Среди «младших» саг об исландцах «Сага о Хитром Рэве» занимает особое место1. В то время, когда литературные вкусы всё больше и больше склонялись в сторону фантастических приключенческих романов, где герой должен был поднимать меч на злобных жителей могильных курганов, освобождать прекрасных дев из лап троллей, сражаться с викингами, берсерками и чудовищами, эта сага поразительным образом лишена такого рода фантастических элементов. Это вовсе не значит, что фантастические элементы в ней полностью отсутствуют, но фантастическое здесь относится к повседневной реальности — отличаясь от неё лишь степенью преувеличения, — а не к иному, сказочному миру.
На первый взгляд эта сага обнаруживает множество совпадений с классическими родовыми сагами, — а именно к этому жанру её и относят во всех справочниках; особенно в выборе мотивов она кажется примыкающей к ряду классических саг. Внешняя композиция повествования заставляет вспомнить весьма известную прядь — «Прядь об Аудуне с Западных фьордов». Как и заглавный герой этой пряди, Хитрый Рэв едет из Исландии в Гренландию, а оттуда, из-за норвежского конунга Харальда — к датскому конунгу Свейну; как и Аудун, он везёт с собой гренландские товары, и, как и Аудун, отправляется в паломничество в Рим. Стиль этой саги — как у лучших образцов классических саг: лапидарный, сдержанный, люди больше раскрываются в поступках, нежели в словах. Автор отдаёт предпочтение остроумным, часто аллитерирующим, высказываниям, и игре слов; однако характерный для многих других саг 14 века цветистый стиль отсутствует. Таким образом, при первом прочтении «Сага о Хитром Рэве» представляется поздним плодом великой саговой традиции — но всё же одиночным плодом, т.к. в том, что касается сдержанности в содержании и стиле, она стоит среди саговой продукции XIV века совершенно отдельно.
Однако при более пристальном рассмотрении наряду с совпадениями с родовыми сагами становятся видны и такие разительные различия, что напрашивается вопрос, правомерно ли называть «Сагу о Хитром Рэве» родовой сагой, и не было бы лучше отвести ей место в стороне от остальной саговой литературы, как уникальному явлению.
Я намереваюсь сильнее углубиться в это первоначальное исследование саги и рассмотреть, в какой степени эта сага отклоняется от классических родовых саг. На основе моих предварительных выводов, вероятно, можно сделать отдельные осторожные заключения относительно места этого текста в саговой литературе. При этом я буду заниматься структурой этой саги, и её минимальными «строительными кирпичиками» — мотивами, а также темой, которую я считаю здесь центральной: исландец в конфликте с норвежским конунгом.
Все исследователи, до сих пор занимавшиеся «Сагой о Хитром Рэве», согласны друг с другом в двух аспектах: относительно её возраста и её исторической ценности.
Тот факт, что эта сага была записана в известном, ныне уже почти полностью утраченном, манускрипте „Vatnshyrna“, составленном, как считается, ок. 1380 года, даёт нам terminus ante quem ок. 1380 года. Terminus post quem задать труднее, т.к. сама сага не даёт никаких чётких временных привязок. Указания на то, что временем возникновения могла быть середина XIV века, были получены путём сравнительного изучения рукописей, сравнения с другими сагами — образцы для сцен в «Саге о Хитром Рэве», судя по всему, были заимствованы из многих саг, — а также путём сопоставления с римами, сложенными на основе этой саги и принадлежащими к числу старейших исландских рим.
Ещё в XVII веке Арнгрим Йоунссон, создавший на материале исландских источников большой труд, посвящённый Гренландии, предположил, что историческая ценность «Саги о Хитром Рэве» мала, и хотя в саге и называются отдельные исторические фигуры, а одну из главных ролей в ней играет конунг Норвегии Харальд Суровый. Ни один исследователь не считал нужным подвергать это мнение пересмотру: эта сага — вымысел, придуманная история, которой упоминание известных исторических личностей придаёт исторический колорит, но не более того. Таким образом читатель знает, что повествование разыгрывается в то время, в которое завершается действие большинства классических саг — первой половине XI века. Отмечалось, что во «внутренней» хронологии повествования есть несостыковки, и автор саги получал упрёки в том, что в этом отношении он допустил ошибку. (Halldórsson XXXIV–XXXV). Однако можно спросить себя: преследует ли называние имён отдельных знаменитых исторических личностей только одну цель: привязать сагу к определённому временному периоду, и не играли ли другие соображения свою роль при выборе именно этих личностей? Например, бросается в глаза, что двое из них во всех саговых текстах, где они появляются, имеют репутацию «мудрых». С моей точки зрения, вполне возможно, что выбор этих двоих в качестве действующих лиц «Саги о Хитром Рэве» обусловлен именно присущей им репутацией мудрецов: в «Саге о Хитром Рэве» речь идёт о совершенно определённом виде «мудрости», вплоть до того, что автор называет героя этой саги Геста Премудрого (Gestr inn spaki) (известного по многим сагам как очень большого мудреца) „annarr spekingr mestr í várri ætt“ (вторым величайшим мудрецом в нашем роду».
У исландцев эта сага была весьма популярна. Это можно заключить по тому факту, что наряду с пергаментными рукописями существует очень большое количество бумажных списков этой саги, самые поздние из которых датируются 19-ым веком. Это означает, что сагу вновь и вновь переписывали на протяжении веков. Также она относится к числу первых саг, которые были напечатаны в Исландии. Также о популярности этого сюжета говорит то, что на материале этой саги три раза создавались римы: один раз в XV веке и два раза — в XVII2.
Эта сага не может похвастаться большим исследовательским интересом к себе — эту участь она делит почти со всеми родовыми сагами XIV века. Сейчас интерес к младшим «сагам об исландцах» переживает явный поворот — следствие возрастающего внимания к другим типам саг, кроме классических родовых саг и королевских саг, а значит, возрастает интерес и к этому тексту. Так, на двух посвящённых сагах конгрессах в последние годы были доклады, посвященные «Саге о Хитром Рэве». (Wolfe 1974; Amory 1979). В этих докладах были затронуты отчасти те же вопросы, что и те которые послужили исходным пунктом данного исследования, и поиск ответов на них здесь будет вестись отчасти теми же путями. Так, Вулф (Wolfe) уделила много внимания литературным мотивам в этой саге, а Амори (Amory) сделал исследование структуры этой саги в сопоставлении со структурой других саг.
На первый взгляд «Сага о Рэве» — легко обозримое и просто сконструированное повествование. События, особенно в начале, даются почти в строго хронологическом порядке; действие происходит в ряде скандинавских стран, где благополучно обретается герой; называется лишь ограниченное количество персонажей; а число персонажей, чья роль значительна — ещё более ограничено. Это сага биографического типа: она рассказывает историю одного человека, от его юности до смерти.
Читателям здесь предоставляется краткий обзор содержания; для удобства сцены пронумерованы:
Композицию саги можно в известной степени назвать кольцевой, т.к. она и начинается, и заканчивается на хуторе Квеннабрекка в Исландии.
