Е. А. Гуревич. Парная формула в эддической поэзии — Статьи

Внимание исследователей не раз привлекали многообразные речевые стереотипы, которыми изобилуют произведения средневековой литературы, и прежде всего поэтическая формула как один из видов подобных словесных трафаретов.

Вопрос о формульности памятников средневекового эпоса поднимался в течение последних десятилетий, как правило, в связи с теорией устного сочинения Пэрри — Лорда,[1] которая возникла из сопоставления языка гомеровского эпоса и современных эпических песен южнославянских сказителей и объясняет формульный стиль условиями, в которых творит не знающий письменности певец. Согласно Пэрри и Лорду, традиционная формула — необходимое средство, без которого устный поэт не мог бы импровизировать свою песнь (обычно весьма большую по количеству стихов) непосредственно перед лицом аудитории.

Тот факт, что формула оказалась центральным понятием теории, не повлек, однако, за собой ее пристального и беспристрастного изучения как целостной единицы поэтического языка. Не привели к этому и нескончаемые споры об определении формулы.[2] Причину создавшейся парадоксальной ситуации, заключающейся в том, что теорию формульности мало интересует формула как таковая, надо, по-видимому, искать в основных положениях теории Пэрри и Лорда, которые отождествляли формульность и устность и тем самым считали возможным установить книжный или устный характер текста, основываясь на чисто количественных данных о присутствии в нем большего или меньшего числа формул. Поскольку же формула считалась необходимой приметой устного текста, и только его, вызванной к жизни условиями импровизации и только с ними связанной, то нужда в ее изучении отпадала. Анализ формулы не мог дать большего, чем то, что уже дало само извлечение ее из текста, и потому был излишен.

Подобный взгляд на проблему формульности и лежащее в основе теории Пэрри — Лорда отождествление понятий «традиционное» и «устное» представляются малообоснованными. Поскольку мы не склонны считать формулу необходимой приметой устного происхождения текста и вообще не ставим своей задачей установить устный или книжный характер того или иного памятника, постольку в [61] вопросе о формульности для нас на первый план выдвигается рассмотрение формулы как таковой и ее места в поэтической системе. Предлагаемая работа посвящена анализу одного вида эддических формул — парной формулы.

Парные формулы — наиболее изученные из всех формул эддической поэзии. Им отведено немалое место в книге Рихарда Майера «Германская поэзия, описанная по ее формальным элементам» (1889), рассматриваются они и в работах Е. М. Мелетинского.[3] Авторы пользуются применительно к этому виду формул другим термином — «близнечные формулы» (Zwillingsformeln) или «близнечные семантические пары». Из дальнейшего изложения станет ясно, почему мы отказались от этого термина и избрали более общий.

Парные формулы — это формулы, строящиеся по общей модели х₁ ос х₂, где х₁ = х₂ грамматически как слова одного морфологического класса, стоящие в одной и той же словоизменительной форме (единственное допустимое несоответствие — число имени существительного). Как х_1, так и х₂ всегда занимают метрически сильную позицию. Помимо союза ос «и» встречаются также союзы né «ни», eða «или» и другие, но гораздо реже. Р. Майер дает классификацию данного вида формул, выделяя при этом следующие признаки: аллитерацию и рифму. Согласно этим признакам все парные формулы подразделяются на аллитерирующие (Alliterirende Zwillingsformeln), рифмующиеся (Endreimende Zwillingsformeln) и лишенные как аллитерации, так и рифмы (Reimlose Zwillingsformeln). В свете данной классификации наша общая модель получает варианты: А х₁ ос Ах₂, R x₁ ос Rx₂ и х₁ ос х₂, где А — аллитерация, a R — рифма (ása ос álfa «асы и альвы», snapir ос gnapir «клекочет и вешает голову», hiálm ос brynio «шлем и броня»).

Аллитерацию и рифму мы будем в дальнейшем рассматривать как дополнительные формальные признаки, обеспечивающие возникновение более крепкой формальной связи, нежели та, которая задана самой моделью х₁ ос х₂, являющейся минимальной для формулы этого вида.

С точки зрения организации содержания Р. Майер выделяет два основных принципа: контраст и сходство, и согласно им подразделяет все формулы на тавтологические (tautologische) и антитетические (antithetische).[4] P. Майер, однако, не пользуется этой классификацией на деле, ограничиваясь лишь формальной классификацией. В противном случае он, безусловно, столкнулся бы с тем фактом, что значительное число парных формул нельзя отнести ни к одной из этих двух групп. Это формулы типа mar ос mæki Ls. 12. 1 «конь и меч», lof ос vit Háv. 9.3 «хвала и ум», oflgan ос aldinn Rþ. 1.3 «могучий и старый» и многие другие. Понятия, объединенные в подобные формулы, не связаны между собой ни отношениями противопоставления, ни отношениями максимального сходства, они, скорее, [62] дополняют друг друга. Поэтому мы выделяем третий способ организации содержания — способ дополнительности. Выделение этого третьего способа и заставило нас отказаться от термина «близнечные формулы», как слишком узкого для нашей классификации.

Итак, мы выделяем три структурных способа организации семантики: 1) способ оппозиции, 2) способ дополнительности и 3) способ тавтологического (или синонимического) повтора. Согласно этим трем способам организации внутренней формы (т. е. структуры содержания в отличие от внешней формы, способы организации которой — модели х₁ ос х₂, Ах₁ ос Ах₂, Rx₁ ос Rx₂ — описаны выше) мы можем произвести классификацию всех обнаруженных нами в «Эдде» парных формул. Эта классификация будет семантической, так как внутри каждой из трех групп формул, выделенных на основании указанных способов организации их внутренней формы, оказалось возможным, в свою очередь, выделить отдельные семантические подгруппы.

Семантическая классификация парных формул[5]

I. Формулы, связанные отношениями оппозиции

1. Природные стихии, светила, части света, время суток/года:

mál ос misseri Háv. 60.6 «четверть года — полугодие»

См. также: Vsp. 3.3; Vsp. 6.5, Vm. 24.6; Háv. 116.5; Skm. 6.6, НН. 1.21.3, HHv. pr. 9.2, HH. II. pr. 4.5; HHv. 29.4.

ása ос álfa Háv. 159.4, Grm. 4.3, Skm. 7.4, Ls. 2.4, 13.4, 30.4. «асы — альвы»

См. также: Ls. 45.3, 55.6; Vm. 33.3; Fm. 12.6; Gðr. 1.23.4; Gðr. III.3.7,- Grt. 22.7; Rþ. 16.9.

3. Пространственные и временные противопоставления:

5. Единичные формулы, не составляющие отдельных групп:

viðrgefendr ос endrgefendr Hav. 41.4 «дающий дары — возвращающий дары»

rýnendr né ráðendr Akv. 9.3 «тайно советующий — явно советующий»

II. Формулы, связанные отношениями дополнительности

1. «Военные формулы», атрибуты князя или воина:

См. также: Háv. 41.1; Ls. 54.3; Grp. 1.8; Hunn. 9.9; HH. II.46.4; Hdl. 2.6; Sd. 36.4; 30.1; Hm. 22.9.

