Сага о Союзниках и Одд сын Офейга

«Сага о Союзниках» — произведение, во многих отношениях уникальное. Это одна из наиболее совершенных по стилю родовых саг — в лучшей ее редакции, дошедшей до нас в составе «Подмаренничной Книги» (Mǫðruvallabók, далее — М), все продумано до мельчайших деталей и отточена каждая реплика. И в то же время рассказчик открыто глумится над устоями века саг, выставляя в неприглядном свете не только нарушения закона, но и сами представления о законе и справедливости, бытовавшие в Исландии в эпоху независимости и тиражировавшиеся большинством родовых саг. Рассказчик «Саги о Союзниках» отлично знал эти саги и использовал материал некоторых из них, например, «Саги о Гуннлауге Змеином Языке» и «Саги о Гисли». И, однако же, Эгиль сын Скули, персонаж «Саги о Союзниках», выглядит чуть ли не карикатурой на своего тезку и прадеда, героя «Саги об Эгиле» скальда Эгиля сына Скаллагрима, а рассказ о смерти хёвдинга Хермунда сына Иллуги смахивает на пародию, высмеивающую романтические предания о несчастной судьбе его младшего брата Гуннлауга. Необычно и время действия саги. “Век саг”, как принято считать, завершается к 1030–1031 гг., со смертью законоговорителя Скафти сына Тородда и Снорри Годи. Но действие «Саги о Союзниках» начинается после этой даты, а ее главное событие — тяжба Союзников — относится к середине 1050-х гг. Сага локализуется на севере Исландии в округе Тингэйрарсисла, но в какой мере она опирается на местные предания, неясно, так как ее основной эпизод развертывается на альтинге, где в центре внимания оказываются персонажи из совсем иных округ. Многие комментаторы саги, начиная с Ауртни Магнуссона, были убеждены, что описание распри Офейга с Союзниками опирается не на реальные события, а на литературные артефакты — саги и пряди, переработанные рассказчиком и отнесенные им к середине XI в. Однако вопреки установке на развенчание рассказчика, никому не удалось найти существенные ошибки в хронологии саги: анализ подтверждает, что ключевые персонажи саги действительно жили в одно время, и их интересы пересекались.

Пожалуй, ни о какой другой саге, кроме, быть может, «Саги о Названых Братьях», не высказывалось столько спорных и противоречивых суждений, как о «Саге о Союзниках». Отчасти это вызвано тем, что сага дошла до нас в двух редакциях, генетическое соотношение которых неясно. Некоторые ученые (Андреас Хойслер, Густав Индребё и Кнут Листель) сомневались даже в наличии общего протографа и полагали, что обе редакции непосредственно отражают разные варианты саги в устной традиции. Напротив, исландские филологи Бьёртн М. Ульсен и Гвюдни Йоунссон отказывали стилю и языку «Саги о Союзниках» в каких-либо чертах устности и признавали ее плодом творчества изощренного книжника. Обе редакции саги дошли до нас в составе компиляций XIV–XV вв. Более ранней из них является упомянутая выше «Подмаренничная Книга» (АМ 132 fol.), записанная в начале XIV в. Вторая рукопись — Gl. Kgl. Sml. 2845 4to, известна как «Конунгова Книга» (Konungsbók, далее — К) и датируется серединой XV в. Текст К на треть короче текста М и в нем нет пяти скальдических вис из шести, приводимых в М.

