А. В. Циммерлинг

Саги о Посошниках

Текст, называющий себя — во множественном числе — «Сагами о Посошниках», по своему содержанию представляет собой рассказ о событиях гражданской войны в Норвегии после смерти конунга Сверрира в 1202 г. и непосредственно примыкает к «Саге о Сверрире». Рассказчик (или рассказчики) «Саг о Посошниках» знал «Сагу о Сверрире», о чем свидетельствует фраза «конунг Сверрир оставил Вик, где, как было написано ранее, осаждал крепость». Как и «Сага о Сверрире», «Саги о Посошниках» относятся к числу т. н. саг о недавнем прошлом, записанных по свежим следам событий, о которых они повествуют. Название «саги» а не «сага» о Посошниках достаточно наглядно свидетельствует о точке зрения рассказчика, который в распрях Берестяников и Посошников уделяет основное внимание активным действиям партии епископа Никуласа, а не лидерам Берестяников, стоявшим за номинальными правителями Норвегии. Действие саги распадается на описание походов противоборствующих сторон и целого ряда локальных стычек между мелкими отрядами Берестяников и Посошников; при этом об успешных действиях последних сообщается гораздо чаще. Казалось бы, столь тенденциозная селекция материала указывает на то, что памятник был создан в лагере Посошников, что текстуально подтверждается в завершающем сагу эпизоде — пряди о кузнеце и Одине (гл. 20), где рассказчик ссылается на личный контакт с предводителем Посошников ярлом Филиппусом Симунарсоном. Однако данный эпизод, который есть лишь в одном из списков, судя по всему, является позднейшей вставкой; вообще, расхождения между редакциями «Саг о Посошниках» настолько значительны, что реконструкция протографа саги и первоначальной среды ее бытования оказывается далеко не простой проблемой.

Памятник сохранился в двух версиях, одна из которых существенно длиннее другой. Краткая версия охватывает период с 1202 по 1210 гг… Основное ее содержание исчерпывается эпизодом примирения Посошников и Берестяников в Хвитингсэйяр летом 1208 г.; хронологически наиболее поздний эпизод — отъезд вождя Посошников Хрейдара Посланника из Норвегии — датируется 1210 г. Краткая версия «Саг о Посошниках» известна по двум компиляциям — AM 47 fol («Медная застежка» Eirspennil), датируемой приблизительно 1300 г. и AM 81a fol («Поздняя книга из Скаульхольта» Skálholtsbók yngri), записанной около 1460 г., а также по фрагменту AM 325 VIII 4to 4a. Полный текст краткой версии дает лишь рукопись Eirspennil; текст рукописи Skálholtsbók yngri обрывается на событиях 1207 г.

Пространная версия охватывает период с 1202 по 1217 гг. и завершается смертью конунга Берестяников Инги Бардарсона; полностью она сохранилась лишь в переводе на датский язык, сделанным норвежским филологом и собирателем древностей Педером Клауссоном Фрисом (Peder Claussøn Friis) около 1600 г. «Саги о Посошниках», вместе с другими переводами Фриса с древнеисландского языка 389, были изданы в 1633 г. датским ученым и просветителем Оле Вормом под сводной рубрикой «Норвежская королевская хроника Снорре Стурлесона (Snorre Sturlesøns Norske Mongers Chronika).

Ныне оригинал пространной версии утерян; от нее сохранились лишь отдельные фрагменты, часть которых относится к концу XIII в., а остальные — к концу XIV в. Они были описаны и изданы Хелле Йенсен: [Helle Jensen. «Fragmenter af et kongesagahandskrift fra det 13. århundrede». In: Opuscula 6. Bibliotheca Arnamagnæana 33. København: Reitzel, 24–73.]81

Первое издание саг о Посошниках было осуществлено в 1813 г. Торлакиусом и Верлауфом (Thorlacius and Werlauff). В основу этого и последующего изданий легла краткая версия.