См. также: Hrbl. 3.7; Háv. 61.1; Sd. 30.1; Háv. 4.3; Sg. 2.5, Rþ. 32.9; Hunn. 15.3; Sd. 34.4; Sd. 17.3; Hunn. 6.9.

См. также: Rþ. 1.3; Háv. 15.1; 103.4; 8.3; 58.3, Fm. 26.4; Háv. 161.3, 99.6; Hrbl. 18.11.

См. также: Háv. 146.6; Skm. 29.1; 29.2; Hrbl. 26.3; Ls. 3.4; Ghv. 5.3; Sg. 26.6.

5. Единичные формулы, не составляющие отдельных групп:

ristnir ос roðnir Gðr. II.22.3 «вырезанные — окрашенные» rauðan ос rióðan Rþ. 21.5 «рыжий — румяный»

snapir ос gnapir Háv. 62.1 «клекочет — вешает голову»

См. также: Háv. 63.1; НН. II. 14.5; Vsp. 18.3; Gðr. II.21.3; Вr. 13.7; Sd. 17.1; Rþ. 4.3; Háv. 33.4; Od. 34.1; Rþ. 12.2.

meiðmar ос mǫsma Rþ. 38.5 «драгоценности — сокровища»

2. Единичные формулы, не составляющие отдельных групп:

Первое, что бросается в глаза, — это то, что структурные способы оппозиции и дополнительности служат средством организации формул, в свою очередь объединяющихся в отдельные семантические — группы, которые не совпадают друг с другом: по способу оппозиции построены формулы, входящие в семантические группы «мифологические существа, люди», «природные стихии» и проч., по способу дополнительности — формулы бытовые, отражающие житейскую мудрость, а также военные атрибуты князя. Перекликаются лишь отдельные формулы I и II групп, но главным образом не между собой, а с формулами III группы, наиболее замкнутой количественно и наименее способной к расчленению на отдельные семантические подгруппы.

Второе, что привлекает внимание, — это сами понятийные категории, объединяющие формулы по семантическим подгруппам, и их распределение по трем основным группам парных формул.

Формулы, организованные по способу оппозиции, содержат следующие семантические подгруппы: природные стихии, мифологические существа, противопоставление полов и внутриродовые оппозиции, пространственные и временные противопоставления, цвета. Понятия эти можно было бы обозначить как мировоззренческие категории, отражающие архаичные и наиболее устойчивые представления. Перед нами картина мира, замкнутая и неподвижная, где все существует от века и имеет свое название и место. Формулы, воплощающие эту картину мира, можно встретить в большом количестве и вне эддической поэзии, например в древнеанглийских поэтических памятниках (ср. eorðan ond upheofon Zaub. 1.28 «земля — небо», sund wið sande В. 213 «море — берег», fæder ond mōder Gen. 194 «отец — мать» и др.), в саксонском «Хелианде» (ср. himil endi еrðа 41 «земля — небо», dago endi nahto 451 «день — ночь» [65] и др.) или в скандинавских юридических текстах. Примером последнему могут служить следующие отрывки из «Речи о мире»:

Мы видим, таким образом, что парная формула (как общая модель) и группа парных формул, связанных отношениями оппозиции (как способ структурной реализации общей модели и одновременно как конкретные ее проявления), не присущи исключительно не только эддическому стиху, но и стиху вообще, поскольку они встречаются в изобилии и вне собственно аллитерационной поэзии. Оба эти обстоятельства дают основания считать парную формулу весьма древним образованием. Что же касается группы оппозиционных формул, то ее в большинстве своем составляют формулы, воплощающие архаичные и наиболее устойчивые соотношения понятий, что делает возможным предположить, что формулы, основанные на отношениях оппозиции, суть древнейший пласт парных формул в эддической поэзии.

Иначе обстоит дело со второй группой формул — формулами, связанными отношениями дополнительности. Здесь оказалось возможным выделить следующие семантические подгруппы: «военные формулы» (сюда же относятся атрибуты князя или воина), бытовые формулы (предметы обихода, еда, одежда), формулы, объединенные общим понятием «положительного» (ум, умение, хвала) и «отрицательного» (забота, вражда, страх). Если свести эти понятия к еще более общим, то окажется, что формулы, связанные отношениями дополнительности, распадаются на три основные семантические группы: героическую, бытовую и воплощающую житейскую мудрость.

Что касается первой из этих трех групп, то сюда входят некоторые весьма употребительные формулы, встречающиеся не только в эддической поэзии (ср. в древнеанглийской поэзии: land ond leode Eadv. 25 «земля — люди», helm ond byrne В. 1629, 2868 «шлем — броня» и др., а также в прозе, в том числе в прозаических вставках в самой «Эдде»: rænt ос brent HHv. pr 5.12 «грабить — жечь»).

Если обратиться к сопоставлению понятий, выраженных формулами оппозиционными и формулами дополнительными, то нельзя не заметить, что они отражают различные пласты сознания: первые — категории мировоззренческие (мифологические и связанные со строением рода и мира), неподвижные и первоначальные, вторые — категории поведенческие, динамичные в основе своей, изменяющиеся, отражающие непосредственно или подразумевающие героическое и бытовое поведение человека. В них уже нет замкнутости и статуарности, свойственных мировоззренческим категориям. Напротив, они открыты, одно понятие присоединяется здесь к другому не как необходимое, а как возможное, и потому мы без труда находим [66] разомкнутые цепочки понятий: horscr ос þǫgull Háv. 6.4 «мудрый — молчаливый» — þagalt ос hugalt Háv. 15.1 «молчаливо — понятливо» — minnigr ос málugr Háv. 103.4 «понятливый — красноречивый» — mál ос manvit Sd. 4.4 «красноречие — ум» — lof ос vit Háv. 9.3 «хвала — ум» — lof ос lícnstafi Háv. 8.3 «хвала — доброжелательность». Если формулы оппозиционные, отражающие и закрепляющие неизменную, от века существующую картину мира, сами способны к изменению и разрушению не более, чем она, то формулы дополнительные, воплощающие текучую и подвижную жизненную практику, неизбежно отражают все ее изменения и уже потому способны так же легко возникать, как и разрушаться. Устойчивость и неизменность противопоставлений, нашедших свое выражение в оппозиционном типе формул, вполне могут служить залогом архаичности и самих формул этого типа, в то время как неустойчивость сочетания понятий внутри дополнительного типа формул (при, возможно, не меньшей древности самого способа дополнительности по сравнению со способом оппозиции) свидетельствует против этого. Те дополнительные формулы, которые мы находим в «Эдде», явно в большинстве своем уступают в древности формулам оппозиционным. Что же касается самих структурных способов оппозиции и дополнительности, то первый из них, по-видимому, исчерпал себя и уже в «Эдде» отличается крайней непродуктивностью: он почти исключительно служит способом организации мировоззренческих, архаичных формул и не обслуживает понятия, подверженные изменениям. Способ дополнительности, напротив, чрезвычайно продуктивен, хотя бы уже потому, что отражает всю изменчивость человеческой практики. В связи с этим встает следующий вопрос: почему оппозиционный тип структурной связи обслуживает в «Эдде», за немногими исключениями, только мировоззренческие формулы? Ведь самый способ оппозиции вовсе не предполагает такого ограничения и отбора понятий: любая антонимическая пара (умный — глупый, злой — добрый) организуется по способу оппозиции. Рассматривать же подобный отбор как случайный нет ни малейших оснований, поскольку он проводится с удивительной неуклонностью. Что это: чисто эддическая особенность или же этот отбор распространяется на всю скандинавскую традицию? Ниже мы попытаемся хотя бы отчасти ответить на этот вопрос, анализируя формулы «Эдды», детальное же его рассмотрение требует привлечения обширного поэтического и непоэтического материала и могло бы стать предметом другой работы.