Все бумажные списки «Саги о Союзниках» либо принадлежат той же редакции, что М, либо списаны непосредственно с нее; к той же редакции, что М, восходит также лист пергамента из собрания Йоуна Сигюрдссона (Fasc II, Nr. 6, далее — JS), содержащий фрагмент из гл. IV. Списки, примыкающие к М, и фрагмент JS ценны тем, что они помогают исправить описки и мелкие небрежности в тексте «Подмаренничной Книги», но сами по себе они не дают ответа на вопрос, является ли текст М протографом саги, или нет. Текст К протографом быть не может — это исключает датировка рукописи, но редакция К теоретически может быть ближе к протографу, чем М, и в этом случае отсутствие поздних бумажных списков является аргументом в пользу первичности К. Большую древность К по сравнению с М отстаивали Хатльдоур Фридрикссон, Конрад Маурер, Ойген Могк, Финнур Йоунссон, Гвюдни Йоунссон, Вальтер Бэтке. В то же время, крупнейший знаток «Саги о Союзниках» в XX в., норвежец Халльвард Магерой, в течение многих десятилетий отстаивал первичность М по сравнению с К и предлагал различные объяснения, как именно могла возникнуть редакция К. В эстетическом отношении редакция М предпочтительней1, но это не доказывает ее большей древности. Как раз наоборот, большая литературная обработанность М дала таким приверженцам К, как Конрад Маурер и Финнур Йоунссон, повод утверждать, что редакция М возникла в результате стремления писца XIII–XIV вв. сделать текст «Саги о Союзниках» более занимательным. Симптоматично, что большинство сторонников К настаивали на ранней датировке «Саги о Союзниках» — конец XII в., начало или середина XIII в.2; многие их них допускали, что К близка к устной традиции. Напротив, большинство сторонников М утверждали, что «Сага о Союзниках» была записана поздно — в конце XIII в. — начале XIV в., когда большинство родовых саг уже существовали в письменном виде. Нетрудно догадаться, что те филологи, которые признавали первичность К, опирались именно на текст этой рукописи в своих изданиях и переводах «Саги о Союзниках», а те филологи, которые признавали первичность М, опирались на текст последней и отвергали большинство чтений К.

При внимательном чтении в «Саге о Союзниках» обнаруживается два исторических слоя: один из них связан с социальными отношениями и законодательством XI в. и шире — с эпохой независимости, так, как их представлял себе рассказчик саги, другой — с социальными отношениями и законодательством его собственной эпохи. Это несоответствие не укрылось от внимательного глаза Ауртни Магнуссона (1663–1730), который заметил, что некоторые объяснения рассказчика противоречат нормам «Серого Гуся», действовавшим в Исландии до 1271 г., но согласуются с нормами колониального норвежского уложения, внедренного в Исландии после этой даты. Правда, Ауртни при реконструкции юридических норм эпохи независимости переоценивал надежность других родовых саг, прежде всего, «Саги о Ньяле». Но сам факт наличия в «Саге о Союзниках» анахронизмов, выдающих, что ее текст был записан после 1271 г.3, бесспорен: тем самым смена законодательства в Исландии служит terminus post quem для датировки саги. Terminus ante quem служит время составления «Подмаренничной Книги» — ок. 1340 г; если же будет доказано, что текст М является списком с протографа саги, но не самим протографом, верхнюю границу придется сдвинуть к началу XIV в.

В настоящее время мало кто сомневается, что рассказчик «Саги о Союзниках», повествуя о занятиях Одда сына Офейга и его распрях в XI в., одновременно держал в уме гораздо более поздние события. Но политические симпатии рассказчика и цель, которую преследует сага, — обличение настоящего под видом далекого прошлого, очернение прошлого, литературная пародия и т. п. — не очевидны. А. Хойслер и его последователи видели в саге воплощение собственно крестьянской традиций, отражающей протест рядовых бондов против засилья хёвдингов и текстов, хёвдингов прославляющих. Вторая часть этой гипотезы привлекательна. Но среди персонажей «Саги о Союзниках» вообще нет никаких бондов, противопоставленных хёвдингам, если не считать малодушных судей-взяточников и наглого взяткодателя Офейга, который без посторонней помощи не может свести концы с концами на собственном хуторе. В роли антагониста хёвдингов выступает не бонд, а богатый купец Одд, который по своим ухваткам глубоко чужд крестьянской культуре и ни во что ее не ставит. Гвюдни Йоунссон усматривал в саге страстный протест образованного исландца против анархии периода распрь 1230–1250 гг., когда юридические нормы превратились в пустой звук; по его мнению, обличительные тирады, которые произносит Офейг, сетуя на несовершенство законов, позволяющих убийце уйти от наказания, нужно принимать всерьез, поскольку Офейг якобы alter ego рассказчика. Но в «Саге о Союзниках» предметом издевок являются не только законы, но и сами представления о справедливости и порядке: методы, которые использует Офейг, столь же аморальны и отвратительны, как методы его врагов, и сам Офейг, ничуть не стесняясь, признает себя “редкостным негодяем” в разговоре с подобным себе персонажем — он лишь ставит тому на вид, что собеседник точно такой же негодяй, как он. В сущности, основание для положительной оценки Офейга лишь одно — его конечный успех.