Эту сагу обычно относят к т.н. родовым сагам. Поэтому логично рассматривать структуру этой саги исходя из шести составных частей, которые Теодора М.Андерсон считает основными составляющими каждой родовой саги (1967). Её анализ 24х родовых саг позволил выделить следующие базовые элементы:
— введение, в котором читатель знакомится по крайней мере с двумя группировками. Впоследствии эти группировки вступают друг с другом в конфликт. Этот конфликт отличается глубиной и длительностью, но в конце концов достигает кульминации, при котором член одной группировки убивает члена другой группировки. За этим следует отмщение и противодействие (-я). В самом конце удаётся достичь примирения: путём брака между членами обeих группировок или путём судебных решений на Альтинге. В большинстве саг после этого следует эпилог, в котором рассказывается о дальнейшей участи важнейших протагонистов.
Во все базовые элементы может быть инкорпорирован материал, не связанный напрямую с конфликтом. Это особенно часто происходит во введении: в некоторых сагах оно разрастается в длинный рассказ. Часто подобный рассказ имеет чёткую функцию предвосхищения: можно, например, вспомнить сон Торстейна Эгильсона в начале «Саги о Гуннлауге», вкратце воспроизводящий весь событийный ряд, или историю предков Эгиля Скаллагримссона в «Саге об Эгиле», являющуюся предвосхищением истории самого Эгиля…
В классических сагах основное внимание уделяется постепенному выстраиванию конфликта и достижению кульминации, в то время как отмщению и примирению уделяется сравнительно меньше внимания. Однако встречаются и саги, в которых описание мести и примирения может вырасти в почти самостоятельное повествование — здесь можно вспомнить, например, «Сагу о Ньяле» или «Сагу о названных братьях».
Тот, кто попробует обозначить вышеописанные базовые элементы в «Саге о Рэве», столкнётся с достойными внимания проблемами. Хотя в этой саге и наличествуют шесть компонентов, совпадающие с теми, которые выделила Андерсон, некоторые из них применяются другим образом, нежели в традиционных сагах.
Применение этой схемы к «Саге о Хитром Рэве» даст следующую картину:
Здесь бросаются в глаза следующие особенности:
В очень длинном введении в «исландских» эпизодах показывается ряд сцен, связанных с основным действием лишь косвенно. Эти сцены — о 1 до 3 включительно и 5 — сами по себе уже формируют базовую структуру, т.е., ведение, конфликт и кульминацию, но без продолжения: ни контрмер, ни примирения, лишь Рэв перемещается. Персонажи, задействованные в этих сценах, после этого — „úr sögu“ (больше в саге не упоминаются), что в саговой литературе необычно. Также здесь не идёт речь об интродуцировании центрального конфликта, которое придало бы обеим задействованным в нём сторонам больше яркости (такая интродукция есть в п.7, когда на сцене появляются Торгильс и его сыновья), речь идёт только о представлении Рэва, «запечника», вырастающего добрым малым: искусным в бою, искусным в ремёслах и хитрым. В п.7 читатель знакомится с противниками Рэва, но им не придаётся особой рельефности.
Торгильс представлен рядом клишированных эпитетов, которые сразу отмечают его как будущую жертву, а от его сыновей мы узнаём лишь их имена и сообщение, что старший из них хотел взять в жёны Хельгу. Это, вероятно, привело восемь лет спустя к истории с клеветой.
Центральному конфликту и его кульминации уделяется совсем мало внимания: клевета Торгильса и месть Рэва описаны весьма скупо. В классических сагах здесь было бы объяснено, как Торгильс дошёл до такого злословия, а то, как Рэв отплатил за это всем пятерым, было бы описано детально. Если сравнить эти сцены с тем, что мы обычно видим в таких моделях (месть Тормода Скальда Чернобровой за своего побратима Торгейра в «Саге о названных братьях»), делается очевидно, насколько повествование «Саги о Рэве» становится «имеющим два измерения». В «Саге о названных братьях» затея Тормода опасна, его маскировка необходима, так как он сражается с сильными противниками. Хотя Тормод убивает человека и четверых его близких кровных родственников (племянников, не сыновей), но это случается не без трудностей и тем более не в один и тот же вечер. Его акция по отмщению оказывается успешной только потому, что ему помогают добрые люди, и он едва не лишается жизни. В «Саге о Хитром Рэве», кажется, интерес представляет только одно: Рэв убивает пятерых, да ещё и за один вечер! Что речь идёт именно об этом: о забавном факте из области сказок, в духе «семерых одним ударом», а не о трагической череде событий, которая знакома нам по классическим сагам, видно из самой «Саги о Рэве», и особенно из сцены между конунгом и Бардом (п.15), в которой три раза подчёркивается именно этот факт.
После кульминации (п.9) сага в дальнейшем настолько отклоняется от классической схемы, что, хотя родич Торгильса Гуннар берёт на себя отмщение, одновременно на сцене появляются другие протагонисты, и важнейшая часть действия переходит к ним. Другие протагонисты — это конунг Харальд и его придворный Бард.
Именно Бард берёт на себя роль мстителя, которая была у Гуннара. Именно он в конце концов находит Рэва и становится его противником. Гуннар почти совсем исчезает в тени Барда; а Бард, в свой черёд, может стать в этой игре победителем, т.к. он получает помощь конунга.
Как только Бард — Харальд появляются на сцене, о мести, в сущности, больше ничего не говорится, а говорится о борьбе двух людей, которые оба имеют репутацию „spakr“ («мудрый»). Верх в этой борьбе в конечном итоге одерживает Рэв — хитрый Рэв. Этой борьбе посвящена бОльшая часть саги (пп.15 — до конца), и оканчивается она не примирением между противоборствующими сторонами (Рэв — Гуннар, Рэв — Бард, Рэв — Харальд), а полной победой одной из двух сторон: Рэва, за которым к тому моменту повествования небезосновательно закрепляется имя «Сигтрюгг» («верящий в победу» или «уверенный в победе»). И здесь эта сага явным образом отклоняется от схемы классических саг, где победа никогда не достаётся полностью одной из двух сторон, и где победа никогда не свободна от трагических моментов. Можно утверждать, что «Сага о Хитром Рэве» настолько отклоняется в главных тенденциях от структуры классической родовой саги, что напрашивается вопрос, правомерно ли относить эту сагу к числу родовых саг.
Более детальное рассмотрение различных деталей лишь укрепляет желание задать такой вопрос.
Важные «строительные элементы» саг — генеалогии и топография:
В классических сагах люди, как правило, даны в своём человеческом и географическом окружении: сага обозначает его, тщательно описывая генеалогии действующих лиц и (по большей части) их места обитания.
Мир классических саг вообще шире, чем мир одной отдельно взятой саги: через генеалогии и описания мест реципиент может «локализовать» персонажей; с кем-то из них он уже знаком по другим сагам, в других случаях генеалогии отсылают его к знакомым семьям и знакомым местам.
В «Саге о Хитром Рэве» бросается в глаза отсутствие такого рода «привязок»: почти все действующие лица фигурируют только в этой саге. Исключение составляют лишь трое конунгов и вышеупомянутый Гест Оддлейвссон Мудрый. Генеалогии в этой саге не приводятся; сага сообщает лишь о родстве Рэва Стейнссона с Гестом — но исходя из того, что нам становится известно, это родство нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Описания местности (за одним лишь исключением — описанием укромного фьорда в пп. 6 и 13) не приводятся.
