Сакси Эриль
(Саксон Грамматик)

Деяния данов

Перевод Тьяльдра Валиссона (Гимранов Тимур Валиянович)

Книга I

Дан I и Англь

Вот Дан и Англь[1], с коих порода данов пошла, рождены были у Хумбли[2], их отца, и были не только правителями, но и родоначальниками. (Но всё же Дудо, историк нормандский, полагает, что даны пошли и назвались от Данаи[3].) И эти два мужа чаяниями и покровительством своих владений, невиданной бескрайностью своей отваги получили высшую власть на тинге от соплеменников, все же жили без имени конунгов, ибо тогда не было власти среди наших людей.

Из этих двух, Англь, прародитель, как считают, породы англов, дал своё имя подвластным землям. Это сохранило его имя и увековечило, ведь его потомки, после овладели Британией, сменили старое имя острова на имя своего отечества. О том думали старейшины; у Беды, уважаемого церковного автора, уроженца Англии, заботливо собравшего и вписавшего события своего края на страницы кодексов, что есть священный долг прославления на пергаменте деяний своих земель и ведения хроники церковного летописания.

Хумбли и Хлёдр

От Дана, как сказано мудрыми, ведут свой род все наши конунги, подобно рекам, идущим от единого истока. Грюда[4], наиболее почитаемая у германцев, родила от него двух сынов, Хумбли и Хлёдра[5].

По обычаю, старейшины, избирая правителя, вставали на лежачий камень и оглашали своего избранника, предвещая по равновесию на камне прочность правления. Этим обрядом был избран Хумбли конунгом по смерти отца своего, и тем получил власть над страною, но горьким деянием грядущей судьбы стал из правителя мужем простым, ибо пленён был Хлёдром в битве, и купил свою жизнь, поменяв на венец. Такие условия, честно говоря, были единственным спасением, предложенным поражённому. Принужденный подлостью брата вернуть свободу, людям он подал урок, что спокойствия меньше, но больше величия в палатах, нежели в хижине. Он принял ту участь так кротко, что, казалось, будто бы не потерял он своего звания, но принял благословение. Я думаю, что он имел проницательный ум правителя.

А Хлёдр был конунгом неприятным, ибо он был воителем, совмещая правление с заносчивостью и злодеяниями. Он считал честным взять лучшее из жизни или собственности, и очистить свою страну от ее преданных жителей, думая, что все они посягают от своего рождения на его венец. Но скоро он поплатился за злодеяния, встретив свой конец в восстании страны, даровавшей некогда ему вотчину и теперь лишившей его жизни.

Скьольд

Скьольд[6], сын его, наследовал присущую тому склонность, но не его поведение; уход от его врожденного характера был очевиден ещё в самом нежном возрасте, тем избегнув всех следов порока своего отца. Он приобрел превосходство и определил всю последующую судьбу своего рода; так, он мудро отступил от пороков своего отца и стал счастливым приемником достоинств своего высокого рождения.

Этот муж был известен в своей юности среди охотников своего отца повержением чудовищного зверя, этот изумительный случай предсказал его будущее мастерство. Случайно он ушел из вида своих слуг, оберегавших его и охотящихся с ним. Громадный медведь встретил его, не имевшего копья, но с поясом, которым бывал он часто опоясан. Он умудрился связать зверя и передать спутникам для убийства.

Более того, множество героев искусно пытались лишить его жизни толпою против него одного. Из них известнейшие и знаменитейшие Атли и Скати[7]. Когда исполнилось ему лишь пятнадцать лет, он был чрезвычайно величен телом и показал столь совершенную воинскую силу, что остальных датских конунгов, бывших после него, называли общих именем Скьольдунгов. Тех, кому было привычкою жить размеренной и скучной жизнью и иссушать самовластие проделками, этот муж ревностно побуждал к достойным деяниям. Так зрелось духа Скьольда опережала полноту его сил, и он сражался в битвах как никто другой в его годы.

Когда благоухал он годами и доблестями, он узрел прекрасную Альвхильду[8], дочь правителя саксов, и, просил её руки, ради чего направил отряды теутов[9] и данов, вызвав и сразившись против Скати, вождя алеманов и соперника на эту деву; которого он убил и затем сокрушил целое племя алеманов, вынудив тех давать дань, поработив убийством их предводителя.

Скьольд был таким же прекрасным хозяином, как и воином. Он отменил несправедливые законы и ревностно исполнял всё благоприятное для своей страны. Тем он вернул свое уважение в областях, где злодеяниями его отец потерял. Он первым объявил закон, отменяющий вольные. Раб, которому он даровал свободу, мог покуситься на его жизнь тайным предательством, и он требовал жестокую пеню, как если бы вина одного вольноотпущенника перешла на всех. Он получал все мужские налоги в свою казну и соревновался, говорят, с иными правителями в храбрости, щедрости и великодушии. Больным он обычно помогал и милосердно давал лекарства пораженным болезнью, свидетельствуют, что он заботился о своей стране, а не о себе. Он имел обыкновение обогащать своих дворян не только местными налогами, но также и грабежами, принятыми на войне; в его привычке было говорить, что награда даётся воинам, а слава даётся вождю.

Грам

Так обставил он своего жесточайшего врага в сватовстве и получил как награду в битве деву, любовь, за которую боролся, и был благоверен в браке. После того, она родила ему сына Грама[10], который так перенял чудеснейшие особенности отца, что, считали, он идет по его дороге след в след. Дни юности Грама были славны его превосходными способностями ума и тела, и он вознёс их к вершине славы. Потомки так уважали его величие, что в древнейших датских песнях княжеское достоинство подразумевается его именем. Он яро учился воинским искусствам, обостряя и умножая телесные силы. Учась фехтовать, он усердно практиковался в отражении и нанесении ударов. Он взял в жены дочь своего воспитателя Хроара[11], являвшейся его молочной сестрой и его возраста, что показало его благодарность за воспитание. Немного спустя, он уступил её некоему Бесси[12], с тех пор верно служившего ему. Этому товарищу в ратном деле он безоговорочно доверял, и думал он, чья доблесть славнее: Бесси или его.

Случилось, что Грам услышал, что Гроа, дочь шведского конунга Сигтрюгга[13], обещана некоему великану и ненавидит проклятый обет, недостойный высокородной крови, приведший шведов к войне; и вознамерился подразить Тору[14] в победах над чудовищами. Он прибыл в Готланд[15] и пугал людей по пути, шагая в козлиных кожах, обмотанный пёстрыми шкурами животных и держа в правой руке ужасное оружие, таким образом изображая одеяние великана. Встретив Гроа[16], едущую в сопровождении немногих пеших женщин, уступил ей дорогу. Так случилось у лесного водоёма. Она думала, что это её жених спешит на встречу с ней, и так была встревожена его странным одеянием, что, бросив узду и вся затресясь, она так завела речь:

Идет, вижу, йотун,
шагом широким
путь затеняет
и неугоден богам?
иль глаза мной играют,
ведь часто случалось,
что смелые вои
под шкурой скрывались!
Conspicor invisum
regi venisse gigantem
et gressu medias
obtenebrare vias,
aut oculis fallor;
nam tegmine saepe ferino
contigit audaces
delituisse viros.
Бесси сказал:  
Путница,
что сидит на коне,
скажи слово
в ответ мне;
как твоё имя,
кто твой отец,
из рода какого
ты происходишь?
Virgo, caballi
quae premis armos,
verba vicissim
mutua fundens,
quod tibi nomen,
qua fueris, dic,
gente creata!
Гроа сказала:  
Людям известна
по имени Гроа,
Сигтрюгг конунг
отец мне;
победами славен,
доброкольчужник,
сам назовись
и прибыл откуда?
Gro mihi nomen,
rex pater exstat,
sanguine fulgens,
fulgidus armis.
Tu quoque, quis sis
aut satus unde,
promito nobis!
Бесси сказал:  
Бесси меня называют,
я в битвах известен,
к противникам лют,
ужас несу я народам;
кто Бесси не знает!
правая длань моя
часто бывает
смочена кровью врагов.
Bessus ego sum,
fortis in armis,
trux inimicis,
gentibus horror,
atque alieno
saepe refundens
sanguine dextram.
Гроа сказала:  
Бесси, скажи мне,
кто войсками правит,
кто хёвдинг ваш,
чьи стяги несёте?
Конунг какой
управляет сраженьем?
Под чьим воеводством
сечу готовят?
Quis, rogo, vestrum
dirigit agmen?
Quo duce signa
bellica fertis?
Quis moderatur
proelia princeps?
Quove paratur
praestite bellum?
Бесси сказал:  
Грам нами правит,
славный в сраженьи,
ни пламя, ни меч и не буря
его не пугает;
с ним во главе,
неразумная дева,
мы поднимаем
стяги войны.