Напротив, Халльвард Магерой видел в саге средневековую комедию, основная цель которой — смешить аудиторию комическими ситуациями и острыми репликами. «Саге о Союзниках» действительно присущ элемент театральности: акцент в ней — особенно в редакции М — сделан на прямую речь. Яркий речевой портрет в саге получают не только главные персонажи — демагог Офейг и грубый хам Одд, но и периферийные, например, неспособный изъясняться без экивоков Вали или его речевой антипод — изрекающий афоризмы Торарин. И Гвюдни Йоунссон, и X. Магерой, признавая безусловно положительным героем саги Офейга, задаются вопросом, почему Одд сын Офейга охарактеризован неоднозначно: в начале и в конце саги рассказчик превозносит удачу Одда, но в распре с Оспаком и с Союзниками Одда преследуют одни провалы, причем он обнаруживает себя с крайне непривлекательной стороны. Отсюда Гвюдни Йоунссон, полагавший, что «Сага о Союзниках» была записана рано, сделал вывод, что рассказчик саги не преодолел гетерогенности материала и механически соединил две различных традиции об Одде, в одной из которых тот характеризовался положительно, а в другой — отрицательно4. Напротив, X. Магерой, полагавший, что «Сага о Союзниках» была записана сравнительно поздно и что в ней нет случайных деталей, доказывал, что характеристика Одда была двойственной с самого начала: Одд якобы воспринимался как фольклорный типаж, что-то вроде выпавшего из нормальной жизни увальня-запечника5. Оба комментатора проглядели, что с фигурой Одда связана серьезная социально-экономическая проблематика, проливающая свет на возможные устные корни «Саги о Союзниках», и не поняли, что применительно к этой саге понятие “положительный герой” вообще лишено смысла. Попробуем прочесть сагу внимательно и вдуматься в источники дохода Одда и его репутацию.