До недавнего времени «Саги о Посошниках» изучались только как исторический источник, и лишь после выхода недавнего критического издания норвежского исследователя Халльварда Магероя82 она оказалась в центре филологической дискуссии. Магерой предположил, что пространная редакция памятника старше; она была создана в лагере Берестяников, и позже на ее основе возникла краткая редакциям, принадлежащая Посошникам. До Магероя большинство исследователей, начиная с Финнюра Йоунссона83 (ср. также работы К. Хелле, и X. Йенсен) признавали краткую версию первичной, а пространную — вторичной; немалую роль в таком предпочтении сыграла плохая сохранность последней. Из аргументов Магероя, однако, едва ли следует, что между созданием обеих версий мог быть значительный разрыв во времени. Само содержание памятника, приуроченному к тому этапу гражданских войн, когда между Посошниками и Берестяниками в 1210-е гг. был достигнут примерный баланс сил, делает подобное предположение исторически невероятным; как известно, после 1220 г. движение Посошников перестало существовать как самостоятельная политическая сила, а основные их вожди примкнули либо непосредственно к конунгу Берестяников Хакону Хаконарсону, либо к его родичу ярлу Скули. Данный поворот отразился и в историографии Норвегии: все саги, посвященные событиям последующих десятилетий, в том числе наш главный источник — составленная Стурлой Тордарсоном 390 «Сага о Хаконе Старом» — представляют собой произведения, созданные в среде Берестяников, по прямому заказу их правителей, и воплощают официальную точку зрения последних. Таким образом, даже если допустить, что пространная и краткая редакции «Саг о Посошниках» действительно отражают версии противоборствующих сторон, обе версии должны быть причислены к разряду «саг о недавних временах», составленных по свежим следам событий.

Важнейший критический разбор памятника принадлежит Дж. Книрку84, который, в отличие от Магероя, пришел к заключению, что обе редакции являются древними. Конечный вывод Дж. Книрка, объясняющего расхождения между обеими версиями не ошибками пера и не механическим сокращением/добавлением материала, а различиями в концепции рассказчиков, представляется правдоподобным. Кроме того, Дж. Книрк, на наш взгляд, точнее оценил степень ангажированности обеих версий: если пространная версия действительно содержит ряд мест, в которых можно усмотреть политическую пропаганду Берестяников (прежде всего, развернутые некрологи их вождям и опровержение легенды самозванца Эрлинга Каменная Стена), то изложение краткой версии является более объективированным и не содержит прямых оценок событий и персоналий.

При поверхностном чтении «Саги о Посошниках» производят впечатление конгломерата из слабо связанных эпизодов с большим количеством личных имен (около 160), некоторые из которых упоминаются лишь однажды. Для современного читателя большинство данных имен является мертвым грузом, но для современной саге аудитории они составляли едва ли не самую интересную часть рассказа, помогающую верифицировать события, о которых идет речь. Употребление имен собственных оказывается трамплином, связывающим устную сагу с письменной, или, в иной терминологии, текст саги с его устным субстратом, munnmæli. Характер употребления имен и прозвищ дает уникальную возможность заглянуть за письменный текст и установить ранг персонажа в сознании рассказчика; при этом выделяются ключевые фигуры, которые должны быть известны всей стране (ярлы, епископы и т.п.), предводители отрядов, играющие активную роль в нескольких эпизодах, и, наконец, люди, упоминаемые в составе какого-либо перечня — чаще всего, это перечень павших в некотором сражении. Тем самым, каждому рангу персонажа соответствует некоторый жанр текста — перечень имен собственных (тула), короткий эпизод (прядь) и наконец, большое связное повествование, посвященное событиям, происходившим в стране во время правления конунга или ярла (сага). Сходная система представлена и в «Саге о Сверрире», но в ней уровень связности текста оказывается выше за счет того, что рассказчик ориентируется прежде всего на фигуру конунга и отсеивает лишний материал: метод селекции обосновывается в «Саге о Сверрире» дважды — в главах №71 и 163, где рассказчик подчеркивает, что он считает нужным освещать прежде всего те эпизоды, где участвовали сами конунги. Нетрудно увидеть, что такое условие было для рассказчика (или рассказчиков!) «Саг о Посошников» попросту невыполнимым. Если 391 Сверрир, будучи самозванцем, был главным вождем Берестяников и подчинил себе всю Норвегию, то конунги Берестяников и Посошников, не считая Хакона Сверрисона, как правило, были подставными фигурами, служащими ширмой для реальных вождей своих партий. Парадоксальным образом, титулы «ярл» и «конунг» становятся в условиях смутного времени неоднозначными, и в «Сагах о Посошниках» действительно есть места, где вне контекста неясно, о ком именно идет речь. Именно поэтому рассказчик следит в первую очередь за полевыми командирами обеих сторон, отмечая их удачные действия или явные ошибки. При переписывании текста саги о недавнем прошлом, остававшемся для аудитории саги актуальным, у современников, по-видимому, не только не возникало желания устранить тот или иной эпизод, но напротив, имелся стимул добавить новый, если у них был самостоятельный источник информации. Именно так поступил писец краткой версии, легшей в основу текста Eirspennil, который обнаружил в переписываемом им тексте знакомое ему имя Посошника Сёрквира Олуха и решил добавить известный ему эпизод с этим Сёрквиром. Тем самым, имена собственные как бы приглашают слушателя и читателя к продолжению саговой традиции.