Гест Мудрый — персонаж, фигурирующий во многих сагах, в т.ч., в «Саге о людях из Лососьей долины» и «Саге о Гисли». Автор саги представляет его как старого знакомого: мать Рэва — сестра «Геста с Бардастранда». В п.4 он исходит из того, что все знают, где именно живёт этот Гест; его хутор Хаги называется без каких-либо дальнейших пояснений. Своё прозвище Гест получил благодаря тому, что он обладает даром предвидения. Например, в «Саге о людях из Лососьей долины» этот дар занимает центральное место в производящей большое впечатление на читателя главе, которая предвосхищает четыре брака Гудрун и её насыщенную биографию.
Гест из «Саги о Хитром Рэве» ничем не напоминает того провидца, которого описывает «Сага о людях из Лососьей долины». Этот Гест — человек практичный, не столько мудрый, сколько рассудительный. Его важнейшая функция в этой саге — что он пророчит Рэву светлое будущее.
В этой саге мы находим лишь одно описание местности, но описываемое место находится не в Исландии, как можно было бы ожидать, а в Гренландии.
Очевидно, что место жительства Рэва расположено в Западном Поселении (это поселение в теч. XIV века пришло в запустение); а укромный фьорд должен локализоваться где-то между Западным Поселением и „norðseta“ (охотничьи угодья на севере). Впрочем, область, в которой разыгрываются «гренландские» эпизоды саги, является ещё более неопределённой, чем в Исландии, где по крайней мере названия Kvennabrekka и Sauðafell отсылают к двум хорошо известном в тринадцатом веке крестьянским хуторам. Гренландские хутора Hlíð («Склон») и Vík («Бухта») носят весьма обычные названия; место жительства самого почтенного человека в Гренландии — Гуннара — вообще не поименовано. Важнейшие места в Гренландии, также хорошо известные в Исландии XIV века и посещаемые исландцами — Brattahlíð (где в то время жил представитель конунга) и Garðar (где была резиденция епископа) не упоминаются.
На фоне этой расплывчатости связное и подробное описание фьорда, в котором Рэв проводит несколько лет, выделяется: фьорд лежит за весьма узким проходом, окружённым ледниками; склоны там зелёные и обильно поросли кустарником, там в изобилии водится дичь, в т.ч. северные олени, и есть много плавника. Маурер узнал в этом описании фьорд Франца-Иосифа (Halldórsson XXXVII). Если в этом он прав, это производит впечатление странного факта: единственная местность, подробно описанная в этой саге — это место в той области, до которой во время возникновения этой саги было чрезвычайно трудно добраться. Можно спросить, откуда же оно известно автору саги.
Спулстра (Spoelstra (68–71) предполагал, что здесь мы имеем дело с изображением мечты, таким, какие известны нам из множества рассказов об «объявленных вне закона» уже в эпоху саг (например, можно вспомнить долину Торисдаль в «Саге о Греттире»): это долина с обильными пастбищами, вход в неё по узкой потаённой тропе весьма труден, и там находят безопасное убежище изгнанники. В пользу этого утверждения Спулстры говорит многое, особенно если осознать, что ни одно описание Гренландии ни в одной саге не заставляет вспомнить о подобной идиллической картине. Напротив, саги о Гренландии дают гораздо более суровое изображение этой страны: изображение скверных погодных условий, нищеты и голода.
Вулф в своём докладе кратко констатирует: „social background and customs are lacking“ (социальный фон и обычаи отсутствуют) (p.6). Из дальнейшего видно, что она имеет в виду отсутствие определённых элементов, никогда не отсутствующих в классических сагах: Þing как место, куда люди выносят свои конфликты и где часто разрешают их; goði как представитель правосудия; sátt как официальная регламентация примирения; sekð — для случаев, когда примирение невозможно — словом, все элементы, принадлежащие базовому аристократическому миру классической саги, где хёвдинги несут службу, а маленький человек редко или никогда не удостаивается важной роли.
Однако невозможно утверждать, что „social background» здесь совсем отсутствует; отсутствует только „social background» классических саг. «Сага о Хитром Рэве» разыгрывается в двух других универсумах: и оба из них — уже после унии с норвежским конунгом.
(Это видно в т.ч. из финала саги: младший сын Рэва только тогда может осесть в Исландии, когда ему больше не надо опасаться штрафных санкций хёвдинга, объявившего его отца вне закона. Отсюда видно, что в понимании автора саги власть конунга распространялась до Исландии, а это ситуация после 1262 года).
В этих универсумах место годи занимает конунг и его придворный.
В первой части саги мы находимся в универсуме маленького человека, бонда и ремесленника, живущего вдалеке от «хёвдингов» и от „miklir menn“ (знатных людей). Например, Гуннар, (согласно саге, главный в Западном Поселении) не обладает никакими чертами знатного человека, хотя и дарит красивые подарки. Он изображается только как способный ученик и последователь Барда, замолкающий, стоит только Барду открыть рот. В первых главах саги окружающий мир мал, ограничен пастьбой коров, ловлей рыбы (а иногда — белых медведей), добычей пищи и ручным трудом. Древесины здесь мало: когда корабль терпит крушение, на берег с него вытаскивают всё, что можно спасти: всю древесину и всё железо. Сражаются здесь копьями; меч в этой саге упоминается разве что один раз (из этого видно, как далеко мы отошли от классической саги, где оружие — исключительно мечи). Кажется, в этом маленьком мирке автору саги уютно; время от времени он даёт его живые, реалистичные, захватывающие описания.
О другом универсуме, универсуме конунга и его двора, мы узнаём гораздо меньше; окружение конунга расплывчато; знакомо ли оно автору по личному опыту — это вопрос. Не только разница в описании окружения (-ий) Рэва очевидна; также бросается в глаза, что сам Рэв, судя по всему, меняется: существует большая разница между Рэвом, рьяно натачивающим копьё в Гренландии, чтобы убить Барда, и Сигтрюггом, в финале саги командует двумя военными кораблями и великодушно дарит своему преследователю Эйрику жизнь.
В классической саге, как правило, в действии принимает активное участие большое количество персонажей; конфликт главного героя — это равным образом и конфликт его противника (-ов). Внимание уделяется то той, то другой стороне, герой обретает равных антагонистов. В «Саги о Хитром Рэве» об этом речи нет: всё внимание в повествовании с самого начала сосредоточено на Рэве; едва ли в этой саге найдётся сцена, где он не стоит в центре. В этой саге названо лишь небольшое число персонажей, и ещё меньше персонажей получают возможность сказать больше, чем сто слов. Бросается в глаза также и то, что число персонажей, выступающих только в «исландских» эпизодах, а потом исчезающих из саги, велико. Фактически есть лишь два персонажа, которые противостоят Рэву в качестве важных противников: Бард и норвежский конунг. Из этих двоих равный Рэву противник — только конунг Харальд.
«Сага о Хитром Рэве» с её концентрацией внимания на главном персонаже (такой, что все остальные персонажи на его фоне меркнут) больше напоминает определённые «саги о древних временах» или определённые пряди, чем классические семейные саги.
В большом количестве сцен в этой саге мы узнаём известные литературные мотивы, а определённые сцены наводят на мысль о сценах из знаменитых классических саг и прядей. Сравнение с этой «схемой» здесь подскажет нам, каковы были намерения автора этой саги. Поэтому я кратко коснусь некоторых из этих мотивов.