Одд сын Офейга, сын бонда из Среднего Фьорда на севере Исландии, рано уходит из дому и нанимается в рыбачью артель. Сага объясняет это плохими отношениями с отцом, но, очевидно, была и другая причина, тоже названная в тексте, — хутор Офейга, отца Одда, был убыточен, и ему было трудно содержать семью. Скопив первоначальный капитал, Одд покупает долю на пароме и начинает ездить между Побережьем Ходнстрандир и Средним Фьордом, перепродавая в одной округе то, что он приобрел в другой. Вскоре он уже настолько богат, что выкупает доли компаньонов и становится единственным владельцем парома: молва ему благоприятствует. Здесь нужно сделать паузу. В X–XIII вв. Побережье Ходнстрандир на Западных Фьордах представляло собой общинную собственность. Там промышляли не только жители ближних хуторов, но и пришлые, среди которых было немало объявленных вне закона и профессиональных мародеров, грабивших бондов: желанной добычей были плавниковый лес и киты. Именно этим занимались в начале XI в. Торгейр сын Хавара с Тормодом Скальдом Чернобровой и другие персонажи «Саги о Названых Братьях» (Ингольв с Торбрандом, Торгильс сын Мака). «Сага о Людях с Песчаного Берега» сообщает, что мародеры и разбойники порой собирались в большие банды (до тридцати человек) и строили себе крепости; предводителем одной из таких банд был Оспак сын Кьяллака, дед Оспака сына Глума, героя «Саги о Союзниках» и врага Одда. Оспак сын Кьяллака был убит в 1012 гг., но семье было позволено остаться на хуторе, и его внук Оспак сын Глума продолжил занятия деда: «Он был велик ростом, силен, задирист и неуживчив. Он рано начал сновать между Побережьями и северными округами»6. Это, естественно, создало ему нелучшую славу, по выражению саги7. Те же занятия оставались типичными для многих жителей северной Исландии и спустя сто лет, о чем повествует «Сага о Торгильсе и Хавлиди». В этой саге действует некто Мар сын Бергтора, племянник хёвдинга Хавлиди сына Мара (ум. 1130 г.), жившего на Озерном Мысу и контролировавшего в начале XII в. всю округу, где жили упомянутые выше персонажи «Саги о Союзниках»8. Мар, как и Оспак сын Глума, — законченный негодяй, насильник и убийца: он разъезжает на собственном корабле между Побережьем Ходнстрандир и Озерным Мысом и притесняет бондов9. Возникает вопрос, почему сага столь снисходительна к Одду, который вроде бы занимался тем же, чем Оспак. Точного ответа мы никогда не узнаем. Наиболее вероятно, что Одд, в отличие от Оспака, был осторожен и сам не участвовал в актах насилия. Но в таком случае он мог быстро разбогатеть, лишь скупая награбленное, т. е. имея дело с людьми, подобными Оспаку. Тем, кто сочтет такое толкование недопустимой модернизацией, искажающей характер Одда, можно порекомендовать прочесть «Прядь об Одде сыне Офейга», известную по компиляции «Гнилая Кожа» (записана ок. 1275 г.): в этой пряди Одд тоже скупает в Норвегии запрещенный к вывозу товар — пушнину. Правда, прядь вроде бы возлагает вину на спутников Одда, якобы без ведома хозяина купивших пушнину у саамов, но дальнейшее поведение Одда выдает его с головой: вместо того, чтобы вернуть запрещенный товар и заплатить виру за своих людей, Одд прячет пушнину на своем корабле и нагло подкладывает ее во время обыска под зад конунгу Харальду Суровому (1047–1066 гг.)10. Рассказчик саги знал эту прядь11, и главные черты Одда в саге — беспардонная наглость и вера в собственную безнаказанность — очевидным образом согласуются с описанием его похождений за морем.

Не менее интересны для историка последующие этапы карьеры Одда. Покончив с промыслом на Побережье Ходнстрандир, Одд покупает долю на морском корабле, затем выкупает весь корабль и наконец богатеет до такой степени, что может позволить себе держать два морских корабля в плаваниях. К этому времени он уже богатейший человек в Исландии и один из самых известных купцов: правители других стран принимают его у себя (см. гл. I). Конунг Харальд Суровый делает его своим дружинником, но Одд в один из приездов обманывает конунга и решает обосноваться в родных краях (см. гл. II). По совету друзей он покупает хутор Песчаник в Среднем Фьорде и приобретает права на годорд. Такая схема лишь на первый взгляд кажется шаблонной и типовой: анализ показывает, что рассказы о богатых купцах X–XI вв. связаны прежде всего с окрестностями Среднего Фьорда, и более того — именно с теми хуторами, где жили Одд и его отец Офейг. Предшественником Одда в его округе был Эйд сын Скегги, который был еще жив в 1015 г. Эйд был сыном хёвдинга Скегги из Среднего Фьорда и первоначально занимал тот самый хутор Дымы, где впоследствии жил Офейг, отец Одда. Эйд не захотел перенимать годорд отца и предпочел образ жизни купца статусу хёвдинга в Исландии. Оставив плавания, он переселился в другую округу в Городищенский Фьорд; согласно «Саге о Торде Пугале» и «Книге о Заселении Земли»12, там же умер его престарелый отец Скегги. Эйд общался (а может быть, и торговал) с одним из наиболее известных купцов следующего поколения, своим родичем13 Торкелем сыном Эйольва (979–1026), отцом Геллира (1008–1074), о котором идет речь в «Саге о Союзниках». Фраза о “двух морских кораблях в плавании”, которая характеризует в «Саге о Союзниках» степень богатства Одда, употреблена в гл. LXVIII «Саги о Людях из Лососьей Долины» по отношению к Торкелю. Торкель был сыном хёвдинга Эйольва Серого (см. о нем «Сагу о Гисли»), но в первой половине карьеры оседлой жизни не вел: статус хёвдинга (и, видимо, звание годи) он обрел, женившись в 1007 г. на знатной женщине, Гудрун дочери Освивра. Точно так же богач Одд сын Офейга обретает в «Саге о Союзниках» устойчивое положение после женитьбы на знатной невесте, Рагнхейд, дочери Геллира и внучке Торкеля. Очевидно, что эти сближения неслучайны: они показывают, что сказания об известных купцах северо-западной Исландии сохранялись примерно в одной и той же среде14. Упоминание о двух кораблях в плавании оказывается не дежурной фразой, но характеристикой поворотного момента в карьере преуспевающего купца, который тратит часть своего капитала (условно — один корабль) на покупку земель в Исландии, но при этом сохраняет достаточно движимости для того, чтобы развернуться в новой роли.

