Хани.
“Конечно, — сказал Люк. — И влиятельна. Если ты спасешь ее, наградой будет…”
“Что?” — спросил Хани.
“Больше денег, чем ты можешь представить”, — сказал Люк.
“Я могу себе представить очень много денег”, — сказал Хани.
“Ты их получишь”, — сказал Люк.
“Конечно, это было бы хорошо, — сказал Хани. — Но как?»
Но Вига-Обиван сказал: “Я знаю, какое заклятие Вейд наложил на волны. Я разыщу его и, если одержу победу, его заклятие ослабнет, и вы сможете бежать на «Соколе».
“Я хочу пойти с тобой, — сказал Люк. — Мы сможем спасти принцессу”.
“Нет, Люк, ее разыщете вы с Хани. Я должен сражаться один. Я не рассчитываю, что смогу спастись, — сказал Вига-Обиван. — Но одолжи мне этот добрый меч, который ты получил в наследство от отца. Он сослужит мне добрую службу, и я верну его тебе, останусь жив или нет. Ты же возьми мое копье”.
“Хорошо, — сказал Люк. — Но я все равно хочу пойти с тобой и умереть, если так уготовано судьбой”.
Вига-Обиван сказал: “Тебе уготована более долгая жизнь, чем мне, Люк, и счастье твоей семьи будет с тобой всегда, если ты пойдешь стопами предков”. — И он ушел.
Тсиубакка проговорил что-то по-фризски.
“Ты говоришь верно, Тсиубакка. — сказал Хани. — Где ты отыскал эту старую перечницу, Люк?”
“Он благородный человек, — сказал Люк. — И герой войны. От тебя же я еще не слыхал доброго совета. — тут он посмотрел на Тсиубакку. — Сдается мне, надо связать нашего пленного фриза”.
Тсиубакке это очнеь не понравилось, но Хани понял замысел Люка и утихомирил гнев фриза, сказав, что знает, что задумал Люк.
Они связали Тсиубакке руки веревкой, и, когда уже собирались перейти на «Дайтастъярну», Трипио сказал: “Но, господин, что нам делать, пока вы будете на «Дайтастъярне»? Что нам делать, если воины нас найдут?”
“Здесь есть двери, — сказал Хани. — И вы можете их запереть. И молитесь вашему богу Христу, чтобы у них не было топоров”.
Хани и Люк сели в лодку и поплыли к «Дайтастъярне», и Тсиубакка-фриз сидел в той лодке связанный, словно их пленник. Хани и Люк были по-прежнему в белых доспехах норвежских воинов. Позднее люди назвали этих воинов «штормовиками», ибо их войско обрушилось на Алдиранборг, будто яростный шторм, и сожгло тот город вместе со всеми жителями, после чего их белые шлемы стали красными от крови.
На «Дайтастъярне» многие изумлялись росту Тсиубакки и его широким плечам. Когда же они вошли в темницу, один штормовик спросил: “Куда вы ведете этого великана?”
“В темницу, — сказал Люк. — Он был на корабле, который захватил Вейд”.
Штормовик сказал: “Я не слышал, чтобы на том корабле нашли каких-то людей, и мы должны доложить об этом первом Таркинну, ярлу Стормофа”.
Но когда этот воин повернулся и пошел, чтобы сообщить эту новость Таркинну, Хани-Поединщик метнул свой топор и сразил его. Двое штормовиков увидели, что Хани напал на того человека, и, схватив топоры, бросились на помощь. Люк с большой ловкостью дал им отпор, нанося удары с силой и бесстрашием льва. Вскоре Люк убил обоих штормовиков, ибо у них были лишь топоры с короткой рукояткой, тогда как Люк сильно и быстро орудовал копьем Вига-Обивана.
Один человек на юте услышал звон оружия и громко окликнул: “Что там случилось?”
“Ничего, — крикнул в ответ Хани. — Все в порядке. Волна раскачала корабль, и оружие упало на пол. Вы там, наверху, разве не почувствовали сильную волну?”