Третья группа формул — парные формулы, организованные по способу тавтологического повтора, — довольно немногочисленна и мало поддается семантической классификации. Здесь вычленяется только одна семантическая подгруппа со значением «богатство». В отличие от отношений непересечения, возникающих между I и II группами парных формул, формулы III группы по большей части прилегают, когда речь идет об их семантике, к этим двум группам. Так, группа со значением «богатство» приближается к героическим формулам, формулы hvítri ос horscri Rþ. 39.7 «умная — [67] разумная», afl ос eliun Rþ. 44.5 «сила — мощь», glaðr ос reifr Háv. 15.4 «веселый — радостный» сближаются с формулами, обозначающими положительные качества и ценности; с другой стороны, формулы hǫrg ос hof Vsp. 7.3 «храмы — капища», ísa ос íǫcla Sg. 8.3 «льды — ледники» смыкаются с формулами первой группы.

Что касается самого способа организации этих формул — тавтологии, то он, по-видимому, связан с усилительным повтором. На архаичность этого способа указывает и то, что формулы, организованные по способу тавтологии, мы встречаем в изобилии, подобно оппозиционным формулам, за пределами поэзии, а именно в законах. В качестве примера можно привести отрывок из «Старшего Вэстьётского Уложения»:

Однако, хотя у нас и имеются свидетельства в пользу архаичности самого способа образования формул этой группы, достаточных оснований считать большую часть тавтологических формул в «Эдде» принадлежащими, подобно большинству формул оппозиционных, к древнейшему и, возможно, допоэтическому пласту, у нас нет. На это указывает прежде всего самый характер синонимики, лежащей в основе образования многих из известных нам эддических формул: hringa oc men Vsp. 29.2 «кольца — ожерелья», sǫxom ос sverðom Vsp. 36.3 «мечи — секиры», auðs ос hringa HH. I.11.3 «богатство — кольца» и др. Все эти близкие по значению слова не являются синонимами в прозе и становятся таковыми только в поэзии. Использование собственно поэтической синонимики во многих формулах этого типа может свидетельствовать о продуктивности модели тавтологического повтора в «Эдде».

До сих пор мы рассматривали формулы только с точки зрения тех структурных способов, которые лежат в основе организации их семантики, т. е. с точки зрения их внутренней формы. Настало время приступить к рассмотрению характера соотношения внутренней и внешней формы в парных формулах.

Характер связи (как внешней, так и внутренней), возникающей между членами формулы, — это прежде всего вопрос цельности: что́ держит формулу, не дает ей раствориться в потоке стихов, выделяет ее как целостную единицу, отличную от обычного перечисления, строящегося по той же модели х₁ ос х₂.

Что касается внешней формы, то здесь наиболее «крепкая» связь возникает в тех вариантах общей модели, которые содержат дополнительные формальные признаки, т. е. аллитерацию и рифму (Ах₁ ос Ах₂, Rx₁ ос Rx₂).[8] [68]

Что касается внутренней формы, то здесь «крепкий» характер связи присущ I и III структурным типам (т. е. способам оппозиции и тавтологии), как наиболее закрытым. В самом деле, если перед нами оппозиционный тип связи, то мы можем ожидать наличия лишь ограниченного ряда противопоставлений. Приведем пример. Положим, что нам известен первый член оппозиции — «земля», но неизвестен второй. Можем ли мы его предсказать? Безусловно, можем, это — «небо» или «море». Причем в эти оппозиции «земля» входит с разными значениями: в первом случае как собственно «земля» и может быть противопоставлена только «небу», во втором случае в значении «суша», противопоставляемая «воде» («морю»). Второе значение, а вместе с ним и образуемая им оппозиция конкретизируют более абстрактную, подразумеваемую здесь пару «сухое — мокрое». Собственно семантическое ограничение налицо (в другие оппозиции «земля» войти не может), но эта семантика может передаваться посредством разных синонимов, ряд которых опять-таки неизбежно ограничен. Таким образом, ограниченный ряд понятийных противопоставлений раскрывается в ограниченном ряду их словесных воплощений: á landi ос á vatni HHv. 29.4 «земля — вода», ym lǫnd ос um Iǫg Hdl. 24.7 «земля — море», сюда же относится sandr né sær Vsp. 3.3 «песок — море» и реализующееся в «Эдде» лишь в составе параллелизма противопоставление iǫrð né upphiminn Vsp. 3.5–6 «земля — небо».

Если же мы проделаем аналогичный опыт с тавтологическим типом связи, то окажется, что в этом случае ряд возможных вариантов второго компонента формулы ограничен только пределами синонимического ряда, поскольку мы будем иметь дело не с парой понятий, а лишь с одним повторяющимся понятием.