Если хутор Дымы связывает Одда сына Офейга с его предшественниками, то купленный им хутор Песчаник связывает его с преемниками, названными в последней главе «Саги о Союзниках» Людьми из Среднего Фьорда, в руках которых находилась власть в Среднем Фьорде в XII–XIII вв. С этим родом связана одна из редакций «Книги о Заселении Земли», т. н. «Книга с Песчаника» (Melabók), предположительно составленная Снорри сыном Маркуса с Песчаника (ум. 1313 г.), лагманом в период 1302–1307 гг.15 Нет ничего удивительного, что данная редакция «Книги о Заселении Земли» содержит генеалогию, ведущую от упомянутого выше Эйда сына Скегги к Маркусу с Песчаника, отцу составителя16. Генеалогии, ведущие от Одда сына Офейга к последующим владельцам Песчаника, не приводятся, вероятно, лишь потому, что составитель не знал, сколько звеньев связывает Одда с годи Снорри сыном Кальва (ум. 1175 г.): не знал этого и рассказчик «Саги о Союзниках», который ограничился кратким указанием в гл. XI о том, что “от Одда недалеко до Снорри сына Кальва”17. Тем не менее, имя Одда не было забыто на хуторе Песчаник в конце XIII в., что подтверждает полулегендарная «Прядь о Хеминге сыне Аслака»18, где Одд представлен как дружинник конунга Харальда Сурового, владелец богатого хутора и инициатор строительства церкви на Песчанике; согласно «Пряди о Хеминге», Одд посвятил эту церковь св. Стефану. Тот факт, что «Прядь о Хеминге» считается исторически ненадежной, в данном случае служит лучшим подтверждением существования преданий, связывавших церковь на Песчанике с именем Одда.