“Я не почувствовал волну, о которой ты говоришь, но все равно пошлю людей, чтобы они убрали внизу”, — сказал воин.
“Нет, — сказал Хани. — Это лишнее”.
“Кто говорит? — спросил воин и подошел к люку, чтобы посмотреть на Хани. — Откуда ты взялся?” Но Хани прыгнул на него с топором, отрубил ему ногу и убил его.
“Этот разговор мне надоел, — сказал Хани и громко окликнул Люка: “Люк! За ним скоро придут другие!”
Люк заглядывал во все камеры темницы, пока не добрался до той, где была принцесса Лея.
“Ты слишком мал для штормовика”, — сказала она, увидев Люка.
“Я не штормовик, — сказал он. — Меня зовут Люк Анакинссон, и я пришел, чтобы спасти тебя”.
“Я никогда не слышала этого имени, — сказала она. — Ты исландец?”
“Да, — сказал Люк. — И со мной Арту Дитуссон и Вига-Обиван Квайгганссон”.
“Вига-Обиван Квайгганссон на этом корабле? Где он?” — спросила она.
“Идем со мной, — сказал Люк. — Ибо воины скоро нас найдут”.
Но когда Лея вышла из камеры, поблизости оказалось множество воинов, которые пустили стрелы. Тсиубакка убил одного из них и взял его лук. Он стал стрелять в ответ, но место павших воинов занимали другие. Хани-Поединщик также пускал стрелы.
“Сдается мне, — сказала Лея Хани, — что вы сорвали наш побег, ибо мы можем выбраться отсюда только через дверь, где стоят штормовики”.
“Вы бы предпочли сидеть в темнице, принцесса?” — спросил Хани.
“Уж лучше это, — сказала она, — чем умереть”.
В камере Леи было окно, и из этого окна было видно море, а на море был виден корабль Хани — «Сокол». Взяв в руку копье, которое дал ему Вига-Обиван, Люк вырезал руны, и закрасил их своей кровью, и произнес заклинание, которому научил его Вига-Обиван. Человек, произнесший это заклинание, мог разговаривать с другим человеком, даже если они находились далеко друг от друга. Произнеся это заклинание, Люк спросил у Арту, который стоял на «Соколе», известен ли ему другой выход, которым они могли бы воспользоваться.
Арту ответил, что не знает другого выхода.
Хани спросил, что нового, и Люк сообщил ему об этом.
“Но я не смогу убить их всех, — сказал Хани. — Что же нам делать?”
“Эта попытка спасения говорит о вас не с лучшей стороны, — сказала Лея. — Ибо вы вошли сюда, не зная, как выйти”.
“Это был его план, а не мой, принцесса, — сказал Хани-Поединщик, сын Соло. — Я же предпочел бы ждать на своем корабле, где я остался бы жив, даже если бы вас убили”.
Принцесса Лея сильно разгневалась и вслед за тем выпрыгнула в окно своей камеры. И когда Хани-Поединщик посмотрел в то окно, он увидел, что у борта «Дартастъярны» стоит лодка с мусором, которая должна была увезти мусор с коробля. Принцесса Лея упала на груду выброшенной одежды и осталась невредима, и жестами она показала, что желает, дабы Хани и остальные последовали за ней.
Тсиубакка боялся прыгать, заявляя, что чует запах гнили, который хуже, чем просто вонь отбросов. Но Хани сказал, что ему безразлично, что учуял Тсиубакка, и вытолкнул его в окно. Затем прыгнул Люк. Но Хани-Поединщик выпустил свои последние стрелы, и только после этого прыгнул сам.
“Восхитительная дева, — сказал он, прыгнув. — Но все же я не знаю, спасу ее или убью”.
© Перевод с английского: basilews, сайт Круг Силы | Комлинк.
Давным-давно, в далекой-далекой северной Атлантике…
В начале этой недели у меня с коллегой Беном Фреем завязалась познавательная дискуссия о сложной текстуальной традиции, что легла в основу “Звездных войн” Джорджа Лукаса. За пределами научной общественности мало кому известно, что она представляет собой современный пересказ древней германской легенды о смертельном конфликте между отцом и его вероломным сыном. Ниже я излагаю некоторые комментарии по поводу староисландской версии этой легенды, дополненные сопоставлениями с близкородственными традициями из других древнегерманских языков.