Иначе обстоит дело с дополнительным видом связи: здесь свобода выбора второго члена формулы весьма велика. Этот ряд принципиально открыт внутренне и ограничен лишь контекстом, т. е. внешне. Воспользуемся для иллюстрации тем же примером с понятием «земля», выраженным словом land. В формулах, построенных по способу дополнительности, это слово будет иметь другую семантику, не «суша» или «земля», противопоставленная «небу», а «земля» как «владения». Во всех случаях употребления с подобной семантикой слово land стоит во множественном числе в следующих формулах: Iǫndom ос þegnom HH. 1.10.8 «зе́́мли — воины», lǫnd ос 1ýðа Hunn. 9.9 «земли — люди», sigrs ос landa HH. 1.56.9 «победа — земли», munar ос landa HH. II.46.4 «радости — земли», vápna ос landa Br. 8.4 «оружие — земли». В свою очередь, входящее в формулу vápna ос landa слово vápn «оружие» мы встречаем в других формулах: vápnom ос váðom Háv. 41.1 «оружие — одежда», vitz ос vápna Sd. 36.4 «ум — оружие». Слово váð «одежда», в свою очередь, входит в формулу matar ос váða Háv. 3.4 «еда — одежда», а слово vit «ум» — в формулу lof ос vit Háv. 9.3 «хвала — ум» и т. д. Значение слова при его вхождении в разные формулы, а значит, при соприкосновении с другими понятиями не изменяется, но конкретизируется каждый раз по-новому, поворачивается разными своими [69] гранями. Так, слово váð «одежда» в формулах vápnom ос váðom «оружие — одежда» и matar ос váða «еда — одежда», обозначая одно и то же понятие, включается через второй член формулы в различные контексты (в широком смысле слова). В одном случае это контекст героический, где на первый план выдвигаются такие признаки денотата, как «богатая, красивая одежда» или «защищающая в бою одежда, кольчуга», в другом — бытовой, и здесь на первом плане иные функции и характеристики денотата: «прикрывающая наготу», «согревающая одежда». Совмещение разных аспектов значения в одном слове как в целом делает возможным его вхождение в самые разнообразные связи, выявляющие все нюансы этого значения. Мы видим, таким образом, разомкнутую цепь понятий, к каждому звену которой с разных сторон могут прикрепляться другие звенья, а к ним, в свою очередь, третьи, покрывая собой обширное семантическое поле. Мы видим также, что эта цепь вовсе не ограничена пределами данного семантического поля («военные формулы», «бытовые» и т. д.) и охватывает несколько таких полей, присоединяя их друг к другу через отдельные формулы.

Если же сопоставить эту разомкнутую цепь понятий с оппозиционной формулой lopt — Iǫgr «небо — море» и приведенными выше land — Iǫgr «земля — море» и *iǫrð — upphiminn «земля — небо», то мы увидим, что эти понятия образуют замкнутый треугольник «земля — небо — море» и что ни одно из них не вступает в другие связи, в то время как ряд возможных вариантов второго компонента в дополнительных формулах открыт и сам он может вступить в самые разнообразные связи.

Что же имелось в виду, когда было сказано, что этот ряд ограничен только контекстом? При связи оппозиционной и тавтологической, как мы видели, второй член задается самим характером связи (т. е. изнутри), а не контекстом, контекст лишь определяет (в случае оппозиционной связи), какой из возможных заданных характером связи вариантов будет предпочтен в данном случае. При связи дополнительной второй компонент формулы не задается изнутри, а лишь подсказывается контекстом. Контекст — единственное, что предопределяет второй член формулы. Из этого следует, что формула, организованная отношениями дополнительности, может быть контекстуальной, т. е. может не существовать вне данного контекста сама по себе, из чего в свою очередь следует, что такая формула может (а часто и должна) быть окказиональной, т. е. встретиться лишь однажды не по причинам внешним (не все тексты сохранились и проч.), а по причинам ее внутреннего строения, ее свободы от обязательных связей, а следовательно, и неизбежной неустойчивости.

Таким образом, как мы могли убедиться, наиболее слабым способом внутренней организации формулы является способ дополнительности.

Учитывая, что для формулы необходим тот или иной способ «держания» — организации внешней и внутренней формы, способной противостоять ее возможному разрушению, мы могли бы [70] предположить, что наименее связанный со стороны внутренней формы тип будет требовать повышенной внешней связанности (т. е. укладываться в схемы Ах₁ ос Ах₂, Rx₁ ос Rx₂). Но это только наше предположение, основанное на чисто логическом требовании крепкой связи, которая могла бы удерживать формулу от разложения. Что же мы имеем на самом деле?

Внутренняя форма	Внешняя форма
	x₁ ос х₂	Ах₁ ос Ах₂	Rх₁ ос Rх₂
Оппозиция (I) Дополнительность (II) Тавтология (III)	4 (4)[9] 27 (27) 6 (5)	30 (26) 34 (36) 11(12)	5 5 1

Что касается схемы Rx₁ ос Rx₂, то из 123 парных формул в «Эдде» по ней строится лишь 11. Столь ограниченное использование рифмы даже для организации несобственно стиховых единиц связано с ее периферийным положением в системе при главенствующей роли аллитерации и указывает на то, что модель Rx₁ ос Rx₂ по сравнению с двумя другими моделями является второстепенной для парных формул «Эдды».

Если же мы обратимся к схемам х₁ ос х₂ и Ах₁ ос Ах₂ — основным для формул этого типа в «Эдде», то окажется, что наше предположение не подтвердилось. По аллитерационной модели — самой распространенной — строится подавляющее большинство формул I типа (оппозиционных), большинство (но отнюдь не подавляющее!) формул II типа (дополнительных) и более половины формул III типа (тавтологических).

Но нас, прежде всего, интересуют формулы дополнительные. Оказывается, вопреки нашим ожиданиям, что солидная часть этих формул (около половины) наделена слабой внешней связью, а значит, соотношение внешней и внутренней формы реально является обратным предполагавшемуся. Более крепкой внешней форме соответствует и более крепкая внутренняя форма. Подавляющее большинство оппозиционных и тавтологических формул, таким образом, имеет вдвойне крепкую связь, в то время как значительная часть дополнительных формул имеет вдвойне слабую связь.[10] Перед нами и с точки зрения внешней формы наиболее свободный (а значит, и наиболее легко возникающий и разрушающийся) тип парных формул. Наше требование необходимой крепкой связи оказалось необоснованным. Формула может опираться, как мы видели, и только на общую модель х₁ ос х₂ со стороны внешней формы, имея при этом чрезвычайно свободную внутреннюю форму. Здесь вновь встает вопрос: что же в таком случае держит ее как формулу? Когда речь идет о внешней форме, то, по-видимому, сила аналогии, продуктивность самой модели х₁ ос х₂ как модели, уже давно ставшей формульной. Когда же речь идет о внутренней форме, то нельзя не заметить, что подавляющее большинство дополнительных формул [71] распределяется (хотя и при имеющих место переходах) по ограниченному ряду семантических групп, именно внутри которых и продуктивна данная формульная модель. Нельзя, наконец, не отметить и тот факт, что внутри каждой из семантических групп имеется слово или несколько слов, входящих в разные формулы (их можно условно обозначить как стержневые слова, это — lǫnd «земли», vápn «оружие», lof «хвала», þǫgull «молчаливый» и др.). Подобный отбор отдельных слов и целых семантических полей не может не поддерживать дополнительные формулы и должен способствовать их продуктивности.