Gram regit agmen
Marte beatus,
quem metus aut vis
flectere nescit;
nec rogus ardens
nec ferus ensis
aut maris umquam
terruit aestus.
Hoc duce belli
signa levamus
aurea, virgo.
Гроа сказала:  
Скачите назад,
Сигтрюгг пока
с дружиною вместе
вас не разбил;
ждет вас судьба
на ветвях висеть,
кормом быть жадному
племени вранов.
Hinc remeantes
vertite cursum,
ne proprio vos
opprimat omnes
agmine Sigtrug
inque feroci
stipite figat
illaqueata
guttura nexu
detque rigenti
corpora nodo
ac male torvus
trudat edaci
funera corvo.
Бесси сказал:  
Пусть прежде Грам
очи мертвый закроет,
падет от удара о шлем
и пойдёт путём смерти;
мы не боимся
воинства шведов,
лютою долю зачем
ты нам предрекаешь?
Gram prior illum
Manibus addet
ac dabit Orco,
quam sua fatis
lumina claudat,
inque pavenda
vertice plexum
Tartara mittet.
Nulla Sueonum
castra timemus.
Quid minitaris
tristia nobis
funera, virgo?
Гроа сказала:  
Я еду прочь
в палаты отца,
брата дружина
скоро прибудет;
я заклинаю,
вас гибель минует,
если коней
назад обратите.
En ferar istinc
nota revisens
tecta parentis,
ne venientis
conspicer audax
agmina fratris.
Vos remeantes
ultima, quaeso,
fata morentur.
Бесси сказал:  
Дитя, твой отец
будет доволен,
не предрекай нам
быструю гибель;
пусть грусти не будет,
часто бывает
жена упорна,
а после сдаётся.
Laeta revise
nata parentem,
nec cita nobis
fata precare,
nec tua bilis
pectora pulset.
Namque petenti
aspera primum
difficilisque
saepe secundo
femina cedit.

После чего Грам больше не мог молчать и начал хрипло, подражая ужасному и нечеловеческому голосу, обращаясь к деве так:

Дева! Брата не бойся
йотуна быстрого,
не бледней предо мной,
я близок тебе;
посланный властью,
меня ложе не гложет,
ласки девичьи я берегу,
коль желанье взаимно.
Ne timeat rabidi
germanum virgo gigantis
me neque contiguum
palleat esse sibi.
A Grip missus enim
numquam nisi compare voto
fulcra puellarum
concubitumque peto.
Гроа сказала:  
Кто хочет быть
турса женою?
Кто ложе полюбит,
где чудищ рожают?
Кто примет семя,
чей плод чудовищн?
Кто ложе разделит
с диким громилой?
Quae sensus exsors scortum
velit esse gigantum?
Aut quae monstriferum
possit amare torum?
Quae coniunx fore daemonum
possit monstrigeni conscia seminis
suumque giganti fero
consociare velit cubile?
Кого когти ласкают,
кто падаль лобзает,
кто лапы пригладит,
кто шерсть расчешет?
Любовь не слепа,
коль против природа:
нету любви
дев и чудовищ!
Quis spina digitos fovet?
Quis sincera luto misceat oscula?
Quis membra iungat hispida
levibus impariter locatis?
Cum natura reclamitat,
haud plenum Veneris carpitur otium,
nec congruit monstris amor
femineo celebratus usu.
Грам сказал:  
Часто рукою
владык усмирял,
оружьем разил
дерзкую гордость;
в дар же прими
краснопылкое злато —
твердь клятвы моей —
то брак наш скрепит.
Regum colla potentium
victrici toties perdomui manu,
fastus eorum turgidos
exsuperans potiore dextra.
Hinc aurum rutilans cape,
quo perpes maneat pactio munere
ac firma consistat fides
coniugiis adhibenda nostris.

Так сказав, он сбросил свою личину и показал свою естественную привлекательность, и одним видом своим он наполнил девицу столь громадной радостью, сколь прежде напугал он её обликом. Она кинулась в его объятья в блеске его красоты, и не мог он не предложить ей любовный подарок.

Добившись Гроа, Бесси двинулся дальше и узнал, что дорогу перекрыли два грабителя. Он убил их легко, мчавшихся его разорить. Сделав это, казалось, неохотно, как делают любую услугу грязным врагам, он поместил тела убитых под древами, прикрепил и повесил вертикально так, чтобы в своей смерти они внушали угрозу тем, кому их жизнь истинно вредила; и что ужасна их кончина, перекрывших дорогу чучелами так, как перекрывали её однажды.

После того появилось убийство грабителей, думая о себе, а не о Швеции: и после того единственного случая огромная ненависть к Швеции обуяла его. Услышав предсказание, что Сигтрюгг мог быть побежден лишь золотом, он, немедля, прикрепил золотое оголовье к деревянной булаве, подготовив себя к битве, с чем он и напал на князя, исполнив желаемое. Это деяние Бесси было воспето в хвалебной речи:

Грам из Готланда
златой булавой
ливнем ударов
бьёт по мечу;
копья крепких
конунг готов
резво отражает,
злато не ржавеет.
Gram ferus clavae
gerulus beatae
nescius ferri
celebrabat ictu
ensis obtentum
pepulitque trunco
tela potentis.

Следом за законом
и за волей асов,
повалил он славу
слабосильных свеев;
гибель Сигтрюггу
владыке принес он
и сокрушил
золотом жёстким.
Fata sectatus
superumque mentem
Sueonum pressit
decus impotentum,
dum neci regem
dedit et rigenti
contudit auro.

Знаю, он думал
о промыслах ратных,
сжимая румяно-
светлое древо;
и победил
честным ударом,
воеводу заставив
корчиться в муках.
Namque pugnaces
meditatus artes
robur amplexu
rutilum gerebat
et ducem victor
nitido supinum
verbere torsit.

Победить разумно
твёрдостию злата
мужа, что судьбою
бережён от стали;
безмеченным в битве
буйствоваться яро
и убитым быти
княжеским металлом.
Fata quem ferro
perimi vetabant,
aureo prudens
domuit rigore,
ense dum cassus
potiore gessit
bella metallo.

Это богатство,
что он нашел,
славы достойно
и чести высокой;
и это пребудет
долгие годы,
повсюду известность,
на всех просторах.
Clarius post hoc
agathum manebit
agnitum late
meliore fama,
cui suus laudem
decorisque culmen
arrogat auctor.

После убийства Сигтрюгга, государя шведов[17], Грам решил подтвердить свое владетельство страной, захваченной в битве, и потому, подозревая Сварина[18], наместника готландского, в притязательствах на венец, он бросил ему вызов на поединок и убил того. Шестнадцать братьев мужа сего, семь из которых были законнорожденными и девять приплодными, стремились отомстить за смерть брата своего, но Грам в неравной схватке вырезал их.

Изумительное уменье Грама имело каплю своеволия отца его, бывшее теперь на вершине лет, и мыслилось, что лучше и удобнее дать часть власти над землями своим единокровникам ныне, когда установилось его единовластное правление. Потому Хринг[19], благороднорожденный зеландец[20], возмутил большую часть данов на восстание, полагая, что один из этих мужей был незрел на престоле, а другой дряхл, объявив немощность лет обоих: брожение ума старческого и непригодность юнца к любой государственной власти, но сражались они и сокрушили его, доказав всем мужам, что в любые года доблесть возможна.