Наряду с этим в данной саге встречаются такие мотивы, которые мы знаем лишь из отдельных других саг, в основном «младших». Из сравнительного анализа сходных мотивов можно сделать вывод относительно обоюдных связей этой саги. Здесь подобное исследование проводиться не будет. Мы коснёмся лишь одного из этих мотивов, потому что его реализация в «Саге о Хитром Рэве» позволяет увидеть явное отличие в повествовании между этой сагой и другими сагами XIV века.
Известные мотивы мы встречаем уже в первых девяти сценах этой саги; менее известные мотивы мы находим почти во всех «гренландских» эпизодах.
4.1. Первые три сцены саги являются нанизыванием известных саговых мотивов, вместе образующих историю развития и возмужания «запечника». Мотив «запечника» мы находим во многих, особенно «младших» сагах: там это важная часть биографии героя.
При каждом мотиве мы находим стандартные сопутствующие формулы, подготавливающие читателя к дальнейшему развитию сюжета. Например, Торбьёрн представлен как „ójafnaðarmaðr ok ódæll“ (буян, с которым трудно общаться) а его жена Раннвейг — «heimsk ok harðráð“ (глупая и суровая); по таким эпитетам можно заключить, что, очевидно, возникнет конфликт, в котором роль злого духа будет отведена Раннвейг. В сцене 2 именно такой конфликт и возникает. Добавления к описанию Рэва как запечника также строго традиционны.
Вулф (с. 9) увидела возможную схему конфликта из-за пастбища на границе владений в гл. 80–82 «Саги об Эгиле», где описан конфликт между Торстейном сыном Эгиля и его соседом Стейнарром из-за выпаса скота на участке земли.
Действительно, между обоими рассказами существует ряд совпадений. Важнее, однако, различие: в «Саге об Эгиле» этот конфликт — знаменует начало длинного ряда трудностей, развивающихся полностью согласно намеченной Андерсон структурной линии; в «Саге о Хитром Рэве» описанный конфликт из-за выпаса скота — всего лишь одна составная часть сюжета о запечнике. Она подводит нас к делу, которым Рэв доказывает, что он — доблестный малый; продолжения в виде отмщения и примирения не следует.
4.2. В первых девяти сценах мы до трёх раз обнаруживаем frýja (подстрекательство): в сц. 2, 3 и 9. В классических сагах подстрекательство — важный драматический момент, обычно — начало центральной для саги акции отмщения. В данной саге об этом нет речи. Похоже, подстрекательство стало здесь, с одной стороны, шаблоном (например, в сц. 3, где оно — традиционная составляющая сюжета о запечнике), с другой — пародией.
В сц. 2 происходит подстрекательство к убийству лица настолько незначительного, что сам убийца не сразу соображает, кто имеется в виду. Здесь не идёт речь об отмщении за серьёзное личное горе. В этой сцене есть комические черты: гротескность в диалогах и небольшая игра слов, в результате которой пастух, ночующий под открытым небом („hann liggr úti hverja nótt“) превращается в изгоя („útilegumaðr“).
Сц. 9 особенно напоминает пародию на известные подстрекательства. В классических сагах подстрекательство — своеобразный «рубильник», «включающий» ход событий. Вплоть до момента подстрекательства герой неактивен, а после этого он принимается действовать. Тем не менее, в сцене 9 подстрекательство относится непосредственно к смерти Торгильса и его сыновей, но о моменте внезапности там речи нет; подстрекательство случается в тот момент, когда герой уже закончил приготовления к быстрому тайному переезду. По-видимому, здесь важна реплика Рэва (которую можно счесть критикой действий в классических сагах): „fyrr skyldi maðr hafa hugat ráð nökkut fyrir sjálfum sérer rata í stórræði eða eggja aðra til“ — в вольном переводе нечто вроде: «Прежде, чем сделать — подумай». Все помыслы Рэва сосредоточены на том, чтоб спокойно ускользнуть; о личном конфликте как в классической саге, речи нет.
4.3. Во всей классической саговой литературе в центре стоит совершение мести. Особенно два действия настойчиво требуют отмщения: убийство кровного родственника или побратима и тяжкое оскорбление. Внешне «Сага о Хитром Рэве» здесь не отклоняется от традиционной схемы: здесь есть поиск отмщения за смерть родственников и дружинников и за оскорбление достоинства. Примечательно то, что совершение кровной мести предпринимается только антагонистами Рэва и во всех случаях является неудачным, в то время, как сам Рэв мстит исключительно за оскорбление своей чести или репутации.
В этих оскорблениях обнаруживаются совпадения: в сц.3 Рэва упрекают в том, что он „deigr“ (трус, слабак), в сц. 5 — что он не будет мстить за определённое оскорбление (т.е., он трус), в 9 — что он „ragr“ (трус, баба). Интересно здесь не то, что подобные оскорбления также имели место в реальной жизни и сурово наказывались (см. об этом: Halldórsson, 135, сноска 1), а то, что внутри повествования и внутри саговой литературы в целом они до известной степени оправданы. Рэв в начале повествования — „deigr“, а в дальнейшем настолько труслив, что его редко когда прельщает перспектива сражаться один на один. Он постоянно оказывается убийцей из засады и ловким беглецом, он не «герой» как в классической саге, скорее антигерой.
Необычен характер оскорбления в сц. 21: попытка соблазнить жену Нарви; насколько мне известно, это единственный случай, когда нечто подобное происходит в родовой саге. А также единственный случай, когда Рэв вступает в поединок с другим человеком. В описании этого присутствуют бурлескные черты.
4.4. Часто встречающийся мотив — игра, приводящая к неприятностям, здесь — конфликт Рэва с Геллиром в сц. 5. Судя по всему, единственная функция этого конфликта состоит в том, что Рэв получает повод уехать из Исландии. Ни одна сцена в саге не связана с основным действием слабее, чем эта.
Здесь моделью могла послужить одна сцена из «Саги о Гисли»: Гисли Сурссон и его зять Торгрим годи Фрейра мерятся силой. В обоих случаях звучат резкие слова, и герой так сильно швыряет своего противника оземь, что тот покрывается синяками и ссадинами. В «Саге о Гисли» эта сцена вписана в ряд взаимосвязанных событий; здесь же эта сцена связана со своим окружением весьма слабо (напр. Геллир, судя по всему, вводится в повествование только ради рассказа о его ссоре с Рэвом; у него нет прошлого, его смерть не имеет последствий в форме отмщения и примирения).
4.5. Всего два мотива из сцен, разыгрывавшихся в Исландии, получают дальнейшую разработку в повествовании: выступление Геста в роли предсказателя (сц. 5), уже названное ранее, и открытый Гестом факт, что Рэв — „hagr“ (сц. 4), что потом постоянно проявляется в саге. Обе сцены вызывают в памяти другие тексты.
В сц. 5 Гест прощается с Рэвом и произносит своего рода напутствие. В нём он ссылается на того, «кто сотворил солнце». Эта примечательная отсылка — не прямо к христианскому Богу, а к одному из языческих богов, — возможно, отражает неуверенность автора саги по поводу вероисповедания своих героев в начале текста (в финале он отправляет Рэва, как доброго христианина, в паломничество в Рим). Происхождение этой отсылки напоминает мне «Книгу о заселении земли», II, 10, рассказ о Торкеле Месяце, который на смертном одре вверяет себя в руки того, «кто создал солнце».