Все здесь сказанное ни в коей мере не противоречит нашему утверждению о том, что дополнительная формула — наиболее свободный и наиболее легко возникающий тип парных формул. Неустойчивость не мешает ее возникновению и существованию в тексте, напротив, как мы видели, таких формул в «Эдде» множество. И тут встает новый вопрос: почему эддический стих культивирует этот вид формул? Отчасти на него можно дать ответ, и не производя специального анализа. Ясно, что в таких песнях, как «Прорицание вёльвы» или «Речи Вафтруднира», мы должны встретить почти исключительно оппозиционные формулы, отражающие мифологическую картину мира, а в «Речах Высокого», напротив, формулы бытовые, т. е. относящиеся к дополнительному типу. Уже из этого видно, что поставленный нами вопрос — это отчасти вопрос контекста. Однако его можно повернуть и другой стороной. Как мы выяснили, подвергнув анализу другие типы формул в «Эдде», и прежде всего формулу семантическую, критерии выделения которой были выдвинуты Пэрри, эддический стих легко обходится вообще без формул. Из этого следует, что нам предстоит объяснить, насколько это в наших силах, зачем эддическому стиху понадобились парные формулы, и прежде всего дополнительный их тип, состоящий из формул, по большей части не пришедших извне, а способных возникнуть и, безусловно, возникающих именно в стихе «Эдды»

До сих пор формула рассматривалась как единица, организованная по собственным законам, вне ее связи со стихом. Поставленный вопрос предполагает изучение парной формулы в стихе «Эдды».

Для того чтобы выяснить, какое место занимает парная формула в стихе «Эдды», необходимо обратиться к анализу ее последовательно на всех уровнях эддического стиха, начиная от наименьшей его единицы — полустишия и кончая наибольшей его единицей — песнью в целом. Не имея возможности останавливаться на этом анализе во всех подробностях, мы коснемся здесь лишь наиболее общих вопросов взаимодействия парной формулы и эддического стиха.

Парная формула в «Эдде» в большинстве случаев совпадает с полустишием (краткой строкой), т. е. занимает его полностью, однако она может и не совпадать с ним, соседствуя в полустишии с непосредственно не относящимися к формуле словами (ср., например: [72] mey ос mǫg saman Vm. 33.3 «дочь и сын вместе», lof ос vit, meðan lifir Háv. 9.3 «хвала и ум, пока живет» и др.). Подобное соседство, необходимое с точки зрения метрики, поскольку приведенные формулы не способны самостоятельно заполнить правильную стихотворную строку, но невозможное для других видов структурных формул (ритмико-синтаксических и грамматических, т. е. формул, вообще не связанных с воспроизведением какого-либо устойчивого смысла), свидетельствует о том, что парная формула и при ее неминуемом внешнем приспособлении к стиху, сохраняет одновременно благодаря присущей ей самовыделимости внутреннюю от него обособленность. Не обладай парная формула особой самовыделимостью, само соседство в полустишии с не относящимися к ней словами стало бы невозможным: оно привело бы к разрушению формулы.

Известная свобода парной формулы от стиха, объясняющаяся ее не основанной на стихе внутренней целостностью, выражается не только в том, что она может не занимать полностью полустишие, но и в том, что парная формула способна выходить за пределы полустишия, становясь тем самым единицей долгой строки, не занимая ее при этом полностью. В этом случае формула располагается посредине долгой строки и объединяет собой соседние полустишия: hafði hon lýði ос lǫnd um sic Od. 17.3–4 «имела она дружину и земли вокруг себя». Подобное перемещение формулы внутри долгой строки возможно только у наиболее семантически связанных типов парной формулы.

Рассмотренные выше случаи взаимодействия парной формулы и стиха, свидетельствующие об относительной ее свободе от стиха, показывают ее способность к некоторым перемещениям, не затрагивающим структурной целостности формулы. Указанные случаи перемещения в стихе формулы в целом приходится отличать от случаев перемещения компонентов формулы, прежде всего их разрыва, не относящимися к формуле словами. В этом случае мы вряд ли вообще можем говорить о формуле, поскольку разрушается предполагающая ее структурная целостность. Вместе с тем мы, по-видимому, в большинстве случаев не вправе говорить и о разрушении формулы, поскольку присутствующая здесь соотносительность понятий может изначально существовать и вне формулы. Пояснить это можно следующим примером: в «Эдде» мы находим одну и ту же пару «асы — альвы», организованную двумя разными способами — ása ос álfa Ls. 2.4 и др. и Hvat er mеð ásom, hvat er mеð álfom? þrk. 7.1–2 «Как у асов, как у альвов?». Парная формула — лишь один из способов структурного выражения соотносительности понятий, другая форма реализации тех же отношений — параллелизм. Предпринимались попытки установить генетическую связь между парной формулой и параллелизмом. Так, Рихард Майер придерживается того мнения, что близнечные (парные) формулы возникают из параллелизмов и являются экстрактом последних.[11] Вряд ли, однако, возможно выяснить с достаточной долей очевидности, какая из этих двух форм первоначальная, кроме того, не исключена также и возможность их параллельного развития. Обращает на себя внимание [73] тот факт, что подавляющее большинство эддических параллелизмов, совпадающих с парными формулами, соответствует внутри этих последних, прежде всего, оппозиционному и тавтологическому типам, что лишний раз говорит об их наибольшей устойчивости.

Мы рассмотрели здесь лишь два случая взаимоотношений парной формулы и стиха — место формулы внутри полустишия и долгой строки — и выяснили, что парная формула может сохранять некоторую обособленность от стиха и даже служить средством организации долгой строки при условии достаточной внутренней семантической связанности формулы. Выяснение взаимодействия парной формулы и стиха на других его уровнях — от полустрофы до песни — предполагает изучение функций парной формулы в эддическом стихе, ее участия в организации этих единиц.[12]

Композиционная организация эддического стиха при участии парной формулы

rœddo ос rýndo, reccio gørðo,
Þræll oc Þir, þrungin dœgr. Rþ. 11.5–8 (Vsp. 6.5–10)

(говорили и шептались, постель расстилали Раб и Рабыня целыми днями)[*]

Unz þrír qvómo ór því liði,
ǫflgir oc ástgir, æsir, at húsi;
fundo á landi, lítt megandi,
Asc oc Emblo, ørlǫglausa. Vsp. 17 (cp. Gðr. 11.39, Rþ. 32).

(Наконец, трое пришло из того рода могучих и благих асов к дому; нашли на земле бессильных Аска и Эмблю, судьбы не имевших.)

Vatz er þǫrf, þeim er til verðar kømr,
þerro oc þióðlaðar,
góðs um œðis, ef sér geta mætti,
orðz oc endrþǫgo. Háv. 4

(Вода нужна тому, кто на пир приходит, полотенце и дружеское приглашение, в радушном приеме нуждается он, в слове и молчании.)

Þagalt oc hugalt scyli þióðans barn
oc vígdiarft vera;
glaðr oc reifr scyli gumna hverr,
unz sinn biðr bana. Háv. 15 (cp. Háv. 41, Sd. 34, Rþ. 1, Hdl. 2)

(Молчалив и понятлив должен знатного сын и отважен быть в битве; веселым и радостным должен каждый муж до смерти своей быть.)

1) Eldir qvað:
«Of vápn sín dœma oc um vígrisni sína sigtíva synir; [74]
ása oc álfa, er hér inni ero,
mangi er þér i orði vinr.»