Также много других дел Грам конунг совершил. Он объявлял войну Сумбли, конунгу финнов[21], но когда он положил глаз на дочь конунга, Сигню[22], он сложил свое оружье, превратившись из противника в поклонника, и, обещая убрать свою собственную жену, он обещал клятвы с нею. Но, тотчас занявшись войной с Норвегией[23], которую он поднял против Свипдага[24] конунга за развращение его сестры и его дочери, он получил известие от посыльного о предательстве Сумбли, что обещал Сигню в замужество Хенрику[25], государю саксов. Тогда, любя боле деву, чем воинов своих, он оставил свою армию, упорно ведя путь в Финляндию, и ворвался на свадьбу, которая была уже начата. Приняв облик крайней подлости, он уселся бесславно за стол. Когда спросили, что его принесло, он назвал лиходейство. Наконец, когда все были пьяны, он пристально взглянул на деву, и среди веселого пира, глубоко проклял переменчивость жен и громко хвалил свои собственные доблестные деяния, вылив величие своего гнева в этой песне:

Один против восьми
я правил стрелами смерти,
и девять сразил
мечом за спиной;
когда сразил Сварина,
что недостойно
почести принял,
стать пытался велим.
Solus in octo pariter
spicula mortis egi
atque novenos gladio
corripui reducto,
quando Suarinum
exanimavi titulis abusum
nec meritum conciliantem
sibi nomen: unde
Часто моё
лезвие смерти
окрашено кровью
и пахнет резней;
и никогда
не уклонялся
сходки ножей
иль шлема блеска.
saepe cruentum nece
ferrum madidumque
caede sanguine
tinxi peregrino
timuique numquam
ad crepitus ensiculi
vel galeae nitorem.
Меня ныне Сигню,
дочерь Сумбли,
подло отвергла,
другому клянясь;
я проклинаю её
древнюю клятву,
ведь девы не прочно
умеют любить.
Nunc male me proiciens
fert aliena vota
filia Sumbli fera Signe,
vetus exsecrata
foedus et incompositum
concipiens amorem,
femineae dat levitates
facinus notandum,
Путает соблазном
и князей позорит,
бросает сынов
высокого рода;
она не тверда
ни к одному,
не может избрать,
следует сучьему зову.
quae proceres illaqueat,
pellicit atque foedat,
ante alios ingenuos
praecipue refellens,
nec stabilis permanet
ulli titubatque semper
ancipites parturiens
dividuosque motus.

И пока так говорил, прыгнул оттуда, где пел, и здесь он разрубил Хенрика снизу, за святым столом и в объятьях его друзей, выкупавшего свою невесту у подруг её, порубил много гостей и увез прочь её вместе с собой на своем судне. Так свадьба была превращена в похороны, и финны получили урок, что рук не покладают в любви мужи другие.

Свипдаг и Готторм

После того Свипдаг, конунг норвежский, погубил Грама, пытавшегося отомстить за свою сестру и покушении на девственность его дочери. Битва эта известна участием сил саксов, подстрекаемые к помощи Свипдагу не приятием того, но желанием мести за Хенрика.

Готторм и Хаддинг[26], сыны Грама, — Гроа была матерью первого, а Сигню — второго, — были посланы в Швецию на судне их приёмного отца, Браги[27] (теперь Свипдаг был правителем Данмарка[28]), и назначены воспитателями великаны Вагнхёвд и Хавли[29], для защиты и взращивания.

Теперь я должен буду кратко связать события эти народные, и хотел бы охотно не противоречить истинной вере или переступать данной правды, ведь стоит знать, что были в старые времена три вида чаровников, что с различной ловкостью занимались необычными чудесами.

Первые из них были мужи чудовищной мощи, что называют древними великанами[30]; они превосходили размерами естественный человеческий.

Прибывшие после первых, имели навыки предсказания по внутренностям и достигли питонического искусства. Они столь превзошли прежних живостью ума, сколь отставали в силе телесной. Постоянные войны для превосходства были между ними и великанами[31]; пока, наконец, чародеи не победили, подчинив племя великанов оружием и приобрели не просто право правления, но и добрую славу именоваться богами. Оба из этих видов имели чрезвычайный навык в наведении морока, знали, как затенить свои собственные лица и тому подобное, и затемняли истинные сути вещей обманом внешним.

Но третий вид мужей, возникший из естественного союза первых двух, не отвечал природе их родителей ни в телесном размере, ни в способности чародейских искусств, но все же они получили доверие к своей божественности у умов, обманутых их чароплетством.

Не должны мы дивиться, соблазняясь потрясающими чудесами этого народа. Дикий мир пал, поклоняясь ложной вере перед другими подобными им, бывшими простыми смертными, но бывшими в почете с божественными почестями, обманувшими даже проницательных латынян. Я упомянул о этом дабы, когда связываю я ловкость с чудесами, мне бы доверился недоверчивый читатель. Теперь я оставлю эти вопросы и возвращусь к свой теме.

Свипдаг после убийства Грама был обогащен с областями Дании и Швеции; и из-за частых просьб своей жены, он вернул из изгнания ее брата Готторма, с его обещанием данника, и сделал его правителем данов. Но Хаддинг предпочел месть за отца своего, а не брать благ от его убийцы.

Хаддинг

Порода мужа сего столь благоухала и процветала, что ещё в отрочестве предопределила его зрелость. Оставив поиски удовольствий, он усердно занимался воинскими искусствами; помня, что он сын своего воинственного отца, он посвятил часть своей жизни любимому ремеслу войны. Хардгрейп[32], дочь Вагнхёвди, пыталась поколебать его твердый дух любовным искушением, соперничая и беспрестанно утверждая, что он должен предложить первый выкуп брачного ложа в браке с нею, присматривающей усердно и нежно за ним в детстве, и давшей ему его первый вздох.[33]

Мало ей было увещеваний простыми словами, и начала тогда она песнь так:

Тратишь жизнь безбрачно,
следуешь оружью,
жаждущему шеи,
краса клятв достойна?
Лютый любит,
но распри и кровь,
ты ценишь битвы,
но душе милей ложе.
Quid tibi sic vaga vita fluit?
Quid caelebs tua lustra teris,
arma sequens, iugulum sitiens?
Nec species tua vota trahit;
eximia raperis rabie,
labilis in Venerem minime.

Ярость твоя
не знает досуга,
радости далёки,
ты дикость лелеешь;
длань твоя ныне
богам противна,
ведь ты не знаешь
брачные обряды.
Caedibus atque cruore madens
bella toris potiora probas
nec stimulis animum recreas.
Otia nulla fero subeunt,
lusus abest, feritas colitur;
nec manus impietate vacat,
dum Venerem coluisse piget.

Холодность отвергни,
заключи в объятья,
принеси обеты,
что меня ты любишь;
я тебя, помогая,
грудью кормила,
твою мать заменив,
тебя воспитала.
Cedat odibilis iste rigor,
adveniat pius ille calor
et Veneris mihi necte fidem,
quae puero tibi prima dedi
ubera lactis opemque tuli,
officium genetricis agens,
usibus officiosa tuis.

Когда он ответил, что размер тела её безохватен для смертного, ведь она была рождена соразмерно своей великанской породе, она сказала:

Не бойся, юнец,
моего ложа,
мудрость двояка
моих сухожилий;
разно размер меняю,
рост послушен воле,
то шеей взлетаю до неба,
то падаю до человека.
Ne paveas nostri, iuvenis, commercia lecti.
Corpoream gemina vario ratione figuram
et duplicem nervis legem praescribere suevi.
Nam sequor alternas diverso schemate formas
arbitrio variata meo; nunc sidera cervix
aequat et excelso rapitur vicina Tonanti,
rursus in humanum ruit inclinata vigorem
contiguumque polo caput in tellure refigit.
Изменяю тело,
созерцай уменье,
высотой разверзлась
к облака вершине;
вот колени сжались,
коротко стянулись,
знающий о турсе[34]
тому не дивится.
Sic levis in varios transmuto corpora flexus
ambiguis conspecta modis: nunc colligit angens
stricti membra rigor, nunc gratia corporis alti
explicat et summas tribuit contingere nubes;
nunc brevitate premor, nunc laxo poplite tendor
versilis inque novos converti cerea vultus.
Nec me mirari debet, qui Protea novit.

Тело меняю
двойным уделом,
когда протяжённо,
когда коротко;
вот распутье членов,
вот мало как прежде,
рост большой для битвы,
малый — объятиям мужа.
Nunc premit effusos, modo clausos exserit artus
forma situs incerta sui speciesque biformis,
quae nunc extricat, nunc membra revolvit in orbem.
Exsero contractos artus tensosque subinde
corrugo, vultum formis partita gemellis
et sortes complexa duas: maiore feroces
territo, concubitus hominum breviore capesso.