Рассказчик (рассказчики) «Саг о Посошниках» обнаруживает основательное знакомство с географией страны, описания населенных пунктов и передвижений являются точными и непротиворечивыми. В то же время нет явных оснований считать его норвежцем, а не исландцем; многие исландцы (а также гебридцы и фарерцы) были непосредственными участниками походов — ср. в этой связи любопытное упоминание о неком Посошнике Кольскегге, родом исландце, убитом при взятии Нидароса в 1206 г. (гл. 11). Кроме того, орфография всех рукописей саги является исландской, а не норвежской. Косвенным подтверждением исландского происхождения рассказчика пространной версии может служить также употребляемый им термин Seleyjarhaust «Осень в Сэлей» (Sæløhøsten в переводе Педера Клауссона Фриса), используемый но отношению к периоду, когда войско Берестяников стояло в Сэлей осенью 1207 г. и известный только по исландским источникам — «Саге о Хаконе Старом» Стурлы Тордарсона (Seleyjarvetr85) и позднейшим анналам.

Фактографичность и монотонность рассказа являются минусом с точки зрения ценителей древнеисландской словесности, но скорее плюсом для историка Норвегии. Автор краткой редакции «Саг о Посошниках» не производит впечатление человека наивного, идеализирующего мотивы действий сторон и не улавливающего подоплеки событий; вместе с тем он не делает особенных обобщений, предоставляя их читателю. Еще в меньшей степени это относится к автору пространной версии, который подробно описывает перипетии политической борьбы как в стане Берестяников, так и в стане Посошников. Вместе с тем его текст несет отпечаток вассальной преданности конунгу Берестяников Инги Бардарсону (1204–1217 гг.), на смерти которого сагописец завершает свое повествование.

В начале XIII в. конфликт Берестяников и их противников, в разные периоды носивших разные названия (Плащевики, Островитяне, Кукольщики, Посошники) давно 392 перерос стадию противоборства старой родовой знати и военных выдвиженцев Сверрира. Состав обеих партий был весьма неоднороден, и разные течения в их лагере постоянно давали о себе знать, порой сводя на нет согласованные действия сторон. Одной из главных предпосылок противостояния двух военных группировок в 1200–1220 гг. была экономическая конкуренция между отдельными частями Норвегии. Сверрир и Берестяники опирались прежде всего на север страны — Трёнелаг и Мере, а начиная с определенного момента, и на среднюю Норвегию — города Берген, Ставангер и фюльки Согна, Хардангра, Агдира и Рогаланда, в то время как оплотом Посошников был юго-восток страны (Вик), включавший такие торговые города как Тунсберг, Осло, Сарпсборг, Конунгахелла. Королевская власть в эту эпоху была слаба и объективно не могла урегулировать данную конкуренцию, не опираясь при этом на элиту той части страны, где была резиденция конунга. Одной из важнейших целей военных кампаний смутного времени поэтому становилось разграбление портовых городов в другой части страны, что позволяло не только обогатиться, но и ослабить базу противника.

Во внутренних районах Норвегии, судя по данным памятника, противостояние было менее острым; так, даже в Уппланде, географически близком к Вику — традиционной сфере влияния Посошников — почти во все времена оставались отряды Берестяников (см. гл. 5). При этом уппландские Посошники и Берестяники, судя по всему, были местными жителями, сумевшими поладить с вождями партий и получить от них те или иные привилегии и титулы. Очевидно, что сосуществование соседей было бы невозможным, если бы между ними постоянно велась война на уничтожение.