Модель для сц. 4 можно указать в «Пряди о Хрейдаре Глупом» (Hreiðars Þáttr heimska) — пряди, в которой выступают как конунг Харальд Суровый, так и конунг Магнус Добрый.
Хрейдар, как и Рэв, — запечник. Когда он сталкивается с конунгом Магнусом, то предчувствует, что Хрейдар hagr (искусен в ремёслах). Сцена из «Саги о Хитром Рэве» напоминает копию данной сцены: в обоих случаях сначала звучит вопрос (Магнус: „Ertu nokkut hagr?“ (Есть ли у тебя способности к чему-нибудь?); Гест: „Ertu nókkur íþróttamaðr?“ (Владеешь ли ты каким-нибудь искусством?)), — на что вопрошаемый отвечает, что ничего не умеет. На это другой говорит, что в будущем вопрошаемый окажется весьма искусен в ремёслах. Также в обоих случаях герой изготовляет свою работу в глубокой тайне. И в обоих случаях эта работа, изготовленная без предварительного обучения и без посторонней помощи, оказывается подлинным шедевром. Также в обоих случаях антагонист героя — конунг Харальд.
Однако существует заметная разница в манере повествования между этими прядью и сагой. В «Пряди о Хрейдаре» рассказ сухой, без особых дополнений, он ведётся без отступлений прямо к кульминации пряди: осознанному оскорблению Хрейдаром конунга Харальда: способности Хрейдара — лишь средство для достижения цели. Напротив, в «Саге о Рэве» речь идёт о демонстрации достижений: описание способностей Рэва — самоцель рассказа. Однако читатель не может избавиться от впечатления, что колоссальные способности Рэва описаны с ноткой юмора: Рэв просит дать ему невообразимое количество материала, «потому что иначе сказали бы, что работа не удалась из-за недостатка материала, если бы она вышла плохо», и требует полной изоляции, «потому что иначе сказали бы, что его кто-нибудь научил», — и строит «самый большой купеческий корабль, когда-либо виданный в Исландии» по модели игрушечного кораблика…
Мотив постройки Рэвом корабля связывает «исландские» эпизоды с остальными эпизодами. На собственноручно построенном корабле Рэв перемещается между странами. Норвежскому конунг в сц. 15 высоко оценивает способности Рэва к кораблестроению. Мотив способностей (hagr) Рэва является центральным в «гренландских» эпизодах (там он живёт как ремесленник, строит суда, крепость, корабль на колёсах). После «гренландских» эпизодов мы больше не слышим об этом.
4.6. Уже отмечалось, что схема для рассказа об убийстве Торгильса и его четверых сыновей могла быть заимствована из «Саги о названных братьях». Поэтому здесь достаточно лишь повторить, что в «Саге о Хитром Рэве» используется лишь внешняя канва этой схемы.
Одно лишь вооружённое столкновение «пятерых одним ударом» кажется здесь важным. В сцене между Бардом и конунгом (сц. 15) этот факт вновь и вновь подчёркивается. Очевидно, автор саги здесь развлекается рассказами, в которых подобные вооружённые столкновения пересказываются со всей серьёзностью и превозносятся.
4.7. После убийства Торгильса и сыновей Рэв какое-то время живёт в „óbyggðir“ Гренландии как объявленный вне закона, но в отличие от таких саг, как «Сага о Гисли» и «Сага о Греттире», этот мотив играет в данной саге столь малую роль, что возникает вопрос, видел ли автор саги Рэва объявленным вне закона.
В сагах об объявленных вне закона важная составляющая — бесправие изгоя: убить его имеет право каждый, помогающие ему рискуют жизнью. Объявленный вне закона совершает длинные переходы в поисках помощи, он регулярно меняет место пребывания, он бездомный, он — страшный человек. В «Саге о Рэве» об этом речи нет. Он отступает в укромную долину, в безымянную крепость и в конечном итоге торжествует победу над всеми своими врагами. Автора саги интересует только способность Рэва ускользать: крепость, корабль на колёсах, ловкое маневрирование кораблём. (13–19).
4.8. Крепость Рэва с её искусно устроенной водопроводной системой действовала на многих интригующе; немудрено, что исследователи начали искать параллели и примеры. Хатльдоурссон называет в качестве примера найденную в Гренландии дренажную систему. (Halldórsson, XXXVIII). Мне представляется невероятным, что реальный прототип этой крепости мог находиться в Гренландии.
Эта крепость сложена из брёвен; вода поступает по проложенному под землёй водопроводу из выдолбленных брёвен, перевязанных берестой. Это описание в целом настолько реалистично, что все склонны исходить из того, что автор саги описал что-то, что видел сам, или что-то, что могло вдохновить его. Археологи находили в Гренландии системы подачи и слива воды, но исключительно каменные. (Nørlund, гл. II). Какую-либо информацию о деревянных водопроводах в Гренландии мне до сих пор не удалось обнаружить. Однако такого рода водопроводы хорошо известны в Норвегии; в некоторых регионах вода подавалась через систему выдолбленных брёвен, обвязанных берестой для предотвращения течи. Под улицами Бергена и Трондхейма уже в XIII и XIV веке тянулись искусно сделанные водопроводы. Дома там тоже строились из брёвен, в то время как в Гренландии — из камня и дёрна. Таким образом, мне кажется вероятным, что прототип этой крепости находился в Норвегии скорее, чем в Гренландии. То же касается внезапно падающей стены (напоминающей подъёмный мост). Корабли на колёсах также не были неизвестны за пределами Исландии3.
Указывалось на соответствие в двух других сагах, где герой спасается с помощью воды и хитрости: «Сага о Хёрде и островитянах» (сага об объявленном вне закона, которая с трудом поддаётся датировке, но её существующий вариант не очень стар), и «Сага о Йоне-с-напильником» (Þjalar-Jóns saga) — «лживая сага» XIV века.
В главе 31 «Саги о Хёрде» рассказывается, как женщина защитила свой дом от сожжения, проведя сквозь свой дом ручей, чтобы затопить его наполовину. То есть, здесь мы видим защиту от огня посредством своеобразного водопровода, но без искусной техники. (Кстати, и в этой саге действует некий Рэв, который, как и Хитрый Рэв, приходится племянником Гесту Оддлейвссону. Совпадение?)
Совпадения с «Сагой о Йоне-с-напильником» поразительны. Герой этой саги строит с помощью нескольких плотников корабль в полости в горе, а эту полость он посредством водопроводной системы наполняет водой. Когда он собирается бежать из осаждаемой горы, он откидывает стену (при её падении многие погибают) и оттуда он выезжает на своём колёсном корабле, торжествующе устремляясь к морю. Здесь мы находим разом и водопровод, и осаду, и откидную стену, и колёсный корабль. Между обеими сагами есть большая разница, состоящая в том, что «Сага о Йоне-с-напильником» — фантастический рассказ, полный невероятных преувеличений, в то время, как холодноватая манера повествования в «Саге о Хитром Рэве» придаёт рассказу видимость реальности.
Третью параллель можно найти в поздней (XIV века) версии «Саги о Гисли»: в одной из первых глав Гисли с семьёй спасается из горящего дома, откинув часть стены: эту открывающуюся стену сконструировал Гисли, который, как мы знаем, был hagr. (Здесь в плане деталей в «Саге о Гисли» и «Саге о Хитром Рэве» есть столько совпадающих моментов, что мы без сомнения можем предположить, что мы имеем дело с одним из источников вдохновения автора «Саги о Хитром Рэве»)4.