Так сказав, была заключена она в объятия Хаддинга, и любовь её к юноше так яро пылала, что она решилась последовать за ним в его земли, не смутившись своего человечьего обличия и радуясь разделения его трудностей и опасностей. В пути случилось, что пришлось ей со товарищи, ночую в доме, быть на похоронах бонда, проходивших с печальным пиром. Здесь, желая знать волю небес, она вырезала на древесине мерзостнейшие заклятья и заставила Хаддинга положить то под язык мертвеца, принудив того, напрягая голос, вещать ужасно слуху:

Сгинет, проклинаю,
будет наказанье,
кто из Нифльхейма[35]
беспокоит душу.
Inferis me qui retraxit,
exsecrandus oppetat
Tartaroque devocati
spiritus poenas luat.
Кто призывает
дух мертвеца
из Нижних пределов
на верхний воздух?
Гибелью виру оплатит
теням бурного Гьёлля[36],
против желанья и воли,
слушай, я прорицаю.
Quisquis ab inferna sede vocavit
me functum fatis exanimemque
ac rursum superas egit in auras,
sub Styge liventi tristibus umbris
persolvat proprio funere poenas.
En praeter placitum propositumque
quaedam grata parum promere cogor.
Выйдя прочь из дома
на тропе ты будешь,
попадёшь ты прямо
в лапы злобных троллей;
дух сковали руны,
чары гложат тело,
к свету я разбужен,
тебе будет горше.
Ex hac namque pedem sede ferentes
angustum nemoris advenietis,
passim daemonibus praeda futuri.
Tunc quae nostra chao fata reduxit
et dedit hoc rursum visere lumen
mire corporeis nexibus indens
Manes elicitos sollicitando,
quod nisa est temere, flebit acerbe.
Сгинет, проклинаю,
будет наказанье,
кто из Нифльхейма
беспокоит душу.
Inferis me qui retraxit,
exsecrandus oppetat
Tartaroque devocati
spiritus poenas luat.
Прольётся чудищ порода,
крепко лапа прибита,
будут оторваны члены
и будет разодрано тело;
Хаддинг не нужен
Нижнему миру,
в потоках Гьёлля
он не утонет.
Nam cum monstrigeni turbinis atra lues
intima conatu presserit exta gravi
atque manus vi vos verrerit, ungue fero
artubus avulsis corpora rapta secans,
tunc, Hadinge, tibi vita superstes erit,
nec rapient Manes infera regna tuos,
nec gravis in Stygias spiritus ibit aquas.
Дева, что желаньем
духа призывает
сокрушённа будет,
успокоив пепел.
Femina sed nostros crimine pressa suo
placabit cineres, ipsa futura cinis,
quae miseris umbris huc remeare dedit.
Сгинет, проклинаю,
будет наказанье,
кто из Нифльхейма
беспокоит душу.
Inferis me qui retraxit,
exsecrandus oppetat
Tartaroque devocati
spiritus poenas luat.

Случилось, что ночь застала их в прутовом шалаше, а огромная рука проникла в хижину эту. Ужаснувшись сим знаком, Хаддинг молил помочь свою кормилицу. Тогда Хардгрейп, расширив свои члены и увеличив до громадного размера, стремительно схватила руку и держала до того, как её воспитанник не отрубил это. То, что брызжело из ран было не столь кровью, сколь мерзостной жижей. Но заплатила она виру за то деяние, вскоре растерзанная на части его родичами, ни сила её, ни великое тело её не спасли от вражеских когтей.

Так Хаддинг лишился кормилицы. Случилось, что он принес клятву мира путнику, Люсиру, уверенному мужу большого возраста, потерявшего глаз, сжалившегося над его одиночеством. Поныне язычники братаясь смешивают капли крови друг друга. Люсир[37] и Хаддинг, связанные такой клятвой, вступили в сечу с Локиром[38], владыкой курляндцев, и были побеждены. Упомянутый старик взял Хаддинга на своего коня[39], везя в свой дом и освежая его приятным ветром, сообщив ему, что он жив и крепок телом. Это пророчество звучит в песне так:

Строрицей отплатишь,
на побег решившись,
ворогу, что ране
начал набег;
был в его полоне,
он тебя бросил
в крепкие жвалы
дикому зверю.
Hinc te tendentem gressus profugum ratus hostis
impetet, ut teneat vinclis faucisque ferinae
obiectet depascendum laniatibus: at tu
custodes variis rerum narratibus imple,
cumque sopor dapibus functos exceperit altus,
iniectos nexus et vincula dira relide.
Уши наполни
стражников сказом,
будут они пьяны,
сон их сморит рано;
скинь же тогда
вервии с рук,
оковы сними
со своих ног.
Inde pedem referens, ubi se mora parvula fundet,
viribus in rabidum totis assurge leonem,
qui captivorum iactare cadavera suevit,

Мало куда ноги
можно повернути,
силы со зверем смеряй,
что трупы гложет;
крепкое ружье
с жёсткими плечами,
меч обнаженный
его сердце отыщет.
inque truces armos validis conare lacertis
et cordis fibras ferro rimare patenti.
Protinus admissa vapidum cape fauce cruorem
corporeamque dapem mordacibus attere malis.
К трупу его
приставь своё горло,
испей свежей крови,
съешь его мяса;
силы пребудет
в членах твоих,
держись бездреманно,
гнев свой рассеить.
Tunc nova vis membris aderit, tunc robora nervis
succedent inopina tuis solidique vigoris
congeries penitus nervosos illinet artus.
Я же обещаю
просьбы исполнить,
сном слуг удержать,
храпеть им всенощно.
Ipse struam votis aditum famulosque sopore
conficiam et lenta stertentes nocte tenebo.

И сказав так, снял он младого мужа со своего коня и вернул туда, где нашел его. Хаддинг жался от дрожи под его плащом, но столь велико было его изумление, когда его острый глаз глядел чрез прореху в покрове. И видел он, что под копытами коня лежит море, но не говорил в проблесках о том запретном, и потому отвернул он свои пораженные очи от ужасных дорог, где они неслись. Тогда он взял Локира, и нашел то, что каждое слово пророчества было исполнено. Так напал он на Хандвана[40], конунга Геллеспонта, укрывшегося за непреступными стенами Дуна града[41], и сразил его не в поле, но среди стен. Эта встреча научила всех как вести осады, ибо он приказал добрым птицеловам изловить птиц различных, гнездившихся в том месте, и примотать к ним ветошь, которую подожгли, под крыльями. Птицы искали убежищ в своих гнёздах и заполнили город пламенем. Все горожане собрались тушить пожары и оставили врата беззащитными. Он же напал и схватил Хандвана, но искупил его жизнь золотым выкупом. Так он отсёк противника от себя, предпочитая дар его живым вздохам. Поныне его милосердие соразмерно его гневу.

После того он имел большую силу восточных мужей[42] и вернулся в Швецию. Свипдаг встретил его с большим флотом готландцев, но Хаддинг напал и разрушил его. И так возвеличилась его слава, не только плодами иноземных набегов, но и добычей для мщения за своих отца и брата. И заменил он изгнание платёжом, став конунгом на своей земле, тотчас по возвращении.

При том времени был муж по имени Один[43], кому поклонялись по всей Европе с почестями божественными, что есть ложно, и более всего в Уппсале[44]. И здесь, от лени ли жителей или его собственного обаяния, он жил особенно часто. Конунги Севера особо усердно поклонялись этому богу, соотнося его тело с золотым образом, и эту статую, выражающую их уважение, они привезли для показания своей веры в Византию, украсив даже руки тяжелыми кольцами. Один был растроган такой славой и тепло приветствовал преданных посланников. Но его супруга Фригга[45], желавшая быть более нарядной, призвала кузнецов и отделила золото от статуи. Один повесил их и водрузил образ на опору, говоря, что изощренно он убьёт каждого, коснувшегося статуи. Но всё же Фригга, предпочитая великолепие своих одеяний, обещала почести его дворянину и дарила ласки одному из своих слуг. И устроив это с этим мужем, она сломила образ, и обернула службу себе присвоением злата, осенённым общественным обожанием. Немного думала она о верности, ведь могла бы легче удовлетворить свою жадность, эта жена была недостойна быть супругой божества, но что здесь добавить, защищая божественность такой супруги? Только как ошибку, что в древности обманывало мужские умы. Так Один, раненный двойным предательством жены, обиженный как разрушением своего образа, так и изменой супруги; и разъярённый этими двумя язвительными оскорблениями, отправился в изгнание исполненный благородным стыдом, избрал себе тем смыть пятно своего позора.

Когда он ушел, один муж, именуемый Мид-Одином[46], известный своими хитрыми уловками, вскоре объявился, будто бы вдохновленный Высоким, притворяясь божеством; и, обликая невежественные умы свежим мороком, он принудил их мощью своих уловок именоваться святым именем. Он сказал, что гнев богов никогда не успокоит гнев божества их беспорядочными и различными жертвами, и потому запретить надо моления эти, если проводить их без различных назначенных каждому им винопитий. Но лишь Один вернулся, он лишился всей свилы уловок и бежал в Финляндию, где на него напали и убили жители. Даже в смерти он была отвратителен, ведь те, кто проезжали мимо его кургана, внезапно умирали; и после того распространился такой мор, что он, казалось, оставил о себе славу, мерзостнейшую после смерти, чем при жизни, как если бы он взимал виру с виноватых за своё растерзание. Тогда обеспокоенные жители извлекли тело его из кургана и казнили его, пронзив грудь острым колом, и лишь тогда пришло облегчение.

