Гьест Паульссон

Восстание на Склоне

На хуторе Склон было неограниченное единовластие, словно в Российской империи, и, как порой случается в России, единовластие на Склоне было теперь в женских руках.

Хозяин Йоун был женат дважды; первую его жену, за которой он получил Склон и много иного добра, звали Анной. Она была шестидесятилетней вдовой, когда возвела своего работника Йоуна на трон, чтобы вместе править хутором. Йоун так и не стал хозяином, кроме как по названию, пока была жива Анна. Она по-прежнему оставалась неограниченной самодержицей, и Йоуна звали не иначе как «Йоуном, мужем Анны со Склона».

Но в один прекрасный день Анна упала мёртвой, и Йоун остался со всем хозяйством и всей властью.

Люди думали, что Йоун будет доволен, но это было далеко не так. Ему захотелось снова жениться, и задолго до смерти Анны он пообещал себе, что если бог заберёт её отсюда, то он сразу снова женится, и выберет себе жену, которая будет молода и красива.

На похоронах Анны было великое множество людей, и пока все стояли над могилой, Йоун пробегал глазами по толпе, высматривая будущую жену. Но, по правде говоря, никто из присутствующих не показался ему достаточно красив, ибо Йоун очень разбогател и потому имел полное право быть несколько привередливым.

Весной в Троицын день он увидел Сигрид, когда она конфирмовалась. Она была нищая, но очень красивая девушка, невысокого роста, зато гибко и ладно сложенная, с тёмно-синими глазами и чрезвычайно маленькими прекрасными руками и ногами. Едва Йоун увидел её, то решил, что или женится на ней, или ни на ком. С другой стороны, она пообещала самой себе, что или выйдет замуж за богача, или совсем не выйдет замуж. В детстве она, бедняжка, достаточно нагляделась на нищету и бедность.

Итак, Йоун посватался к ней, это было крайне легко, и через месяц после того, как Йоун впервые увидел Сигрид, они сыграли свадьбу, с большим весельем, роскошным пиром и всеобщей попойкой.

Йоун не мог нарадоваться на свою молодую и красивую жену, и она всё делала ему в угоду. Но вскоре он стал замечать, что ей хотелось несколько большей власти, и прошло не так уж много времени, прежде чем Сигрид стала самодержицей в доме, и Йоун не смел ничего делать и ни за что браться, не спросив сперва у неё. Об это тоже все узнали, и Сигрид прозвали «Сигрид Властной». Йоуна же отныне называли «Йоуном, мужем Сигрид Властной», и это имя он сохранил до самой смерти.

Однако Йоун про себя был отнюдь не доволен этим. Он сильно пристрастился к рюмке, и всегда, когда напивался, присказкой у него было:

— Я в своём доме хозяин, — и хотя бог и люди знали, что это не так, он постоянно твердил это заклинание, порой для ещё большей силы и убедительности добавляя различные ругательства.

Однажды Йоун отправился на рынок. У торговцев зашла речь о бабьем царстве; Йоун тоже сидел там и пил пунш с остальными. Он тотчас же сказал, что жалкий трус тот мужчина, который позволяет своей жене распоряжаться в доме.

— Я в своём доме хозяин, да катись оно в ад, — прибавил он, осушив одним глотком свою кружку с пуншем. Мужчины громко рассмеялись над словами Йоуна, и не обошлось без того, что б некоторые не намекнули, что сомневаются в его словах. Йоун прекрасно всё понял, хотя и был пьян, сразу вскочил, позвал своего работника Свейна, который был вместе с ним, и поехал домой.

Работник Свейн был красивым юношей в доме Йоуна, и все считали, что Свейн станет преемником Йоуна в том, что касалось женщины и хозяйства, подобно мужчинам, что жили там прежде.

Йоун скакал во весь опор, и Свейн едва поспевал за ним. Он бил пятками в бока Скьоуни1 и постоянно хлестал его плетью, то сзади, то спереди, так что бедняга Скьоуни мчался галопом; мчаться быстрее он просто не мог.

Прибыв домой, Йоун сразу ворвался в столовую, весь в глине и грязи после бешеной скачки. Он ударил плетью по столу, позвал Сигрид Властную, свою жену, и приказал принести ему копчёное мясо.

Сигрид приняла всё это с ледяным спокойствием, посмотрела на него и лишь спросила, не сошёл ли он с ума.

Тотчас мясо приготовили, но Йоун ничего не мог есть.

Однако Йоун не успокаивался, он орал на весь хутор, сыпал проклятьями и так ругался, что было величайшей милостью, что хутор Склон со всем, что на нём было, не провалился под землю, и говорил, что он будет «в своём доме хозяином». Он выгнал работников из постели и велел им идти косить, а работниц побил и велел идти доить скот, хотя была уже глубокая ночь.