Loki qvað:
«Inn scal ganga Ægis hallir í,
á þat sumbl at siá:
iǫll oc áfo fœri ec ása sonom,
oc blend ec þeim svá meini miǫð.»

           Eldir qvað:
«Veiztu, ef þú inn gengr Ægis hallir í,
           á þat sumbl at siá,
hropi oc rógi ef þú eyss á holl regin:
           á þér muno þau þerra þat.» Ls. 2–4 (Háv. 8–9, Gðr. II. 21–22);

(Эльдир сказал: «Об оружье своем и о смелости в битве беседуют сыны богов; из асов и альвов, что в доме находятся, никто не зовет тебя другом».

Локи сказал: «К Эгиру в дом я войду, посмотреть на этот пир; раздор и вражду принесу я сыновьям асов и смешаю их мед со злобою».

Эльдир сказал: «Если к Эгиру в дом ты войдешь посмотреть на этот пир, если криком и бранью ты осыплешь милостивых богов, об тебя же их вытрут».)

2) осложненная внутристрофической организацией:

Þveginn oc mettr ríði maðr þingi at,
           þótt hann séð væddr til vel;
scúa oc bróca scammiz engi maðr,
né hestz in heldr, þótt hann hafit góðan.
Snapir oc gnapir, er till sævar kømr,
           ǫrn á aldinn mar;
svá er maðr, er með mǫrgom kømr
           oc á formælendr fá.
Fregna oc segia scal fróðra hverr,
           sá er vill heitinn horscr;
einn vita né annarr scal,
þióð veit, ef þríro. Háv. 61–63 (Ls. 12–13)

(Умыт и сыт должен ехать муж на тинг, хоть он и не в хорошей одежде; башмаков и штанов не надо стыдиться, а также коня, если он неказист.

Клекочет и вешает голову, когда к древнему морю прилетает орел; подобен ему муж, имеющий в толпе немногих заступников. Спросит и скажет всякий умный, что хочет cлыть мудрым; один должен знать, а не другой, а если их трое, то люди узнают все.)

В «Эдде» имеется только один случай участия парной формулы в организации песни. Это — «Песнь о Риге», которая состоит из трех частей, где каждая часть открывается парной оппозиционной формулой:

Мы видим, таким образом, что парная формула в «Эдде» принимает композиционные функции. Есть ли какая-нибудь разница в функционировании формулы в качестве единицы, способной организовывать и долгую строку, и более высокие уровни стиха?

Если парная формула, соединяющая полустишия и тем самым становящаяся средством организации долгой строки, непременно должна обладать достаточной внутренней связанностью, т. е. выступать, прежде всего, как единица семантическая, то на других уровнях стиха дело обстоит иначе. Формула здесь принимает композиционные функции только в силу своего структурного характера, ее семантика не имеет при этом значения, центр тяжести переносится целиком и полностью на модель х₁ ос х₂, конкретное же наполнение этой модели к композиционным функциям формулы отношения не имеет.[13] Это значит, что участие парной формулы в композиционной организации высших уровней стиха предполагает разрыв структуры и семантики формулы. Семантика при этом не исчезает и не разрушается, она располагается на другом уровне построения текста, параллельном уровню его формальной организации. Участие парной формулы в композиции той или иной единицы стиха (полустрофы, строфы или группы строф) зависит не от ее непосредственного лексического наполнения или характера связи между ее компонентами, а от занимаемого ею места в данной единице стиха. Именно фиксированность места, занимаемого формулой, свидетельствует о ее превращении в композиционный прием.

Превращение формулы в композиционный прием в основе своей, возможно, имеет осознание фольклорных «близких влияний», на которые указал Джозеф Руссо.[14] Согласно Дж. Руссо, формулы с одной структурой обычно появляются одна вслед за другой на протяжении ограниченного числа стихов. Такое положение, когда речь идет о парных формулах, мы находим, например, в «Беовульфе».[15]

В чем же заключается различие между «близкими влияниями» и формулой как приемом композиционным? Близкие влияния возникают естественно и непредсказуемо и потому никогда не занимают в стихе строго определенного места. Сущность же композиционного приема в фиксированности места, занимаемого формулой в стихе, а значит, и ее предсказуемости. Пока отсутствует закрепленность формулы за определенным местом в единице стиха, мы вправе говорить только о «близких влияниях», но не о композиционных связях. Так, мы не можем в некоторых случаях с полной уверенностью утверждать, что данный случай организации полустрофы или даже строфы подчинен определенным правилам композиции, т. е. свидетельствует о сознательной упорядоченности, а не подчинен стихийным «близким влияниям». Причина нашей неуверенности — в ограниченности использования парной формулы в «Эдде» для композиционной организации стихов, а потому и в частой невозможности проверить устойчивость данного расположения формул в строфе на нескольких примерах. Когда же налицо явная фиксированность места, занимаемого формулой в стихе (все случаи организации группы строф и большинство случаев организации, отдельных [76] строф), то перед нами уже не «близкие влияния», возникающие естественно и без сознательного усилия поэта, а композиционный прием. Связь между «близкими влияниями» и композиционными функциями, которые принимает формула, может быть, таким образом, только генетической. Композиционные функции, выполняемые формулой, — качественно новый этап в ее развитии, этап, знаменующий ее включение в новые системные связи. Между, возможно, генетически связанными «близкими влияниями» и композиционными функциями формулы лежит пропасть: превращение первых в последние есть превращение неосознанных и во многом беспорядочных поэтических средств в сознательный художественный прием.[16]

Мы видим, таким образом, что парная формула в «Эдде» в некоторых (хотя и далеко не во всех) случаях приобретает композиционные функции, превращаясь тем самым в художественный прием. Композиционные функции формула принимает как чисто структурная единица, семантика ее при этом (кроме специально оговоренного случая) отодвигается на задний план.

В имеющем место в «Эдде» процессе разобщения структуры и семантики внутри парной формулы участие ее в композиции, по-видимому, играет ведущую роль. Тот факт, что парная формула приобретает композиционные функции, а значит, становится нужной эддическому стиху, неизбежно должен был отразиться на ее продуктивности именно как структурной единицы. Превращение формулы в художественный прием неминуемо должно было иметь своим следствием активизацию данной формульной модели. Но, как мы помним, модель парной формулы х₁ ос х₂ объединяет собой три различных структурных способа ее реализации — оппозицию, дополнительность, и тавтологию, — обладающих различной степенью связанности. Потенциально любая парная формула вне зависимости от лежащего в ее основе структурного способа организации семантики может выполнять композиционные функции уже потому, что она строится по общей модели х₁ ос х₂, поскольку именно эта модель участвует в композиции. Несомненно, однако, что эддический стих, культивируя ради своих нужд парную формулу, не может производить модель х₁ ос х₂ как таковую вне ее конкретного лексического наполнения и вне того или иного способа структурной организации ее семантики. В связи с этим закономерно возникает вопрос: какой именно тип парных формул в большинстве случаев участвует в композиции и проводится ли с этой точки зрения вообще какое-либо распределение формул по структурным типам?