Таким образом, имеются серьезные основания предполагать, что не только распря Одда с Оспаком, упоминаемая в гл. LXII «Саги о Людях с Песчаного Берега», но и вообще вся существенная информация, связанная с фигурой Одда — начало его карьеры на Побережье Ходнстрандир, успешные плавания за морем, покупка хутора, черты характера, проявляющиеся в конфликтах с другими людьми — заимствована рассказчиком саги из местной традиции Среднего Фьорда, приуроченной к хуторам Дымы и Песчаник. Гораздо меньше уверенности в устных корнях центрального эпизода саги — тяжбы Союзников на альтинге. Больше всего в литературе обсуждался вопрос о соотношении «Саги о Союзниках» и «Пряди (или “саге”) о Пивном Капюшоне»19, действие которой происходит на альтинге ок. 1020 г. В обоих случаях самые могущественные хёвдинги страны сообща затевают тяжбу против единственного ответчика. У него находится ловкий и наглый защитник, который проваливает тяжбу; в конце концов разбирательство превращается в публичную перебранку на альтинге, где хёвдингам приходится выслушать много нелестных слов. Изложение тяжбы в «Саге о Союзниках» реалистичнее, в нем нет заведомо недостоверных деталей, напротив, «Прядь о Пивном Капюшоне» напоминает откровенный фарс, где люди обмениваются площадной бранью прямо с трибуны альтинга, Скалы Закона (что запрещалось под страхом смерти). Но большее правдоподобие тяжбы Союзников в саге может объясняться не только наличием у нее — в отличие от пряди — исторической основы, но и более поздним временем записи, давшим возможность рассказчику саги ознакомиться с текстом пряди и поправить его. Первую точку зрения отстаивали X. Геринг, А. Хойслер20 и его последователи, вторая была впервые высказана 300 лет назад Ауртни Магнуссоном21 и позже обоснована Гвюдни Йоунссоном в начале XX в.22 Представляется более чем вероятным, что рассказчик «Саги о Союзниках» знал «Прядь о Пивном Капюшоне» и заимствовал из нее отдельные мотивы23; в то же время нельзя исключить, что рассказчик пряди мог знать какие-то устные предания о тяжбе Одда сына Офейга, описываемой в саге. Так или иначе, «Прядь о Пивном Капюшоне» не обнаруживает никаких следов знакомства с доступным нам текстом «Саги о Союзниках», и есть все основания думать, что этот текст к моменту записи пряди еще не существовал. Настроение, царящее в пряди и саге, диаметрально различны. «Прядь о Пивном Капюшоне» — сравнительно безобидная шутка, прославляющая одних хёвдингов века саг — Бродди Бородача, отчасти Торкеля сына Гейтира, в ущерб другим, прежде всего, — Гудмунду Могучему (ум. 1028 г.) и законоговорителю Скафти сыну Тородда (ум. 1030 г.). Последние двое негативно характеризуются в целом ряде других саг, например, в «Саге о Людях со Светлого Озера» и «Саге о Ньяле», поэтому их оценки в «Пряди о Пивном Капюшоне» стандартны. Иск хёвдингов в пряди направлен против безвестного пивовара, Пивного Капюшона, которого никак нельзя назвать реальным противником власть имущих: совместный иск против него не сулит большой прибыли и говорит лишь о низости самих хёвдингов. Напротив, «Сага о Союзниках» представляет собой тотальную сатиру на все исландское общество, выдающей совершенно индивидуальный, по своей сути — авторский — взгляд исландца колониальной эпохи на события эпохи независимости и на ее официальную идеологию, отраженную в родовых сагах. Противником Союзников является один из богатейших людей Исландии, нувориш Одд сын Офейга, который слишком легко наживает деньги и представляет угрозу для хёвдингов, многие из которых держат убыточные хутора. Одд ни во что не ставит законы и пытается решить все проблемы при помощи денег, причем в самом буквальном смысле — он способен выложить очень крупную сумму серебром, что для Исландии X–XIII вв. было редкостью. Тем самым, распря Одда с Союзниками воплощает конфликт убыточного скотоводства и земледелия с торговым капиталом, который Одд быстро увеличивает, не стесняясь в средствах. Общество, однако, не готово принять методы Одда, и он сталкивается с серьезным противодействием как у себя в округе (Стюрмир и Торарин), так и в масштабах всей страны (прочие Союзники). Одд оказывается вынужден играть по правилам Союзников, т.е. соблюдать юридические процедуры, и нанимает в качестве защитника собственного отца Офейга. Последний, как сказано в самом начале саги, человек большого ума, но он влачит жизнь захудалого бонда и потому способен решать только чужие дела. Напротив, его сыну Одду, как выясняется по ходу саги, не хватает как раз ума и культуры, чтобы самостоятельно выпутаться из затруднений. Офейг столь же циничен, как сын, но гораздо умнее. Интеллект Офейга и деньги Одда помогают им успешно развалить тяжбу Союзников и заключить выгодный альянс с двумя из них. Союзники, разумеется, тоже корыстны и вероломны, а один из них — Эгиль сын Скули — оказывается повествовательным двойником Офейга, что специально подчеркнуто в саге: как и Офейг, Эгиль, человек большого ума и дерзости, не может совладать с собственным хутором (см. гл. VIII). Действующие законы не заслуживают ничего, кроме презрения: они сугубо формальны (гл. V) и к тому же предоставляют слишком много возможностей себя обойти, оправдывая поговорку “закон что дышло”. Рядовые судьи никчемны и беспринципны: они поддаются давлению, и их можно купить задешево (см. гл. VI). В этой безрадостной картине нет ни единого светлого пятна. Ни один из хёвдингов не соответствует идеалу, даже если считать идеальной совокупность качеств, приносящую успех. Торарин и Стюрмир действуют в саге сообща; распределение ролей между ними напоминает альянс между Оддом и его отцом — Торарин мудр, но нерешителен, а Стюрмир, напротив, решителен, но опрометчив. Самый могущественный из Союзников, Хермунд, оказывается и самым мерзким: помимо других недостатков — жестокости, завистливости и жадности — он, в довершение ко всему, лишен чувства юмора (ср. его диалог с Эгилем в гл. IX).