Смерть супруги Одина восстановила древний блеск его имени, и казалось, стёрла позор божества. Так, возвратившись из изгнания, он вызвал всех тех, кто использовал его отсутствие для принятия почестей процателей, присвоив их; и возникшие отряды чародеев рассеялись как тьма пред великой славой его божественности. И он принудил их своей властью не только прекратить их богословие, но и даже оставить страну, считая, что те, кто пытался та подло возвысить себя до небес, должны быть изгоями от земли.

Тем временем Асмунд[47], сын Свипдага, сражался с Хаддингом, мстя за своего отца. И когда он услышал, что Хенри, его сын, кем он дорожил более своей собственной жизни, пал, отважно сражаясь, его душа смертельно затосковала и возненавидела дневной свет, и так он пропел:

Кто в моей кольчуге,
шлем его не блещет,
не укрыл нагрудник,
кровь чья пролита?
То сын мой убит,
безжалостен буду,
любовь эта к смерти,
без сына не жить.
Quis nostra fortis ausit arma sumere?
Nil proficit cassis vacillanti nitens,
lorica iam nec commode fusum tegit;
armis ovemus interempto filio?
Cuius mori me cogit eminens amor,
caro superstes ne relinquar pignori.


В руки мечи,
щит прочь,
на лезвия грудью,
слушайте клич:
битву не тяните,
смело крушите,
прочь не сбегите,
стойко стянитесь.
Utraque ferrum comprimi iuvat manu;
nunc bella praeter scuta nudo pectore
exerceamus fulgidis mucronibus.
Ferocitatis fama nostrae luceat;
audacter agmen obteramus hostium,
nec longa nos exasperent certamina
fugaque fractus conquiescat impetus.

Произнеся это, он схватил свой меч обеими руками и бесстрашный к сраженью, закинув свой щит за спину, убил многих. Потому Хаддинг воззвал к силам, защищавшим его, и внезапно выехал Вагнхёвди биться на его стороне. И когда Асмунд увидел его изогнутый меч, он вскрикнул и разразился такими словами:

Саблею бьёшься,
меч ссудит судьбу,
за дрота полётом
следует смерть;
сам порази,
в чары не верь,
или же трус ты,
удара боишься.
Quid gladio pugnas incurvo?
Ensiculus fato tibi fiet,
framea torta necem generabit.
Hostem namque manu superandum
carminibus lacerari fidis,
plus verbis quam vi connisus,
in magica vires ope ponens.

Зачем под щитом
грозишь копьём,
коль под защитой
бесчестья и страха?
Ты теперь замаран
меткою позора,
гниёшь в грехе,
неуклюжегубый.
Quid me sic umbone retundis
audaci iaculo minitando,
cum sis criminibus miserandis
obsitus et maculis refertus?
Infamis sic te nota sparsit
putentem vitiis labeonem.

Пока он так шумел, Хаддинг, бросив своё копье на ремне, пронзил его насквозь, но Асмунд даже не заметил того до своей смерти; пока жизнь теплилась ещё в гнезде духа, он ранил своего убийцу в ногу, мгновенно отмстив и прославив свое паденье, наказав того неизлечимой хромотой. Так был покалечена конечность одного и потерял жизнь другой. Тело Асмунда было похоронено с памятным пиром в Уппсале и было подобно конунгским тризнам. Жена его Гуннхильд[48], не желая пережить его, пресекла свою жизнь мечом, избрав скорее следовать за своим господином в смерти, нежели оставить его в жизни. Её друзья, хороня её тело, положили её с прахом супруга, думая, что ей достойно разделить курган с мужем. Её любовь была выше желания жить. Так там лежит Гуннхильд, обнимая своего господина прекрасней в могиле, чем когда-то на ложе.

После того Хаддинг, теперь торжествующий, бьёт шведов. Но сын Асмунда, названный Уффи[49], уклоняя от стычки, перевозит свою рать в Данию, думая лучшим напасть на дом врага, чем строжить свой, и считая необходимым вернуть своего врага, чем страдать под его рукой. Так даны вернулись и защищали своё добро, предпочитая безопасность своих земель блеску иностранного княжества, и Уффи, вернувшись в вотчину, так избавился от вражьей рати.

Хаддинг, вернувшись с шведской войны, понял, что его казна, где хранились его богатства, оскудлена войной, выжата и разграблена, и немедля повесил за то казначея Глумира[50], назвав лукавым наместником, и провозгласил, что любой вор, вернувший награбленное добро, избежит участи Глумира. После такой клятвы один из виновных мужей стал усердно пожинать щедрость, нежели скрывать преступление, вернув деньги конунгу. Его дворяне полагали, что удостоятся дружбы конунга, и верили, что честной платой они истинно щедры, и потому они также надеялись быть вознагражденными, вернув деньги и покаявшись. Своим признанием они обрели сначала хвалу и пользу, да скоро понесли наказание, так оставив громкий урок от излишней доверчивости. Я должен осудить этих мужей, чьи глупые речи самих и сгубили, ведь тайна есть щит, а заслуженное искупление есть виселица нарушенных тайн.

Поле этого поступка Хаддинг провел всю зиму в серьёзной подготовке к новой войне. Когда морозы таяли под весенним солнцем, он вернулся в Швецию и провёл там пять лет войны. В том долгом походе его воины, съев все свои запасы, были сильно истощены и начали успокаивать свой голод лесными грибами. После, будучи в крайней нужде, они ели своих коней, и, под конец, жрали собачьи туши. Хуже того, они не гнушались человечьим мясом. Так, когда даны были в крайне трудном положении, так зазвучало в стане, в первом сне ночи, нечеловечьим голосом эта речь:

Грязные знаменья
из страны изгонят,
размышленья мучат
области сражений;
что добыть дерзают,
что схватило чувства,
если эту землю
подчиняют сталью?
Taetro penates omine patrios
liquistis, hoc rus Marte sequi rati.
Quae vana mentes ludit opinio?
Quae caeca sensus corripuit fides,
hoc arbitrantes posse solum capi?

Мужество шведов
не дрогнет,
не испугается
сечи с пришельцем;
ваши полки
быстро растают,
когда нападут
на мужей наших.
Non amplitudo Suetica cedere,
non exterorum Marte valet quati.
At summa vestri defluet agminis,
cum Marte nostros coeperit aggredi.
Полёт — начало
смятенья воев,
те, кто стойки,
дрогувших рубят;
сила сечи твёрда,
судьба рассудит,
трусу не должно
копьё метать.
Nam cum ferocem vim fuga solverit
et proeliorum pars vaga labitur,
in terga dantes Marte prioribus
caedis potestas liberior datur;
maiorque ferri parta licentia,
cum sors rebellem praecipitem fugat,
nec tela tentat, quem metus abstrahit.

Это пророчество сбылось на рассвете следующего дня большой резней данов. Следующей ночью шведские воины услышали неизвестный голос, сказавший так:

Почему же Уффи
меня мучит сечей,
за это заплатит
высшею вирой;
будет погребённым,
ливнем стрел пронизан,
и падет недвижим,
дерзость искупая.
Quid me sic Uffo provocat
seditione gravi,
poenas daturus ultimas?
Confodietur enim
multa premendus cuspide
exanimisque ruet
audaciam coepti luens.

Тщету злобы искупит,
вижу, в начале сраженья
колья прибьют
его члены и тело;
влажные раны сквозные
ничем не перевяжут,
и ничто не излечит
тяжкие порезы.

Nec petulantis erit
livoris intactum scelus,
augurioque meo,
cum bella primum gesserit
contuleritque manum,
excepta membris spicula
corpus ubique petent,
crudosque hiatus vulnerum
fascia nulla premet,
nec ampla plagarum loca
contrahet ulla salus.