История, представленная в фильмах Джорджа Лукаса, отражает традицию, зафиксированную всего в одном манускрипте, причем довольно позднем и испорченном — средневерхненемецкий эпос под названием Himelgengærelied (“Песнь о Небоходах”). Ученым также известен палимпсест на древневерхненемецком языке, поверх которого позже был записан хорал на латыни; к настоящему времени этот текст едва читаем. Этот палимпсест содержит фрагменты версии, в кроторой “Вейтаре” (“Veitare”) доживает до старости, убив “Люка” (“Lûc”) из верности императору, однако, естественно, все еще испытывает противоречивые чувства по поводу этого деяния, когда сын его дочери Леи (Leia) мстит ему за убийство.
Именно такое завершение, как мы полагаем, имела и исландская сага Tattúínárdœla (“Сага о людях из Долины Реки Татуин”), хотя, к сожалению, концовка этой саги потеряна, и ее приходится реконструировать по скудным обрывкам древневерхненемецкой поэмы и по упоминаниям в других сагах (следует отметить, что позднейшая рыцарская сага о Люке, сыне Анакина (Lúks saga Anakinssonar) является порождением другой традиции и может быть переводом континентального эпоса, тесно связанного с дошедшим до нас средневерхненемецкей Himelgengærelied, на которой и основано повествование Лукаса). Автору староанглийской поэмы “Деор” (Déor) также известен “Anacan, haten heofongangende” (“Анасен по имени Небоход”), который дальше в поэме упоминается под другим прозвищем — “sunubana” (“сын-убийца”), что свидетельствует о том, что среди англо-саксов была распространена более трагичная версия легенды. Хаммерсшаймб (Hammershaimb), похоже, знает фарерскую балладу о двух Химингангарах (Himingangarar), но ни в одном из известных его собраний нет никаких следов текста этой баллады, и в начале двадцатого века она не была известна последним носителям устной народной традиции на Фарерах.
Сага Tattúínárdœla рассказывает нам о юности Анакина Химингангари (Anakinn himingangari), начиная с детстве, когда он был рабом в в Татуинардалре (Tattúínárdalr) — что примечательно, в ней отсутствует продолжительная сцена гонок, которая есть в средневерхненемецкой версии, а персонаж “Jarjari inn heimski” назван просто местным глупцом, которого Анакин убил в приступе детской берсеркерской ярости (тогда как в средневерхненемецкой версии “Ярйаре” (“Jarjare”) является одним из помощников “Анасена” и его постоянным спутником; Cochrane 2010 полагает, что это из-за того, что средневерхненемецкий текст по происхождению является франкским, и “Ярйаре” может быть сопоставлен с героем из франкской культуры, имеющим похожее имя). После убийства, за которое хозяин Анакина (и, предположительно, отец) отказывается платить компенсацию, мать Анакина — ирландская принцесса, превращенная в рабыню — предсказывает Анакину великое будущее в качестве “йеди” (“jeði”) (точное происхождение этого слова неизвестно, но, возможно, оно представляет собой умышленно шуточное искажение слова “годи” (“goði”). Это побуждает Анакина произнести свои первые стихи:
Þat mælti mín móðir,
at mér skyldi kaupa
fley ok fagrar árar
fara á brott með jeðum,
standa upp í stafni,
stýra dýrum xwingi,
halda svá til hafnar,
hǫggva mann ok annan.
(“Моя мать сказала/ Что должны мне купить/ Корабль с красивыми веслами,/ Что я уплыть должен с йеди,/ Стоять на корме корабля,/ Править великолепным “Кросвинги”,/ Держать курс на гавань,/ Убивать одного человека за другим.”)