Обратимся к таблице, показывающей соотношение структурных типов и композиционных уровней.

В организации полустрофы участвует только оппозиционный тип формул. Но именно в тех случаях, когда речь идет о композиции полустрофы, мы не можем с полной определенностью сказать, занимает ли здесь формула строго отведенное ей место или попала сюда случайно, в силу уже упомянутых выше «близких влияний», поскольку мы не располагаем достаточным количеством примеров. Уже поэтому выделение среди композиционных уровней полустрофы отчасти условно, так как наши знания о ее строении с точки зрения композиционной весьма ограничены.

Поэтому при изучении композиционных функций, выполняемых парной формулой, нас, прежде всего, должны интересовать те уровни композиции, на которых формула явно занимает строго отведенное ей место, т. е. превращается в художественный прием. На уровне композиции группы строф неясных случаев нет и не может быть, что же касается уровня организации строфы, то здесь их всего два (Sd. 34, Hdl. 2). В обеих этих строфах мы не можем установить наверняка, участвует ли формула в их композиционной организации или занимает данное место случайно, так как другие строфы с подобным расположением парных формул отсутствуют. В других же случаях — и их большинство — формула, несомненно, участвует в композиции. Нас, таким образом, должны интересовать два уровня композиции — строфа и группа строф. Как мы видим из приведенной только что таблицы, на этих уровнях композиционные функции выполняет в первую очередь дополнительный тип формул, причем на уровне организации группы строф (наиболее сложном) в 10 случаях из 12.

Структурный тип	Композиционный уровень
	Полустрофа	Строфа	Группа строф	Песнь
Оппозиция (I) Дополнительность (II) Тавтология (III)	4 - -	4 14 3	1 10 1	3 - - [77]

Превращение формулы в художественный прием через приобретение ею композиционных функций, т. е. назначения в тексте, может быть только длительным процессом. В «Эдде» мы, по-видимому, застаем его в самом начале, как определенную тенденцию развития формульности. Как уже говорилось, превращение формулы в прием влечет за собой активизацию продуктивности данной формульной модели. Наибольшей продуктивностью в силу внутренних причин обладает дополнительный тип формул, ему же, как мы видим, принадлежит ведущая роль в композиции. Это значит, что эддический стих, как и следовало ожидать, культивирует для композиционных нужд именно дополнительный тип формул, как наиболее свободный, легко возникающий и неустойчивый. Это значит также, что изначальная неустойчивость дополнительных формул компенсируется их композиционными функциями. И, наконец, тот факт, что композиционные функции принимает именно дополнительный тип формул, опять-таки служит доказательством того, что дополнительные формулы в «Эдде» принадлежат к наиболее позднему пласту внутри парных формул, поскольку они возникают по большей части именно в стихе «Эдды», а не пришли в него извне.

Мы видим, таким образом, что направление развития парной формулы есть движение в сторону приобретения ею назначения в [78] стихе «Эдды», превращения ее в художественный прием. Почему же происходящее вследствие этого оживление продуктивности формульной модели осуществляется в первую очередь за счет дополнительного типа связи?

Формула участвует в композиции как структурная, а не семантическая единица, особую важность приобретает ее внешняя форма — модель х₁ ос х₂, а не конкретное наполнение этой модели, благодаря чему происходит разобщение структуры и семантики внутри парной формулы. Продуктивность модели приводит к одностороннему оживлению формулы — к активизации ее структуры. Внутренняя связанность, изначально лежавшая в основе образования и существования парной формулы, с точки зрения участия ее в композиции не может представлять ни малейшей ценности, напротив, она ограничивает композиционные возможности формулы. Наименее удобным видом формул становится поэтому оппозиционный тип, как наиболее «семантический», этим, быть может, и объясняется его непродуктивность в «Эдде». Активизация структурной модели формулы, вызванная композиционными нуждами, должна происходить и происходит за счет наименее семантически связанного, а значит, и наиболее гибкого из трех типов парной формулы, способного втягивать в себя любой, случайный и малоспособный к тому, чтобы превратиться в формульный, материал. Ему и нет надобности превращаться в формульный, ведь для участия в композиции нужна только его внешняя оформленность, его организация по модели x₁ ос х₂. Поэтому дополнительные формулы по большей части окказиональны и не способны повторяться, но превращающейся уже в собственно композиционный прием формуле и нет нужды повторяться и тем самым приобретать столь существенную для семантической формулы, но абсолютно излишнюю для формулы структурной воспроизводимость не только модели, но и ее конкретного наполнения. Такая формула должна всегда возникать заново, вызванная к жизни потребностями стиха.

Парная формула, как и любая другая формула, не могла быть таковой изначально, т. е. появиться на свет, уже будучи формулой. В ее основе лежит обычная языковая модель, при неизвестных нам обстоятельствах получившая статус формульной. В «Эдде» на наших глазах начинается процесс, по-видимому, во многом аналогичный первоначальному, скрытому от нас. Мы присутствуем при зарождении нового типа формульности, вызванного к жизни уже собственно эддическим стихом, — формульности композиционной. Рождение композиционной формулы, как видим, происходит на основе уже существующей формульной модели и связано с вовлечением в нее широкой неформульной стихии.

Подвергнув анализу один вид эддической формулы — парную формулу — внутри общей эддической системы и рассматривая самую формульность как систему, мы попытались установить характер и [79] развитие формулы в «Эдде». При этом выяснилось, что распространение парной формулы в целом и соотношение внутри нее различных структурно-семантических типов находятся в прямой связи с начавшимся в «Эдде» процессом превращения формулы в композиционный прием. В связи с этим осталось рассмотреть еще один вопрос: как соотносятся сделанные нами выводы со взглядом на формулу, принятым сторонниками теории Пэрри — Лорда.

Один из главных выводов М. Пэрри, прямо вытекающий из основного тезиса его теории — положения о необходимой утилитарности формулы,[17] — гласит, что формула не может иметь своей целью достижение художественного эффекта.[18] В связи с этим указывается на необходимость строго различать формулу как элемент, без которого поэт не может обойтись при сочинении песни (т. е. полностью обусловленный импровизацией), и повтор, рефрен и прочие поэтические средства, не вызванные непосредственно условиями устной импровизации, а сознательно используемые в художественных целях. Это различие, определяющее для всей теории устного сочинения, обосновывается следующим образом. Если формула не только утилитарна, но и направлена на достижение художественного эффекта, то поэт может прибегать к ней не по необходимости, а следуя своему желанию пользоваться формулой. В этом случае формульность не будет уже той гранью, которая отделяет устного певца от поэта-книжника, ведь и этот последний может; возыметь желание пользоваться формулами и, повинуясь своему желанию, станет извлекать их из манускриптов своих предшественников и вставлять в свои сочинения (процесс использования формул поэтом письменным описывается М. Пэрри именно таким образом).[19] Однако желание пользоваться формулами у поэта, владеющего письменностью, как полагает М. Пэрри, не может возникнуть: оно было бы абсурдным, так как поэт в этом случае сознательно ограничивал бы свою творческую индивидуальность. Мы подошли здесь к краеугольному камню, на котором стоит вся теория устного сочинения. Строя свои доказательства, М. Пэрри исходит из существования лишь одного типа творчества, а именно современного, и с этой точки зрения искусство бесписьменного поэта представляется ему как своего рода «технически» обусловленное исключение из общего правила, а не как особый тип традиционного, канонического искусства, вовсе не ограниченного рамками дописьменного времени и имеющего куда более глубокие причины, нежели условия импровизации.[20] Теория формульности оказалась, таким образом, при ближайшем рассмотрении теорией творчества, весьма упрощенно противопоставляющей искусство письменное искусству устному.[21]