Той же ночью войска схватились. Тогда два лысых старика[51], видом грязнее человеческого и блиставшие своими ужасными плешами в свете звезд, разделили свои чудовищные усилия с яростным пылом. Один из них был рьяно на датской стороне, а другой пылко на шведской. Хаддинг был побежден и бежал в Хельсингланд[52], где холодная морская вода омывала его тело, опаляемое жаром. Он бил и крушил многими ударами зверя безызвестного вида, и, уничтожив его, принёс в становище. Ликующий над тем, он встретил женщину, обратившуюся к нему такими словами:

Идёшь пеше в поле,
холст расправил в море,
но пострадаешь
от мести богов;
мира части, видишь,
против твоей воли,
вдали от дома
брошен в моря бурю.
Seu pede rura teras, seu ponto carbasa tendas,
infestos patiere deos totumque per orbem
propositis inimica tuis elementa videbis.
Не скуют морозы,
когда оставишь ладью,
не будет прикрытьем
древесная крыша;
коль ты ищешь нечто,
то падёт под бурей,
твоё стадо гибнет
от жестока хлада.
Rure rues, quatiere mari, dabiturque vaganti
perpetuus tibi turbo comes, nec deseret umquam
vela rigor nec tecta tegent, quae si petis, icta
tempestate ruent, diro pecus occidet algu.
Грязно всё,
жалость бывшим,
ты поражен,
нет хвори грязнее;
житель выси
чуждый облик
на себя принял —
тем ты искусен.
Omnia praesentis sortem vitiata dolebunt.
Ut scabies fugiere nocens, nec taetrior ulla
pestis erit. Tantum poenae vis caelica pensat.
Когда в море
ты попадёшь,
гнев острога Йольна
на тебя пребудет;
небо наказало
мерзкие руки,
что растерзали
доброго бога.
Quippe unum e superis alieno corpore tectum
sacrilegae necuere manus: sic numinis almi
interfector ades! Sed cum te exceperit aequor,
carceris Aeolici laxos patiere furores.
Запад и север яры,
южный ветер хлещет,
вместе и раздельно
шлют свои порывы;
добрым пиром
умиришь гнев неба,
снимешь бремя
мести равновесной.
Te Zephyrus Boreasque ruens, te proteret Auster,
et coniuratos certabunt edere flatus,
donec divinum voto meliore rigorem
solveris et meritam tuleris placamine poenam.

Так по возвращении, неудача Хаддинга покрывала всё, к чему бы он не приступал, потому его возвращение принесло беспокойство на все мирные места, ведь когда он был в море, сильнейший шторм возник и разрушил его флот большой бурей, и когда он, потерпевший кораблекрушение, искал пристанища, он нашел нежданно разрушенным этот дом. И не было там никакого лекарства от его страданий, прежде чем искупил он жертвой своё преступление и вернул благосклонность небес. Для милости богов он свершал темные жертвы Фрею. Этот обряд усмирения жертвой он повторял ежегодно и так оставил потомству. Этот обряд шведы называют Фроблот[53], что означает жертва или пир Фрея.

Хаддинг случайно услышал, что некий гигант сватался к Рагнхильде[54], дочери Хакона, конунга нидхерьев; и, ненавидя столь позорное дело в странах и крайне ненавидя предназначенный брак, он предупреждил свадьбу благородной дерзостью. Он пошел в Норвегию и, преодолев её оружием, был грязнейшим любовником княжны, ведь он думал, что нужно больше доблести, чем удобства, ибо мог он свободно предаваться княжеским забавам, но считал приятным любым подвигом отводить не только свои пороки, но и чужие. Дева, не зная его, с благодушной заботой залечила мужа, быв отзывчивой и внимательной ко всем его ранам. И чтобы время не дало ей забыть его, она скрыла кольцо в его ране, так оставив метку в его ноге. После ее отец дал ей самой выбрать себе мужа. Когда молодые люди были собраны на пиру, она обходила их и ощупывала их тела, ища знаки, оставленные ею давно. Всех она отвергнула, но Хаддинга она нашла по знаку скрытым кольцом. Так она обняла его и дала себя ему в жёны, не давшему йотуну заключить её в брак.

Пока Хаддинг был с нею, изумительное предзнаменование случилось с ним. Пока он ужинал, заметили женщину, принёсшую дягель, склонившей главу у жаровни и протянувшей полы одежды. Конунг желал это знать и сказал: «В какой части мира столь свежие травы растут зимой?» Тогда она заключила его под полы своего плаща и исчезла. Я беру это потому, что нижние боги хотели, чтоб он посетил во плоти земли, куда должен был он придти после смерти. Так прошли они через густой туман и шли по дороге, стёртой многими ступнями. Они видели уверенных мужей в изношенной богатой одежде и знать, одетую в пурпурное. Когда те прошли, они наконец приблизились к солнечной земле, где росли травы, принесённые женщиной. Идя дальше, они подошли к быстрой и бурлящей реке свинцовых вод, спадающих вниз могучим потоком, будто бы лезвия, и прошли подобно же сделанный мост. Перейдя по нему, они увидели два войска, бьющих друг друга мощно и яро. И когда Хаддинг спросил женщину о них, она ответила: «Они есть сраженные мечом, и, подобно своей гибели, беспрестанно повторяют они битву, и предначертано им повторять в жизни загробной то, что было в жизни прошлой». После этого остановились они у стены труднодостижимой и тяжкопреодолимой. Женщина пыталась перескочить её, но это было напрасно даже её худому сморщенному телу. Тогда она оторвала у петуха голову, что был случайно взят с собой ею, и бросила то за стену. И немедля птица пришла к жизни, что подтверждало кукареканье её восстановленных связок. Когда Хаддинг вернулся назад и занялся домостроением со своей женой, некие викинги востяготили его, но быстрым морским набегом он расстроил их ловушки. Хотя этот ветер и помогал обоим, они были позади него, и он взвивал волны, и они могли лишь следовать за ним, но не настигнуть.

Тем временем Уффи, имевший чрезвычайно честную дочь, приказом обещал мужу, убившему бы Хаддинга, её в награду. Этим был соблазнен один муж, по имени Тунинг[55], собравший отряд бьярменов[56], был уверен в своей победе. Хаддинг хотел уже напасть на него, но возвращаясь из Норвегии флотом, он видел на берегу старика машущего плащом, привлекая пристать к берегу. Дружинники его сопротивлялись этому, говоря, что будет это губительно их поездке, но он взял сего мужа на борт, а тот научил его тому, как расставить свои отряды. Муж сей расставил ряды таким образом, что в первом ряду было два мужа, во втором четыре, а в третьем было уже восемь, и подобно же удваивал он каждый ряд. Также старик предложил, что крылья пращников стоят позади крайнего ряда, а и с ними рядом лучники. Так, когда конники стали клином, он воеводствовал за воинами, и из сумы, что была за шеей его, метнул камень. Это казалось малым в начале, но скоро то стало великим. И тогда с десяток стрел взметнулось разом, будто бы градом, на врагов, ранив многих. Тогда мужи Бьярмии сложили оружие лукаво, своими заклятьями закрыв небо грозовым облаком, и радостно растворились в воздухе под мрачным проливным дождем. Но старик, по другую руку, сдвинул облако, вызвав сильный шторм, сменив дождевые капли туманной преградой. Так победил Хаддинг, но старик, расставаясь с ним, предсказал, что погибнет он не от врага своего, но от руки своей. И потом он запретил ему славиться неясными походами и вести приграничные войны за границей.

Хаддинг, после своего отъезда, отправился в Уппсалу разузнать у Уффи о его подстрекательстве, но потерял всю свою охрану предательством и сам спасся под защитой ночи. Когда даны вернулись в дом, избранный ими для пира, там уже их ждала засада, и каждому зашедшему сносили голову его же мечом. После этого предательства, Хаддинг отмстил и убил Уффи, но, умерив свой гнев, он предал его тело погребению известного искусства, признавая презрение своего противника к своей боли, украсил его могилу. Тогда, дабы смягчить сердца побежденных людей, он назначил Хундинга[57], брата Уффи, правителем, что свобода, казалось, крепка в вотчине Асмунда, а не была предана рукам незнакомца.

Теперь враг его был удалён, и прожил он несколько лет без волнений и не бряцая оружьем, но потом зароптал он на домоседство, ведь чрезмерно долго он воздерживался от морских деяний, и думает он о битвах радостнее, нежели о мире, начав упрекать свою робость так:

Зачем же я здесь,
средь чащоб и ущелий,
а не, как бывало, на море?
Quid moror in latebris opacis,
collibus implicitus scruposis,
nec mare more sequor priori?
Не любы мне горы,
хоть я и был там
девять лишь дней.
Я не сменю
клик лебединый
на вой волков[58].
Eripit ex oculis quietem
agminis increpitans lupini
stridor et usque polum levatus
questus inutilium ferarum
impatiensque rigor leonum.
Горы тоскливы
и сердце пустеет,
что может быть хуже?
Острые скалы и берег крутой
сердцу мешают,
что по морю бредит.
Tristia sunt iuga vastitasque
pectoribus truciora fisis.
Officiunt scopuli rigentes
difficilisque situs locorum
mentibus aequor amare suetis.
Приятным бывал плеск
вёсел во фьорде,
пирушка с добычей,
в коробе тяжесть от злата;
зависть на прибыль набега
лучше грубой землянки,
и лесных сквозняков,
и бесплодных пустынь.
Nam freta remigiis probare,
mercibus ac spoliis ovare,
aera aliena sequi locello,
aequoreis inhiare lucris
officii potioris esset
quam salebras nemorumque flexus
et steriles habitare saltus.