Этимология слова “xwingi” (мн. *xwingr?) неизвестна; многочисленные редакторы предлагали разные варианты исправления, но ни один из них не считается достаточно правдоподобным. Вероятно, это еще одно шуточное искажение норвежского слова.
Будучи еще подростком, Анакин выкупает себя из рабства у своего хозяина и организует себе переезд до Корускантборга (Kóruskantborg) в компании с грозным викингом по имени Вига-Обиван (Víga-Óbívan), вместе с которым — после ряда приключений, доказывающих его храбрость и инициативу в бою — поступает на службу к конунгу Корускантборга.
На протяжении следующих нескольких лет мы следим за карьерой Анакина, который влюбляется в ирландскую принцессу Падему (Paðéma), чьего отца он убил в Конфейской битве, в то время как его наставник Вига-Обиван продолжает побуждать его предать Фалфадина (Falfaðinn), конунга Корускантборга. В конце концов Фалфадин узнаёт о двуличии Вига-Обивана и изгоняет его. Вига-Обиван возвращается в Татуинардарл, а Анакин испытывает противоречивые чувства, узнав, что Падема была в союзе с Вига-Обиваном и уплыла вместе с ним в Татуинардалр. Однако Анакин сохраняет верность клятве, данной конунгу Фалфадину, и остается в Корускантборге, где приобретает большой почет на службе конунга и получает много хороших подарков. Также он начинает планировать постройку огромного корабля под названием “Дайтастъярна”(Dauðastjarna), который, будучи готов, станет красой флота Фалфадина, а его команда будет столь многочисленна, что сможет самостоятельно захватить любой город. Из-за его охотничьего искусства Анакина теперь знают под именем “Вейдари-Анакин” (Veiðari-Anakinn), “Анакин-охотник”, или просто Вейдари.
Тем временем в Татуинардалре у Падемы рождаются близнецы — Люк (Lúkr) и Лея (Leia), после чего она умирает от горя и раскаяния за то, что предала мужа. Одна из самых запоминающихся строк в саге произносится ею на смертном одре:
Вига-Обиван отдает Лею на попечение местному годи, а Люка — человеку, которого считает братом Анакина, но на самом деле, вероятно, это переодетый Один. В “Деоре” говорится, что сына “Анасена” воспитал “Оуэн” (“Owen”), и это может свидетельствовать о том, что данная интерпретация верна, но если это действительно имя бога, то неясно, почему в этой форме должен отсутствовать первоначальный англо-саксонский промежуточный звук (если только эта история не возникла в Дании; полностью дискуссию об этом и других вопросах, связанных с текстом “Деора , см. в Nashat 2010).
Вига-Обиван ждет, когда Люк повзрослеет, и к тому времени уже сам становится стариком. Когда юный Люк, разыскивая пропавших овец, забредает на землю Вига-Обивана и на него нападают слуги последнего, Вига-Обиван защищает его и позже говорит Люку (которого во сне идиз назвала прозвищем его отца, “химингангари”, но он не знает, что отец тоже носил его), что отца Люка, Анакина, убил Вейдари, великий капитан конунга Фалфадина из Корускантборга. Люк клянется отомстить, принимает в дар от Вига-Обивана отцовский меч Льйосамайкир (Ljósamækir) и, с помощью наемника Хани (Hani) (если исследователи правы, исправляя имя таким образом; в манускрипте написано “Хан”(“Hann”)) и его корабля под названием “Тусундар Фалкин” (Þúsundár Fálkinn), плывет к огромному кораблю “Дайтастъярна”, которым командует Вейдари в ранге капитана флота Фалфадина. После долгой серии битв Люк и команда гебридских викингов (которые, как мы узнаём из длинной прелюдии к этой стычке, давно враждуют с Фалфадином из-за вопроса налогов), в конце концов топят “Дайтастъярну” — но прежде Вейдари убивает в поединке Вига-Обивана, а викинги Вейдари грабят базу гебридцев на острове, ныне известном как Мейнланд.