Если же признать, что формула имела эстетическую ценность и была канонически необходимым элементом поэтической системы определенного типа текстов независимо от того, была ли она при этом всегда необходимым средством их сочинения (т. е. утилитарной в том смысле, который вкладывает в это понятие М. Пэрри), то трудно усмотреть противоречие между формулой, не имеющей специальных художественных функций в тексте, и формулой, принимающей такие [80] функции, например служащей средством композиционной организации стиха. Тот факт, что формула принимает дополнительные функции в тексте, свидетельствует не о том, что она перестает быть формулой, а о том, что она, будучи элементом поэтической системы, участвует в изменении и развитии этой системы.

Именно такой путь развития парной формулы внутри общей эддической системы мы попытались показать в данной статье.

Примечания

[1] См.: Parry M. Studies in the Epic Technique of Oral Verse-Making, I: Homer and the Homeric Style. — Harvard Studies in Classical Philology, vol. 41, 1930; Parry M. Studies in the Epic Technique of Oral Verse-Making, II: the Homeric Language as Language of Oral Poetry. — Harvard Studies in Classical Philology, vol. 42, 1932; Lord A. The singer of tales. Cambridge (Mass.), 1960.

[2] См., например: Fry D. K. Old English formulas and systems. — English Studies, vol. 48, 1967; Nagler M. N. Towards a generative View of the Oral Formula. — Transactions and Proceedings of the American Philological Association, vol. 98, 1967; Hainsworth J. B. Structure and Content in Epic Formulae: the Question of the Unique Expression. — The Classical Quarterly, vol. 14, N 2, 1964.

[3] Meyer R. Die altgermanische Poesie nach ihren formelhaften Elementen beschrieben. Berlin, 1889; Мелетинский Е. М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968; Он же: «Общие места» и другие элементы фольклорного стиля в эддической поэзии. — В кн.: Памятники книжного эпоса: Стиль и типологические особенности. М., 1978.

[4] Meyer R. Op. cit., S. 241.

[5] Здесь и далее учитываются все парные формулы, найденные нами в тексте «Эдды». Все не приведенные за недостатком места формулы указаны в ссылках на стихи, в которых они находятся.

[6] Grettissaga, Halldór К. Laxness gafút. Reykjavík, 1968, bis. 226.

[7] Noreen E. Fornsvensk Läsebok, utg. av Sven Benson. Lund, 1970, s. 3.

[8] Имеются также случаи соединения аллитерации и рифмы, обычно при этом неполной (консонанс); ср., например: litom ос látom Grp. 38.3 «видом и поведением», lícna ос læcna Gðr. II. 39. 7 «выхаживать и лечить».

[9] Цифры в скобках получены в результате подсчета, при котором формулы, чья принадлежность к какой-либо из выделенных нами групп может вызывать сомнения, были перенесены в другие группы, а сочетания, формульность которых небезусловна, исключены вообще.

[10] Не следует забывать при этом о существовании внутри дополнительных формул группы «военных формул», многие из которых, несмотря на свою слабую связанность со стороны внешней формы, обладают достаточной семантической связанностью, что доказывается их повторяемостью, а также совпадением с некоторыми древнеанглийскими формулами (о них см. выше).

[11] Meyer R. Op. cit., S. 293.

[12] Нами учтены все случаи участия парной формулы в композиции, обнаруженные в «Эдде». В скобках даются ссылки на неприведенные строфы.

[*] В книге переводы строф вынесены в подстраничные сноски — HF.

[13] Сказанное не относится к уровню организации песни в целом. В «Песне о Риге» — единственном при мере участия парной формулы в композиции на этом уровне — формула выступает одновременно и как структурная, и как семантическая единица. Поскольку других случаев участия парной формулы в композиции песни в «Эдде» не засвидетельствовано, мы не можем сказать, объясняется ли подобное поведение формулы спецификой данной песни или же на этом уровне композиционной организации семантика формулы должна приобретать особую роль.

[14] Russo J. A. The Structural Formula in Homeric Verse. — Yale Classical Studies, vol. 20, 1966, p. 229.

[15] Ср., например: [81]

grim ond grǣdig
gearo sēna wæs,
rēoc ond reþе,
ond on ræste genam
þrītig þegna;
… B. 121–123

«…свирепый и алчный был тут как тут, дикий и яростный, и с места отдыха похитил тридцать мужей…», а также:

deorc dēap-scua
duguþe ond geogoþe
seomade ond syrede;
… B. 160–161.

«…мрачный призрак испытанного воина и молодого подстерегал и преследовал…»

[16] Здесь уместно привести следующее замечание А. Н. Веселовского: «…формы, зародившиеся в связи с простейшими выражениями психики… и механизмом песенного исполнения… последовательно переходили к значению художественных» (Веселовский А. И. Историческая поэтика. Л., 1940, с. 115).

[17] Parry M. Studies, I, p. 125.

[18] Ibid., p. 81.

[19] Ibid., p. 144.

[20] О каноническом искусстве см., например: Жирмунский В. М. Средневековые литературы как предмет сравнительного литературоведения. — Известия АН СССР. Сер. литературы и языка, 1971, т. XXX, вып. 3; Лотман Ю. М. Каноническое искусство как информационный парадокс. — В кн.: Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973; Лихачев Д. С. Литературный этикет древней Руси. — Труды Отдела древнерусской литературы.1961, т. XVII.

[21] Ср.: Серебряный С. Д. Формулы и повторы в «Рамаяне» Тулсидаса: (К постановке проблемы). — В кн.: Памятники книжного эпоса: Стиль и типологические особенности. М., 1978, с. 132. [82]

Ái oc Edda Rþ. 2.9.	«Прадед и Прабабка»
Afi oc Amma Rþ. 16.9	«Дед и Бабка»
Faðir oc Móðir Rþ. 27.5	«Отец и Мать» [75]

Парная формула в эддической поэзии(Опыт анализа)

Семантическая классификация парных формул[5]

Композиционная организация эддического стиха при участии парной формулы

Примечания

Парная формула в эддической поэзии
(Опыт анализа)