В конце концов работник Свейн схватил его и уложил в постель. Пока Свейн укладывал его, Йоун неразборчиво пробормотал:

— Я в своём доме… — и недоговорив, он захрапел.

Проснувшись на следующее утро, он почувствовал ужаснейшее отвращение ко всему случившемуся вечером. Сказать по правде, прошло немало времени, прежде чем он осмелился открыть глаза.

Он услышал в комнате, где спал, чьё-то движение и шорох, открыл глаза и осмотрелся.

Сигрид Властная стояла у своего сундука с одеждой и надевала праздничное платье.

Будучи трезв, Йоун на самом-то деле всегда боялся своей жены, но более всего, когда она была в своём праздничном платье. Когда она надевала его, он, по правде говоря, сидел как на иголках.

Йоуну никак не приходило на ум, зачем его жена наряжается, но его охватил неслыханный ужас, непостижимый страх, когда он увидел, что она надевает свою новую юбку.

Йоун не осмеливался говорить, так как боялся, что тем самым только ухудшит своё положение.

Наконец, он всё же сказал:

— Я купил для тебя фунт изюма, сердце моё, вчера на рынке; он в кармане моей куртки.

В действительности же Йоун купил изюм для того, чтобы раздать работникам в честь того, что он стал править в доме.

У него мороз пробежал по коже, когда он подумал о своём глупом восстании прошлым вечером.

— Хорошо, Йоун, — весьма резко сказала Сигрид.

Это было так, будто Йоуну дали пощёчину, столь холодным показался ему ответ.

Он долго обдумывал, чем бы ему смягчить нрав своей жены. Наконец, его осенило:

— Я заказал вчера у столяра Йоуна колыбель, любовь моя.

— Колыбель? — переспросила Сигрид.

— Я нашёл это весьма разумным, сердце моё, ведь я могу когда-нибудь умереть, и я думал, любовь моя, что бог не позволит тебе надолго оставаться вдовой; поэтому я заказал колыбель, сердце моё.

— Хорошо, Йоун, — сказала Сигрид. Закончив одеваться, она вышла из комнаты.

Ничто так не страшит, как неизвестность. Никто не испытывал большего страха, чем в тот раз хозяин Йоун. Он понятия не имел, что собирается делать его жена, но ему было ясно, что это должно быть нечто ужасное.

Он ворочался в постели с боку на бок и вспоминал разные замечательные молитвы, какие только знал.

Когда прошло целых два часа, Сигрид вернулась, и вместе с ней был преподобный Ханнес, священник.

Йоун сразу понял, что пробил его час, и увидел для себя самый лучший выход — сдаться сразу, целиком и полностью.

Священник сделал ему выговор про то, какую ужасную жизнь он ведёт, приходит домой пьяным, божится, ругается, бьёт домочадцев и ссорится со своей женой — и с какой женщиной!

Йоун только просил прощения, обещал исправиться и говорил, что всё утро он молил бога о мужестве, чтобы выстоять против козней дьявола.

Потом вошли работники и без лишних просьб свидетельствовали против Йоуна. Это старая история, которая повторяется у великих держав, малых народов и слуг: никто не хочет быть другом павшего, но все хотят быть другом того, кто одержал победу.

Йоун всё это время молчал, словно ягнёнок, которого ведут на заклание, но когда его сын Сигурд, мальчуган семи лет, подбежал к священнику и сказал:

— Папа вчера напился как свинья, — то на глазах у бедняги, лежавшего в постели, выступили слёзы.

Затем священник удалился, и работник Свейн вошёл побеседовать с хозяйкой. Йоун увидел, что она слишком тепло и нежно дотрагивается до его руки и взгляд её показался ему пугающе жарким и ласковым.

Он не смог смотреть на это, отвёл взгляд и отвернулся к стене.

Тут ему послышался звук словно от поцелуя или чего-то подобного, но Йоун затаил дыхание, закрыл глаза и притворился спящим или умершим. Затем жена и Свейн вышли.

Когда он впоследствии рассказывал эту историю — а делал он это только навеселе, да и то вполголоса — то всегда говорил:

— Тогда я показал самую большую в своей жизни силу духа, ибо я в своём доме хозяин, да катись оно в ад.

После этого Йоуну более не приходило в голову захватывать власть на Склоне. Когда он напивался, то говорил:

— Я в своём доме хозяин, — так это и осталось, однако он никогда больше не пытался осуществить ничего подобного.

А когда преподобный Ханнес упоминал образцовый дом и образцовую семью, то всегда называл Склон и супругов со Склона. Там, говорил он, можно поистине видеть «единство духа в союзе мира».

Примечания