Тогда же жена его, любя жизнь в стране и утомленная криками морских чаек, сказала, что радостнее было бы ей посещать лесные чащи, такой песней:

Спать не дают мне
птичьи крики
на ложе моря,
всякое утро
будит меня
морская чайка[59].
Me canorus angit ales immorantem litori
et soporis indigentem garriendo concitat.
Hinc sonorus aestuosa motionis impetus
ex ocello dormientis mite demit otium,
nec sinit pausare noctu mergus alte garrulus,

Дрогнула земь
от унылого крика,
мне море не любо.
Милее считаю
брызгов и пены
сон в тени леса.
auribus fastidiosa delicatis inserens,
nec volentem decubare recreari sustinet,
tristiore flexione dirae vocis obstrepens.
Tutius silvis fruendum dulciusque censeo.
Найти ли покой
Днем или ночью
На море бурном?
Quis minor quietis usus luce, nocte carpitur
quam marinis immorari fluctuando motibus?

Тогда появился один муж, по имени Тости[60], из неясных пределов Ютландии, где был рожден, в кровавой славе. Так всевозможными бессмысленными нападеньями на обычных людей он чрезвычайно прославился своей жестокостью и получил повсеместное прозванье злодея, что стало имя его именованьем разбойства. И при том не гнушался он и нападений на иностранцев, и, после жестокого разорения родины, начал он нападать на сакские земли. Сигфрид[61] воевода саксов, чьи воины жестоко пали в этой битве, просил мира. Тости же сказал, что тот получит просимое, коли пообещает стать ему пособником в войне супротив Хаддинга. Сигфрид возражал, боясь ужасных клятв, но под острыми угрозами Тости, он принёс сию клятву. Ведь угрозы, бывает, вынуждают к обетам, ведь мягкосердые не могут править. Хаддинг был побежден сим мужем в земных делах, но своим наскоком он пропорол вражий флот, пробив борта и сделав ладьи немореходными. Немедленно он добыл ладью и ушёл в море. Тости думал, что он убит, но хоть и искал долго среди беспорядочных груд мертвых тел, но не смог найти его. И поворотил свои ладьи за легким судёнышком, терзаемым морскими волнами, что было видно вдалеке. Отрядив несколько ладей, он решил начать преследование, но повернул их, боясь кораблекрушения, и вернулся на берег. Здесь он немедля взял надёжное судно и начал то, что прежде прервал. Хаддинг, видя, что его настигают, спросил своего спутника, добрый ли он и умелый пловец. И когда тот сказал, что нет, то Хаддинг совершил отчаянный поступок, перевернув свою лодку вверх дном и скрывшись в её полости, обманул преследователей, думавших, что он погиб. После он напал на Тости, что небрежно и не подозревая жадно осматривал последствия его урона. Вырезав его отряд, он принудил Тости прекратить набеги, тем отмстив за свой собственный разгром.

Но не был Тости слабосерден, дабы не отмстить. Не имея достаточной казны в своих землях для ополчения воинства, ибо столь тяжёл был нанесённый ему удар, он отправился в Британию[62], называя себя послом. После морского путешествия совершилась проделка, когда спутники его играли в кости и начали перебранку о выигрыше, он обратил её в бойню. Итак, сим мирным развлечением, он распространил дух распри на целое судно, и шутка уступила место ссоре, породив кровавую битву. Кроме того, охотно он получил определенную выгоду от неудачи других, захватив мертвецкие деньги, и сверх того известного разбойника, мужа по имени Колль, после, вернувшись с ним сотоварищи в свои земли, они бросили вызов и погибли от Хаддинга, что предпочел рискнуть своей удачей скорее, чем его воины. Ратеводцы старой доблести не проливали много крови, коль можно было решить кровью малою.

После этих дел, душа мёртвой жены Хаддинга явилась ему во сне и так прорекла:

Тварь тебе породят,
смирит зверий гнев,
пастью сдавит яро
свору волков.
Belua nata tibi rabiem
domitura ferarum,
quaeque truci rabidos
atteret ore lupos.

И ещё добавила так:

Птицу лжи, слушай,
ты выпускаешь,
желчь визга совы
песнь лебедицы.
Fac caveas: ex te
nocuus tibi prodiit ales,
felle ferox bubo,
voce canorus olor.

Проснувшись утром, конунг сказал о видении мужу, что объяснил, что волк означает сына, что будет свиреп, а лебедь означает дочь, и предрёк, что сын будет смертельным врагом, а дочь предаст своего отца. Это пророчество сбылось. Ульвхильд[63], дочь Хаддинга, была женою бонда по имени Готторм, всклочённая своим ли замужеством, или же стремлением к славе, и, отбросив всю свою дочернюю любовь, соблазнила мужа убить своего отца, сказав, что не хочет она быть княжною, но княгинею. Я решил изложить её уговоры почти тем же слогом, что были ею сказаны, так:

Скована гордость
неравным хомутом,
жалкая доля,
род связан со смердом;
ныне конунгу равен
по узам холоп,
княжна беззаконна
в презренных объятьях.
O infelicem, cuius stemmati
rustica iugatur humilitas!
O infortunatam principis prolem,
quam tori lege plebeius aequiparat!
Miserandam regis filiam,
cuius decorem ignavus pater in obsoletos
ac despicabiles transmisit amplexus!
Будет несчастно
матери этой дитя,
что будет зачато
на этой постели;
измарана белость,
род опозорен,
род вреден высокий
имуществу мужа.
Infaustam matris subolem,
cuius felicitati tori commercium derogat,
cuius munditiam immunditia ruralis attrectat,
dignitatem indignitas vulgaris inclinat,
ingenuitatem condicio maritalis extenuat!
Если ты крепок,
доблестносерден,
докажи, что достоин,
дочери князя;
скипетр вырви,
возвеличься дерзаньем,
храбростью выслужи
крови ущербность.
At si quis tibi vigor inest,
si qua mentem virtus possidet,
si dignum te regis generum probas,
socero fasces eripe, genus probitate redime,
to Oceano Fresorum classem vadosis
inflictamvertibus adortus caed
prosapiae defectum virtute aestima,
sanguinis damnum animo pensa!
Смелость возвышает
лучше наследья,
цена победы
выше породы;
стыдно не скинуть
старого мужа,
ему тело в тягость
и тряска к паденью.
Felicior est honos audacia quam hereditate quaesitus.
Melius virtute culmen quam successione conscenditur.
Aptius honores meritum quam natura conciliat.
Adde quod senectutem subruere nefas non est,
quae proprio in ruinam pondere suppressa devergit.

Достаточно княжил,
вырви власть у дурня,
если не примешь,
к другому придёт;
что его держит
уже пред закатом,
господствовал долго,
вечер его — твоё начало.
Sufficiant socero tot temporum fasces;
senilis tibi potestas obveniat,
quae si te frustrata fuerit, alteri cedet.
Lapsui vicinum est quicquid senio constat.
Sat illi regnasse sit; tibi quandoque praeesse conveniat.

Муж конунг лучше отца,
лучше княгиня княжны,
объятья правителя — почестей,
княгиня выше рабы;
иль тесть самовластия лучше,
коль сам себя не достоин,
хочешь — дорога открыта,
лжи побеги взрастают.
Malo praeterea virum regnare quam patrem.
Malo regis coniunx quam nata censeri.
Melius est principem interius amplecti quam exterius venerari,
gloriosius nubere regi quam obsequi.
Ipse quoque tibi sceptrum quam socero malle debeas.
Proximum sibi quemque natura constituit.
Пир должно справить,
праздник срядить,
пиво сварить
и отца пригласить;
дорога к предательству
сглажена дружбой,
ничто так подлость не скроет,
как родичей имя.
Aderit coepto facultas, si facto voluntas accesserit.
Nihil est quod non ingenio cedat.
Instaurandum epulum est, exornandum convivium,
providendi paratus, invitandus socer.
Fraudi viam familiaritas simulata praestabit.
Nullo melius quam affinitatis nomine insidiae teguntur.
Adde quod temulentia promptum caedi iter aperiet.
Когда волосы справит, —
длань на браде, ум на беседе,
гребнем пряди разделит, —
пронзи его тело;
занятый не смотрит,
грех поправь рукою,
праведна длань,
что мстит за бесчестье.
Cumque rex capitis cultui intentus fabulis mentem,
barbae manum intulerit pilorumque perplexionem
crinali spico seu pectinis enodatione discreverit,
applicari ferrum visceribus sentiat.
Minor occupatis solet cautela perquiri.
Dextera tua tot scelerum vindex accedat.
Pium est ultricem miserorum manum extendere.