4.9. Сердцевину «гренландского» эпизода составляет рассказ о том, как придворный по имени Бард с помощью подарков Гуннара получает совет о конунга.
Обмен дарами вообще и в частности предложение даров князю — историческая реалия, ставшая в саговой литературе одним из важнейших литературных мотивов. Дарение даров было утончённой формой торговли: приняв дар, получатель был обязан дать ответный дар. Примеры этого мотива мы находим почти в каждой саге; этот же мотив составлял сердцевину повествования в ряде прядей, самая известная из которых — «Прядь об Аудуне с Западных фьордов».
Сцена в «Саге о Хитром Рэве», строящаяся вокруг дарения даров, принадлежит к числу самых хорошо рассказанных эпизодов этой саги. Гуннар посылает три ценных дара (тавлеи из моржового клыка, прирученного белого медведя, богато украшенную моржовую голову с зубами), которые Бард передаёт конунгу в строго «дозированном» виде, а свои требования «дозирует» ещё тщательнее, а конунг реагирует на это со всё возрастающим недоверием. Кульминация достигается при игре в вопросы и ответы, в ходе которой мы дважды слышим самые важные факты из жизни Рэва: постройку корабля, убийство пятерых за один вечер, возведение неприступной крепости. Плата, которой требует Бард, состоит в том, что конунг должен сказать ему, как «выкурить» Рэва из его крепости. Но хотя конунг первоначально отказывается давать совет, даже выражает восхищение Рэвом, в конце концов он рассказывает Барду, как поймать Рэва. Можно сказать и так, что его подкупили красивые дары Гуннара.
Реализация этого мотива отклоняется от того, к чему мы привыкли, сама сцена напоминает пародирование подобных сцен: из-за преувеличения (три дорогих подарка вместо одного), из-за недоверчивости конунга и особенно из-за того факта, что внимание конунга привлекает не даритель, а Рэв.
Эта сцена — важный поворотный пункт в саге. Здесь конунг Харальд активно вовлекается в повествование, и начиная с этой сцены он становится важнейшим антагонистом Рэва. Теперь саговая схема «Конфликт — кульминация — отмщение» изменяется. Естественный мститель Гуннар полностью скрывается в тени представителя конунга — Барда; а тот, в свой черёд, уступает место конунгу. С того момента, как конунг вмешивается в действие, речь больше не идёт в первую очередь о мести и контрмерах, но о способе, которым Рэв вновь и вновь ускользает от сходных контрмер. Это уже обозначено в сц. 13, где Рэв сообщает Барду, что ему не изловить его в одиночку, и он должен прибегнуть к помощи кого-нибудь, кто мудрее него. Мудрее оказывается конунг, и автор саги в дальнейшем сосредоточивается на конфронтации между хитрым исландцем Рэвом и мудрым конунгом Норвегии. Эту конфронтацию можно назвать центральной темой этого рассказа.
4.10. В следующих сценах в глаза бросается несколько параллелей: Рэв дважды маскируется и называется фальшивым именем; он посещает двух правителей, оба правителя меняют ему имя, оба изменения имени символичны: правитель, пострадавший от его проделок, называет его „Króka-Refr“ (Хитрый Рэв; хитрая лисица); правитель, к которому он приезжает почивать на лаврах, сохраняет за ним имя Sigtryggr, которое тот выбрал сам. В финале Рэв отправляется в паломничество в Рим и умирает.
Как уже отмечалось в начале, здесь почти точно реализуется схема «Пряди об Аудуне с Западных фьордов»: посещаются те же страны и те же правители, в обоих рассказах играет свою роль дарение белого медведя (и здесь снова преувеличение: Рэв привозит с собой в Данию пятерых белых медведей!). Но если поездка Аудуна в Норвегию объясняется тем фактом, что он — пассажир на корабле, идущем в Берген, в «Саге о Хитром Рэве» неясно, что Рэв (только что убивший придворного Харальда, а это не маленькое преступление) ищет в Трондхейме.
Согласно саге (сц. 21 и 22) он отправляется туда сознательно, зная, что конунг там, но он принимает превентивные меры: маскируется, не берёт с собой никого, кроме семьи, а корабль, товары и экипаж оставляет на безопасном расстоянии от Трондхейма.
Наври из этих сцен отличается от Рэва во многих отношениях. Нарви убивает своего противника в открытом бою, а Рэва мы знаем только как убийцу, застающего жертву врасплох; Нарви — orðhagr (обладает даром слова со скрытыми смыслами), а с таким качеством у Рэва мы ещё не познакомились; Нарви сообщает об убийстве Грани, а Рэв до сего момента не сообщил ни об одном из своих убийств. Это причина, чтобы задаться вопросом, не была ли здесь искусно связана с историей Рэва изначальная «Прядь о Нарви». Каким бы ни был ответ на этот вопрос, ясно, что эта сцена с Нарви становится в нашей саге кульминационным моментом в конфронтации между конунгом и исландцем, это единственный раз, когда конунг и исландец прямо противостоят друг другу.
Мотив «исландец и конунг» — весьма известный литературный мотив, присутствующий в основном в королевских сагах. Дело не только в том, что исландцы почти в каждой королевской саге находятся в привилегированном положении, а вокруг отношений «правитель — исландец» часто выстроены сцены, лежащие за пределами повествовательной линии в целом, — нам также известно большое количество самостоятельных прядей, где во всех случаях в центре стоят некий исландец и некий конунг, почти всегда конунг Норвегии. «Сага о Хитром Рэве» начиная со сцены 11 обнаруживает больше сходства с прядями этого типа, нежели с родовыми сагами. Краткий обзор структуры конкретного типа прядей мог бы прояснить это.
5.1. Основываясь на анализе тридцати прядей, в которых в центре стоят конунг и исландец, Йосеф К.Харрис (Joseph C.Haris) попытался установить критерии для внутренней и внешней структуры прядей этого типа5. Хотя его точка зрения подвергалась критике, его мнение, что для определённого количества прядей возможно выделить общую повествовательную структуру, всё же не оспаривалось.
Харрис (1972, 9 и далее) различает следующие базовые элементы: представление героя, приезд (героя приезжает ко двору конунга и завоёвывает его расположение), отчуждение (герой теряет расположение конунга — либо из-за того, что падает жертвой клеветы, либо из-за того, что убивает придворного этого конунга), примирение с правителем, отъезд — при котором он достигает богатства и расположения конунга, эпилог — краткое изложение дальнейшей судьбы героя.
Существенные компоненты в структуре пряди, согласно Харрису — «отчуждение» и «примирение». На мой взгляд, тот факт, что герой остаётся при дворе конунга лишь на время, также имеет важное значение. Эти три элемента можно встретить почти в каждой пряди данного типа.
В главе „Deviations from the structural pattern“ [Отклонения от структурной схемы] (1972, 14 и далее) Харрис показывает, как в различных прядях происходят сдвиги в пределах базовой схемы: либо посредством смены ролей (исполнитель одной из центральных ролей замещается другим), либо изменяется способ, которым достигается примирение; иногда также встречается „incomplete or parodied reconciliation“ [неполное или пародийное примирение]. Для определённого числа прядей этого типа весьма характерно то, что конунг показан в договоре с другим конунгом, как, например, в «Пряди об Аудуне» или в «Пряди о Хрейдаре Глупом».