Возникает вопрос, соответствует ли социально-экономическая коллизия «Саги о Союзниках» какой-то определенной исторической ситуации. Представляется, что к XI в. она непосредственного отношения не имеет: исландские купцы X–XI вв., даже самые богатые из них, как мы старались показать, были интегрированы в исландское общество. Рассказчик саги воспользовался теми индивидуальными чертами, которые устная и письменная традиция приписывали Одду сыну Офейга, и создал шарж на общество своего времени, по всей видимости, отнюдь не благоденствовавшее. Экономическая бесперспективность традиционного хуторского уклада проявилась, вероятно, еще до отмены института годи и провожатых, но лишь по окончании эпохи независимости критики могли объявить об этом без сожаления. Реальной экономической силой, ограничивавшей частное хуторское хозяйство, в XIV в. были, во-первых, крупные землевладельцы — монастыри и церкви, во-вторых купцы — экспортеры рыбы. Вряд ли случайно, что редакция К упоминает в гл. I о том, что Одд разбогател на вывозе трески из страны, а в гл. II говорит, что богатства у Одда было не меньше, чем у трех самых богатых церквей страны. Даже если этих фраз, как полагает X. Магерой, в протографе саги не было24, они показывают, что в XIV–XV вв. антиутопия, связанная с фигурой Одда и его тяжбой против Союзников, была понята правильно25. Остается лишь пожалеть о том, что комментаторы XIX–XX вв., идя по стопам Ауртни Магнуссона, увидели в саге лишь “фабулу”, т. е. литературный артефакт, и проглядели в ней серьезную социально-экономическую проблему, на которую реагировала средневековая аудитория.

Рассказчик «Саги о Союзниках» отлично знал родовые саги и использовал материал многих из них. О знакомстве с «Сагой о Гуннлауге Змеином Языке» свидетельствует упоминание о Соколиной Горе, роковой для сыновей Иллуги Черного (см. гл. XI), а виса, приписываемая Оспаку (№ 6), дословно воспроизводит реплику Хравна, обращенную к Гуннлаугу в той же саге. Сцену убийства врага на супружеском ложе, рассказчик, скорее всего, стилизовал в духе «Саги о Гисли» или «Саги о Сыновьях Дроплауг». Рассказ о временной передаче годорда и его возвращении, вероятно, заимствован из «Саги о Торстейне сыне Халля с Побережья». Все места саги, свидетельствующие о возможном влиянии со стороны других родовых саг, подробно прокомментированы X. Магероем в его специальном исследовании о «Саге о Союзниках»26. С нашей точки зрения, больше всего материала рассказчик почерпнул не из перечисленных выше родовых саг, а из «Саги о Торгильсе и Хавлиди», входящей в состав «Саги о Стурлунгах». Действие данной саги происходит в начале XII в. в окрестностях Среднего Фьорда, на Побережье Ходнстрандир и на альтинге (т. е. почти там же, где происходит действие «Саги о Союзниках»); она была записана очень рано, возможно, уже в конце XII в. Укажем лишь на наиболее существенные параллели:

1. «Сага о Торгильсе и Хавлиди» подробно рассказывает о плаваниях жителей округи Хунавахтнссисла на Побережье Ходнстрандир и о случаях разбоя и насилия во время этих плаваний. Ср. аналогичные рассказы об Оспаке и Одде.
2. «Сага о Торгильсе и Хавлиди» содержит подробный рассказ о том, как юноша 12 лет от роду нанимался рыбачить. То же рассказывается об Одде в «Саге о Союзниках».
3. «Сага о Торгильсе и Хавлиди» рассказывает, как хёвдинг Торгильс назначает своим союзникам встречу на Пустоши Синего Леса перед въездом на альтинг. Ср. аналогичный эпизод с въездом Союзников.
4. Одним из союзников Торгильса является Хрейн сын Стюрмира, правнук хёвдинга Хермунда из Городищенского Фьорда, наиболее могущественного из Союзников.
5. «Сага о Торгильсе и Хавлиди» сообщает о вопиющем нарушении юридических норм: объявленный вне закона хёвдинг Торгильс во главе большого ополчения приезжает на альтинг. Попытка истца (Хавлиди сына Мара) конфисковать имущество осужденного проваливается, и ему приходится довольствоваться лишь случайно оставшимися вне хутора вещами. Ср. в этой связи шантаж Офейга на переговорах с Союзниками, что Одд может сняться с места вместе со своим имуществом, и тогда иск экономически не оправдается.
6. «Сага о Торгильсе и Хавлиди» в деталях сообщает о перебранке на альтинге в 1120 г. и в 1021 г., причем один из сторонников Торгильса, известный скальд Ингимунд сын Эйнара, произносит издевательскую вису о ранении Хавлиди. Ср. в этой связи хулительные стихи Офейга в саге.
7. Именно в «Саге о Торгильсе сыне Хавлиди» впервые встречается слово “черноножка” (svartleggja) в значении “секира”. Это редкое слово представлено в реплике Эгиля сына Скули в «Саге о Союзниках».

Наиболее любопытная, хотя и спорная, параллель связывает Офейга из «Саги о Союзниках» с его возможным прототипом в «Саге о Торгильсе и Хавлиди», неким Бёдваром сыном Асбьёрна. Этот последний, действующий как сторонник и советчик Торгильса, открыто противопоставившего себя закону (ср. фигуру Одда), охарактеризован как полный безбожник и человек злонравный, а в одном эпизоде — еще и как демагог: вначале он с пеной у рта удерживает Торгильса от нападения на врага, ссылаясь на святой праздник и неприкосновенность церкви, а затем признается, что заранее просчитал, что завязавшаяся стычка приведет к потерям с их стороны, а святость и мораль для него — пустой звук27. Как и Офейг, Бёдвар сын Асбьёрна знатен, но не имеет собственного годорда; это не мешает ему планировать действия людей вместо своего годи (St I, 51). Но самая интересная деталь, сближающая Офейга с Бёдваром, связана с эвфемизмом волчий хвост, который Офейг употребляет в «Саге о Союзниках» по отношению к Эгилю сыну Скули на альтинге. Ту же фаллическую метафору, комментируя действия Хавлиди сына Мара, использовал на альтинге в 1121 г. и Бёдвар28. Похоже, этот достойный последователь Офейга в древнеисландской политике был одновременно его предшественником в древнеисландской литературе.

Хронология основных событий саги выстраивается так:

«Сага о Союзниках» переводилась на английский (шесть раз), немецкий (пять раз), шведский (четырежды), норвежский (дважды), датский, французский, японский и венгерский языки. На русский язык сага переводится впервые. Как и любой другой издатель «Саги о Союзниках», составитель настоящего тома столкнулся с проблемой выбора между редакциями К и М. Для перевода была выбрана редакция М, которую мы сочли более репрезентативной. Перевод сделан по изданию X. Магероя: Bandamanna saga. Ed. By Hallvard Magerøy. Oslo, 1981 и сверен с изданием: Íslensk fornrit, VII. Guðni Jónsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1936.

Примечания