Так повторяла Ульвхильд, и побудился на то муж её, обещая помощь в предательстве. Но Хаддинг был предупреждён сновидением остерегаться хитрости своего зятя. Он пошёл на пир, устроенный его дочерью в честь него, выказывая свою любовь, и расставил вооружённую стражу, ограждая себя тем от предательства. Когда он насытился, прихвостень, что был нанят исполнить скрытно эту подлость, ждал подходящего мгновения для своего преступления, скрывая кинжал под своими одеждами. Конунг, заметив это, вострубил в рог, призывая воинов, расставленных рядом. Они немедля прибыли с помощью, и тем он исполнил задумку на её изобретателе.

Тем временем Хундинг, конунг шведов, услышав ложные вести, что Хаддинг убит, решил справить по нему тризну. Собрав вместе всю знать, он наварил огромный котел пива, чем восхитил пировавших, и, дабы не принизить торжественность, сам прислуживал, не смущаясь быть черпальщиком. Так, идя по палатам, исполняя это, он споткнулся и упал в котёл, и, захлебнувшись напитком, испустил дух. Так искупив любую заботу, что проводится ложным исполнением обрядов, или из-за Хаддинга, о смерти кого он говорил ложно. Хаддинг, когда узнал об этом, возжелал отплатить своему поклоннику благодарностью, и, не вынеся его смерти, повесился в присутствии многих людей.


Примечания

Этот перевод выполнен для расширения познаний о недошедшей до нас «эддической» поэзии, саг и сказаний древней Скандинавии. При переводе каждое имя было изменено на соответствующее ему имя из скандинавской традиции, причём имена приводились в соответствие с западным скандинавским диалектом (норвежским), из-за наличия литературных памятников на нём, а не на датском.

При переводе поэзии ставилось в цель воссоздать «эддические» слог и строку без ущерба самому содержанию текста, при этом некоторые обороты латинской речи сокращались подчас в одно слово, а латинские мифологические имена заменялись на наиболее им близкие скандинавские.

Все нравоучительные, «христианские» предложения переводились соответствующим тяжёлым и нравоучительным «штилем», сложноподчинённые предложения оригинала обычно и оставались таковыми. В некоторых случаях формы наподобие «муж X» заменялись на «муж, по имени X».

В местах, где переводчиком предполагались скальдические висы, они были преобразованы соответственно.

В некоторых местах стихов переводчик использовал кеннинги.

О ошибках перевода, рекомендации писать на адрес tildmail.ru.


[1] лат. Danos и Angul.

[2] лат. Humblo, сканд. Humli (в переводе Ст. Эдды Корсуна — Хумли).

[3] лат. Danais.

[4] лат. Grytha.

[5] лат. Lotherus, сканд. Hlöðr. Ср. «Песнь о Хлёде» Ст. Эдды («Песнь о битве готов с гуннами»), др.-анг. поэму «Видсид», др.-исл. «Сагу о Хейдреке», «Сагу о Хервёр».

[6] лат. Skyoldus, др.-анг. Scyld (Скильд), сканд. Skjoldr. Легендарный родоначальник Скьольдунгов, датского княжеского рода.

[7] лат. Attalus (Атли, Атилла, и т.п.) и Scatus (Скати, см. «Младшая Эдда», «Язык поэзии»: «Скати» звали мужей, шедших за конунгом Скати Щедрым, и по его имени называют всякого щедрого человека).

[8] лат. Alvilda.

[9] лат. Theutones, тевтонов в оригинале — прим. перев.

[10] лат. Gram. В др.-исл. поэтике слово «Грам» означает «Князь».

[11] лат. Roari. Ср. Хродгар из «Беовульфа», др.-анг. поэму «Видсид».

[12] лат. Besso.

[13] лат. Sigtrugi. Зд. и далее ср. «Сагу об Инглингах».

[14] В ориг. Геркулес, культурный герой, у греков именуется Гераклом, вооружён палицей, чудещеборец, равнозначен скандинавскому богу Тору — прим. перев.

[15] лат. Gothia.

[16] лат. Gro. Героиня цикла о Свипдаге (см. «Песни Гроа», где она является его матерью), Мл. Эдды (жена Аурвендиля).

[17] лат. Suetiae.

[18] лат. Suarinus.

[19] лат. Ringo.

[20] лат. Sialandiae.

[21] лат. Sumblus, Phinnorum regem.

[22] лат. Signes.

[23] лат. Norvagico.

[24] лат. Suibdagerus.

[25] лат. Saxoniae regi Henrico.

[26] лат. Guthormus и Hadingus.

[27] лат. Brache, ср. с богом Браги из «Эдд» и скальдом Браги Старым.

[28] лат. Dania.

[29] лат. Wagnophtho и Haphlio.

[30] Йотуны? — прим. переводчика.

[31] Турсами или ванами? — прим. переводчика.

[32] лат. Harthgrepa. Хардгрепа или Хардгрейп.

[33] Главка «Хаддинг» наиболее обширна и мифологична в Книге I «Деяний данов».

[34] лат. Proteus — греч. старый бог моря, изменяющий свою внешность. Возможно здесь является Ньёрдом (или Водяным), Одином (Многоликим), Локи или каким-либо иным богом. Возможно — латинская литературная вставка.

[35] В ориг. Tartaroque, Тартар. Мир мёртвых, подобен сканд. Нифльхейму, Хель.

[36] В ориг. река Стикс (Styge), протекает в мире мёртвых, равнозначна потоку Гьёлль — прим. переводчика.

[37] лат. Liserus, (Люсир или Лисир) имя Одина.

[38] лат. Lokero, Curetum tyranno, видимо имя или ипостась Локи.

[39] Восьминогий конь Одина Слейпнир, сын Локи.

[40] лат. Handwanus, Hellesponti regem. Конунг Геллеспонта. Маловероятно что имеется ввиду реальный пролив Гелеспонт. В «Германской мифологии» Рюдберга Хандван соотносится с карликом Андвари (см. «Мл. Эдда» и «Сага о Вёльсунгах»). Переводчик считает, что возможно, в предполагаемом оригинале его называли «Andvari, konung Helas bondar», т. е. «Андвари, конунг бондов Хели». — прим. Михаила Носкова.

[41] лат. Dunam urbem. Город на Западной Двине. Duna — скандинавское название Западной Двины. — прим. Михаила Носкова.

[42] эстманнов — прим. пер.

[43] лат. Othinus. Бог Один.

[44] лат. Upsala.

[45] Frigga. Фригг, жена Одина, подчас сходится с богиней Фрейей, женатой на Одде.

[46] Mithothyn. Букв. «Средний Один», бог-самозванец.

[47] лат. Asmundus.

[48] лат. Gunnilda.

[49] лат. Uffo, ср. др.-анг. конунга Оффу (Оффа).

[50] лат Glumerus.

[51] Йотуны или, возможно, альвы (герои-хранители). По эддической форме «асы и альвы», захоронениям Одина и Фрейа, можно заключить, что человек, сожженный после смерти, отправлялся в Вальхаллу, где становился альвом, эйнхерием, ср. анг. elf; а захороненный без сожжения отправлялся в Ванахейм, т.е. к ванам, становясь двергом (в переводах — карл, ср. герм. zverg, англ. dvarf). Сожженные герои, возможно, изображались лысыми.

[52] Helsingia, область в Скандинавии.

[53] лат. Frøblot.

[54] лат. Nitherorum regis Haquini, Regnilda. Нидерор (?) или «Нидхерии»; что, возможно, означает «проклятые, клятвопреступники».

[55] лат. Thuningus.

[56] лат Byarmens. Бьярмия, ср. этноним пермь. Общее название для области, населённой финно-уграми (современный северо-запад России).

[57] лат. Hunding. Это имя упоминается в сагах и сказаниях о посещении Руси и в цикле о Сигурде Фафнироборце.

[58] Здесь вместо перевода привожу строфу, обращенную Ньёрдом к Скади (см. Мл. Эдду). На латыне волки заменены львами.

[59] Здесь вместо перевода привожу строфу, обращенную Скади к Ньёрду (см. Мл. Эдду).

[60] лат. Tosto.

[61] лат. Syfrido. Ср. герм. Зигфрид.

[62] лат. Britannia.

[63] Ulvilda.

Перевод и примечания Тьяльдра Валиссона (Гимранов Тимур Валиянович)

Латинский текст Gesta Danorum