Применение схемы Харриса к «Саге о Хитром Рэве» показывает нам, что большая часть этой саги, которая, как мы уже видели, явным образом отклоняется от структуры родовой саги, демонстрирует разнообразные признаки пряди, главным образом в „deviant or parodied form“ [отклоняющейся от нормы или пародийной форме]:
Рэв — путешественник; как о его приезде, так и о его отъезде сообщается особо; отчуждение между Рэвом и конунгом имело место ещё до прибытия Рэва в Торндхейм (неправильный совет конунга, убийство Рэвом Барда); Рэв усугубляет размолвку между собой и конунгом, убив Грани; а примирение можно назвать «пародийным»: один конунг оказывается наказан, а другой благосклонно принимает Рэва. И наконец: посредством мены ролей: Гуннар — Бард — конунг Харальд саговая структура перетекает в структуру пряди.
История Хитрого Рэва особенно напоминает прядь в том, что касается внутренней структуры. Мы уже видели, что важнейшие саговые элементы, такие, как трагические конфликты, происходящие из сложного взаимодействие оскорблённого достоинства и обязанности мстить, и внимание к обеим сторонам в конфликте — в этой саге отсутствуют. Интерес автора сосредоточен здесь на других вещах: в основном на демонстрации достижений, на искусности в ремёслах (в более чем одном отношении), и хитрости. Он заставляет нас сопереживать маленькому человеку, Рэву, который противостоит конунгу Норвегии, выходит из этой борьбы победителем и под конец становится крупным землевладельцем и фаворитом конунга Дании.
Эти два фактора (центральное положение маленького человека, предпринимающего успешные действии против тех, кто стоит выше на социальной лестнице, и в ходе этого процесса сам добивается почёта, — и тот факт, что конец у этой истории счастливый) Харрис называет типичными для «внутренней формы» прядей этого типа. (Harris 1976). Также и в этом отношении «Сага о Хитром Рэве» — больше прядь, чем родовая сага.
Подводя итоги, я считаю возможным утверждать, что «Сагу о Рэве» относят к родовым сагам несправедливо, очевидно, вследствие того факта, что особенно первые десять её сцен («исландские» эпизоды) заставляют думать, что здесь мы имеем дело с родовой сагой. Однако едва мы замечаем, что именно эти сцены связаны с продолжением саги наиболее слабо, для нас становится возможно рассматривать повествование в отрыве от этих сцен, как литературное произведение иного рода — как прядь, причём прядь типа «исландец и конунг».
5.2. Один из конунгов, вокруг которых возникло много прядей — Харальд Суровый. Пряди, в которых он фигурирует, мы находим в различных рукописях и различных версиях, в т.ч. в «Книге с Плоского острова» (Flateyjarbók) (создана ок. 1380 г.) и «Гнилой коже» (Morkinskinna) (вторая половина XIV века). Известные пряди, в которых он появляется — это, в т.ч., «Прядь об Аудуне с Западных фьордов», «Прядь о Бранде Щедром», «Прядь о Торварде Вороньем Клюве», «Прядь о Халльдоре сыне Снорри», «О развлечении исландца» (Frá Scemmtun Íslendings), «Прядь о Халли Челноке», «Прядь о Стуве» и «Прядь о Хрейдаре Глупом». Из этих прядей и из сложенных о нём саг (самая известная версия — в «Круге земном» Снорри) мы получаем образ многоликого правителя, человека с меняющимся настроением, порой узколобого и злого, а порой щедрого, любителя поэзии (он и сам скальд) и игры слов, не чуждого юмора не слишком изящного сорта. Но прежде всего — в этом все источники сходятся — он был мудрым. Как саги, так и пряди приводят примеры мудрости и прозорливости Харальда; некоторые из них при этом кажутся весьма реалистичными, а другие напоминают сказку, некоторые даже легенду.
Это именно тот аспект конунга Харальда, с которым мы сталкиваемся во второй части саги, и автор саги, как видно из аллюзий, хорошо осознаёт это: он сталкивает Рэва с конунгом на той почве, на которой они оба равноценны — на духовной почве. Он называет Рэва устами его дяди Геста (человека, слава о мудрости которого шла по всей Исландии) «вторым великим мудрецом» в их роду; по аттестации конунга он — vitr (сметливый) hygginn (разумный). Один лишь этот конунг может действовать против Рэва хитростью. К тому же, к мотиву «исландец и конунг» в этой саге добавлено ещё одно измерение: как уже отмечалось, здесь речь идёт о конфронтации хитрого исландца и мудрого конунга.
В этой конфронтации сцены 21 и 22 образуют кульминационный пункт. Здесь конунг и исландец в первый и единственный в этой саге раз противостоят друг другу, и оба демонстрируют великолепный пример своих способностей: Нарви настолько зашифрованно сообщает об убийстве Грани, что успевает (в который раз) своевременно ускользнуть, а конунг не только сам понимает зашифрованное сообщение, но и способен подробно растолковать его. Но по окончании толкования оказывается, что птичка уже улетела; впрочем, это было вполне в её духе!
5.3. Главного героя этой уникальной саги или пряди зовут Рэв — «Лисица»; из множества трудных ситуаций он выходит, применяя хитрость, даже мудрого конунга ему удаётся перехитрить у него есть надёжное убежище в укромном фьорде за узким проходом (malepertus); конунг, «купившись» на роскошные подарки, даёт совет, как изловить эту лисицу, но хитрый лис (Króka-Refr) ускользает и наказывает конунга; в финале он достигает славы и почёта и, будучи уверенным в победе (Sigtryggr), отправляется в паломничество в Рим.
Ряд фактов из этой саги обнаруживает явное сходство с весьма известным в Средние века жанром — рассказом о животных или, если угодно, животным эпосом, во всяком случае, с сюжетами, где в центре стоит лис и его антагонист. «Сага о Хитром Рэве» — не животный эпос, её главный герой — человек, изображённый по образцу героев саговой литературы, но в пародийном ключе: Рэв — убийца, лишённый внутренних конфликтов, изгой, лишённый страха, искусник, не имеющий равных, строящий в одиночку целые корабли и устойчивые к огню крепости, хитрец, называемый «мудрым».
Эти два элемента (что герой этого сюжета — лис, и что в этой саге можно выделить множество пародийных элементов) наводят на мысль, что сюжеты о животных, где столь важную роль играют пародия и особенно сатира, послужили одним из источников вдохновения для автора «Саги о Хитром Рэве».
К сожалению, пока не удалось убедительным образом доказать, что эти сюжеты были известны в Исландии, несмотря на попытки связать отдельные пряди (а именно «Прядь об Аудуне» и «Прядь о Рэве-Дарителе»), а также единственную известную в Исландии поэму о животных, с животным эпосом6.
Басни о животных в Исландии не сохранились, за одним исключением — „Frá vargi og refi“ [О волке и лисе], сборника (переводных) притчей. (Gering 1882, 198). Животный эпос проник в Скандинавию лишь очень поздно, в Данию — в середине 16ого века („Rævebogen“ [Книга о лисе], морализирующая обработка «Рейнеке-Лиса»), в Швецию лишь в середине XVII века.