В следующих нескольких главах саги описывается нарастание напряжение между Вейдари и Люком в последующие годы. Хани возвращается в Татуинардалр и там женится на Лее (Люк по-прежнему не знает, что она его сестра); он становится великим годи. Тем временем Люк терпит кораблекрушение на одном из островов Фарерского архипелага под названием Дагоба (Dagóba) (происхождение имени не известно, но, вероятно, оно кельтское), где знакомится и проходит обучение у великого воина Йоди (Jóði), который в был спутником Вига-Обивана в дни его молодости; Йоди продолжает призывать Люка убить Вейдари, но его речи в сохранившемся тексте представляются неясными и, вероятно, сильно испорчены последующими редакторами: порядок слов заметно перепутан, и многие из его замечаний отражают анахроничные христианские настроения.
В конце концов Люк видит призрак Вига-Обивана, который является ему за пределами долины последнего, и Вига-Обиван читает Люку насмешливую скальдическую строфу, информируя его, что Хани и Лея (которая, как он прозрачно намекает, приходится Люку сестрой) похищены людьми Вейдари, и упрекает его в том, что он в торчал на Фарерах, “развлекаясь с Йоди”, когда это случилось.
Люк возвращается к Йоди (который упоминается как чудак, живущий внутри ствола огромного дерева посреди болота) и рассказывает ему о привидении. Йоди предсказывает, что, если Люк уедет, то встретит смерть, но Люк, как заведено в героических сагах, не прислушивается к совету старика и отправляется спасать названного брата. Их диалог хорошо известен изкчающим исландскую литературу как классический пример предсказаний, которые так обожают авторы саг:
Проникнув ко двору Вейдари, Люк обнаруживает, что его названный брат Хани колдовством Вейдари превращен в ледышку, и вступает с Вейдари в легендарный поединок, во время которого Вейдари открывает Люку, что он его отец:
В немецкой версии, ставшей знаменитой благодаря фильмам Лукаса, Люк (“Lûc”) далее отрицает утверждение “Вейдера” (“Veiter”), несколько раз восклицая: “Нет!” и заклиная небеса, чтобы это было не так. Однако в исландской версии Люк невозмутимо выслушивает заявление Вейдари и продолжает бой:
Концовка этого героического диалога будоражит воображение многих поколений энтузиастов старонорвежского:
Люка спасает от смерти в воде вмешательство людей Леи и Хани на “Тусундар Фалкине”. После это памятной развязки в манускрипте идет обширная лакуна, и затем действие продолжается эпизодом, в котором Люк спасает Хани и Лею от продажного (и чрезвычайно тучного) датского купца Ябби — в целом довольно комичного персонажа, а инцидент в целом, вероятно, следует считать интерполяцией из более поздней рыцарской саги. К сожалению, в этом месте сага демонстрирует свой повторяющийся характер, и мы снова узнаём, что Вейдари строит з под покровительством Фалфадина — огромный корабль, который будет назван “Дайтастъярна ин мейри” (Dauðastjarna in meiri). Во время большого пира Люк и Хани клянутся, что убьют Вейдари и Фалфадина, сожгут “Дайтастъярну” и завоюют Корускантборг. Их похвальба считается обязующей, и названные братья на нескольких боевых кораблях с воинами плывут к стоянке “Дайтастъярны”. Там Хани получает помощь от людей, которых сага называет “birnir” (буквально — “медведи”, но в контексте повествования, вероятно, под ними следует понимать шетландцев — немецкая версия, что сбивает с толку, считает их настоящими медведями) и атакует флот Фалфадина, но Люка берет в плен Вейдари и приводит на аудиенцию к Фалфадину.
Здесь текст “Саги о людях из Долины Реки Татуин”, к сожалению, обрывается, но почти наверняка развязку можно реконструировать так, как говорилось выше (с помощью ключей из староверхненемецкого текста): происходит решающий поединок, во время которого терзаемый конфликтом Вейдари выбирает верность сюзерену, жертвуя верностью семье, и убивает своего сына Люка, тем самым лишая себя наследника, а в последующем финале, где Вейдари богат, но стар и измучен, его самого убивает сын Хани и Леи, мстящий за Люка.