Судя по настенным росписям в скандинавских церквях и иллюстрациям в рукописях, где мы видим в т.ч. лису и гусей, лису и виноград, лису и льва, сюжеты о лисе были известны во всей Скандинавии уже задолго до этого времени. Поэтому вероятно, что они достигли также и слуха исландцев, или в самой Исландии, или за рубежом, так как в XIV веке границы в Исландии ещё не были закрыты, и особенно духовные лица, знатные люди и их секретари (вероятно, в одной из этих групп и следует искать автора нашего рассказа) регулярно совершали поездки между Норвегией и Исландией.
5.4. Автор «Саги о Хитром Рэве» — человек, хорошо знающий великую исландскую литературу минувших веков, настолько хорошо, что без особых затруднений обращается со стилем классической родовой саги. Скальдом он явно не был: три строфы, приписываемые Рэву, производят жалкое впечатление, — но в прозе он обладал мощным даром зашифрованного слова, о чём свидетельствует загадка Нарви в сц. 21. Он особенно хорошо ориентировался в текстах, место действие которых — окрестности Брейдафьорда; мотивы из «Пряди об Аудуне» и «Саги о названных братьях», «Саги о Гисли» и возможно «Саги об Эгиле» также играют свою роль в его произведении.
Стиль и структуру классической саги он воспроизвёл настолько хорошо, что до сегодняшнего дня при рассмотрении этой саги многие исходят из концепта «родовой саги» и связанных с ним понятий.
Целью данного исследования было — показать, что «Сага о Хитром Рэве» — не родовая сага, а с формальной точки зрения, скорее, может быть названа расширенной прядью, а с точки зрения содержания это, скорее, пародия, которая местами вызывает (далёкие) ассоциации со средневековыми животными поэмами.
Далее я указала на ряд пародийных черт в ряде сцен; однако по этому пути можно было бы пойти гораздо дальше. Фактически каждая сцена этой саги обнаруживает пародийные черты, либо в способе обращения с тем или иным мотивом, либо в способе, которым герои выводятся на сцену, и особенно в изображении героя, который показан нам как герой классической саги в кривом зеркале. Остаётся вопрос: Почему? Хотел ли автор всего лишь рассказать забавную историю, или у него были другие намерения? Об ответе здесь можно только гадать. Его невозможно вычитать из одной лишь этой саги. Необходимо привлечь к исследованию и другие — особенно созданные в XIV веке — литературные тексты, т.к. только сравнение с литературными текстами той же эпохи может подсказать ответ на вопрос, почему автор XIV века пародирует жанр, который к тому времени фактически уже вымер. Я надеюсь в ближайшем будущем исследовать это более глубоко.
Amory, Frederic; 1979; Pseudoarchaism and Fiction in Króka-Refs Saga, München (The Fourth International Saga Conference) — материалы докладов находятся у участников конференции.
Anderson, Theodore M., 1967, The Icelandic Family Saga, an analytic reading, Cambrigde, Mass.
Boberg, Inger M., 1966, Motif-Index of Early Icelandic Literature (Bibl. Arnamagnaeana XXVII), Copenhagen.
Gering, Hugo, 1882, Islendsk Ævintyri, Halle a/d Saale.
Halldórsson, Jóhannes, 1959, Kjalnesinga Saga, Íslenzk Fornrit XIV; Reykjavík (Króka-Refs Saga 117–160).
Harris, Joseph C., 1972, Genre and Narrative Structure in some Islendinga þættir, in: Scandinavian Studies XLIV. 1.1.–27.
Harris, Joseph C., 1976, Theme and Genre in some Islendinga þættir, in: Scandinavian Studies XLVIII. 1.1.–28.
Hast, Sture, 1960, Harðar Saga, Ed. Arnamagnaeane, Series A, vol.6, København.
Nørlund, Poul, 1935, De gamle Nordbobyggder ved verdens ende, skildringer fra Grønlands Middelalder, København.
Pálson, Pálmi, 1883, Króka-Refs Saga og Króka-Refs rímur, eftir handskrifterne udgivne, København.
Spoelstra, J., 1938, De vogelvrijen in de IJslandse letterkunde, Haarlem.
Tan-Haverhorst, L.F.., 1939, Þjalar-Jóns Saga, Dámusta Saga, I, Teksten, Leiden.
Vermeyden, Paula, 1980, De Saga van Eirik de Rode en andere Ijslandse verhalen over reizen naar Groenland en Vinland, Amsterdam (в т.ч. перевод [на нидерландский язык] Króka-Refs Saga 95–129).
Wolfe, Patricia M., 1974, The Later Saga´s: Literature of Transition, Reykjavík (The Second International Saga Conference) — материалы докладов находятся у участников конференции.
1 В XIV веке в Исландии ещё возникали отдельные саги, главным образом «лживые саги», отдельные саги о древних временах и одна епископская сага. Что касается «саг об исландцах» или родовых саг, то XIV век в основном был тем периодом, когда классические саги собирались в рукописные сборники. В этом веке возникли великие своды саг, такие, как «Хаукова книга», «Книга с Подмаренниковых полей», «Книга с Плоского острова» и «Книге из Озёрного угла» (Hauksbók, Möðruvallabók, Flateyjarbók, Vatnshyrna). Однако также всё ещё создавались отдельные новые родовые саги. По способу возникновения эти родовые саги XIV века можно разделить на две группы: саги, являющиеся переработкой старых, ныне в основном утраченных, саг, и рассказы, являющиеся оригинальным продуктом XIV века. К первой группе относятся в т.ч. «Сага о Греттире» и «Сага о Хёрде сыне Гримкеля», ко второй — в т.ч. «Сага о людях с Килевого мыса», «Сага о Виглунде», «Сага о Финнбоги», «Сага о Торде Пугале», «Сага о Барде с Гребня Снежной горы» и «Сага о Хитром Рэве».
2 Римы см. в издании: Pálsson 1883, XXIV и 51–111 (издание старейших рим о Хитром Рэве).
3 В своём ответе на доклад Амори — в котором он отмечает пародийные черты этой саги — Маттиас Твейтане (Mattias Tveitane) называет другой возможный прототип крепости Рэва, который находит в норвежском сборнике проповедей. См. материалы Четвёртой международной конференции по сагам (The Fourth Ointernational Saga Conference) (Мюнхен, 1980).
4 Возникающие в «Саге о Хитром Рэве» мотивы, которые можно возвести к «Саге о Гисли», таковы (помимо откидной стены): Гисли характеризуется как „hagr“, занимается, в т.ч., починкой кораблей; он объявлен вне закона и отправляется в отдалённый фьорд, взяв с собой лишь семью; прежде, чем сделать это он тихонько продаёт своё имущество; в повествовании играет роль хитрец Рэв; Гисли обнаруживают благодаря щепкам. Все эти мотивы, без меры преувеличенные, мы находим в «Саге о Хитром Рэве». (Например, отдельные щепки у Гисли превратились в гору у Рэва).
5 Харрис также написал на эту тему диссертацию: „The King and the Icelander, a study in the Short Narrative Forms of olde Icelandic Prose“, Diss. Harvard 1969. Ознакомиться с этой диссертацией мне не удалось.
6 Об этом см. особенно: Wikander, Stig, Från Indisk djurfabel till isländsk saga в Årbok 1964 Vetenskaps-Socoeteten i Lund, 84-114
© Ольга Маркелова, перевод с голландского
Источник: Tijdschrift voor skandinavistiek, Jaargang 2, nr. 1, 1981 (Amsterdam)