Посошники, как и их предшественники Плащевики и Кукольщики, опирались на поддержку датских королей, которые предоставляли им убежище и помогали набрать новое ополчение. Напротив, конунги Берестяников охотно блокировались с шведскими королями и ётскими лагманами — ср. в этой связи династический брак Сверрира с Маргрет, дочерью шведского короля Эрика Святого, а также союз Сесилии, дочери Сигурда Рта, с лагманом Фольквидом.

Военные вожди партий были вынуждены вступать в альянс с виднейшими бондами той части страны, на которую они опирались. Для того, чтобы иметь легитимное прикрытие, набирать ополченцев из числа местных жителей и собирать подати на военные походы и постройку флота, было необходимо заручиться санкцией местных тингов, решение на которых зависело от богатых бондов (ср. споры об избрании предводителей Берестяников в гл. 4 и предводителей Посошников в гл. 14, где главное слово в обоих случаях остается за местной земельной элитой). Бонды, однако, не могли от своего имени собирать подати, поэтому было необходимо избрать себе конунга; в образовавшемся династическом вакууме их место обычно занимали либо самозванцы, либо несовершеннолетние дети самозванцев. Во многих случаях, как показывают «Саги о Посошниках», бонды и военная элита заключали между собой компромисс: бонды давали устраивавшему их кандидату звание конунга, но одновременно давали одному из предводителей войска звание ярла. Так, например, поступили тренды в 1205 г., которые отказались избрать конунгом выдвиженца дружины Хакона Шального, но согласились дать ему звание 393 ярла, если конунгом будет избран его малодееспособный сводный брат Инги Бардарсон; тем самым, авторитет и власть военного предводителя заранее ограничивались. Помимо этого, бонды были явно заинтересованы в том, чтобы звание конунга или ярла получил человек, не вполне чуждый их кругу, имеющий родственные связи в данной части страны. Так, упомянутый выше конунг Берестяников Инги Бардарсон по отцовской линии происходил из знатного трёндского рода. Кроме того, его в детстве воспитывал местный епископ: и то, и другое давало возможность бондам влиять на конунга и манипулировать его волей.

Несколько иная комбинация интересов повлияла на избрание конунга Посошников. После смерти самозванца Эрлинга Каменная Стена в 1207 г. был созван Боргартинг (см. гл. 14). Военные вожди Посошников во главе с Хрейдаром настаивали на избрании малолетних детей самозванца, от имени которых они могли править. Местные бонды противились этому и желали иметь такого конунга, который был способен защитить их от произвола полевых командиров. Подходящей кандидатурой оказался местный уроженец Филиппус Симунарсон, который и был избран — благодаря поддержке его дяди, епископа Никуласа Арнорссона; таким образом, и здесь альянс духовенства с верхушкой бондов сыграл существенную роль. Ранее, в 1204 г., епископ Никулас настоял на том, чтобы племянник получил звание ярла.

Социальный состав войска Посошников был неоднороден. После битвы при Норафьорде (1184 г.), где вместе с конунгом Магнусом Эрлингссоном погибла большая часть норвежской знати, отряды повстанцев формировались в основном из челядинцев (sveit, sveitungar) уцелевших вождей, задержавшихся ополченцев и деклассированных элементов; многие из последних сумели стать полевыми командирами, а впоследствии и крупными землевладельцами — лендрманнами и наместниками конунга. Так, из сделавших карьеру Посошников в 1220–1230 гг. на службе конунга Хакона Хаконарсона состояли представитель знатного рода Арнбьёрн Йонссон и беглый разбойник Симун Корова. «Саги о Посошниках» достаточно красноречиво свидетельствуют о том, что предводители отрядов далеко не всегда могли остановить мародерство и резню, которую учиняли их воины (ср. сцену убийства Эйнара Конунгова Зятя в гл. 5 и упоминание об расправе над пленными в гл. 16). Наличие вооруженной силы стало угрозой не только для противника, но и для собственного населения, что с полной ясностью обнаружилось при заключении перемирия в 1208 г. Многие Посошники и Берестяники вообще не имели земли и средств для мирной жизни, их социальный статус поддерживался лишь условиями смутного времени. Таких людей было решено отправить в викингский поход на Запад, причем бывшие противники отплыли в одной группе (гл. 18).

Состав Берестяников тоже претерпел значительные изменения по мере того, как Берестяники превращались из отряда повстанцев в региональную партию Трандхейма и Средней Норвегии, занимающую ключевые позиции при королевском дворе. В 1190–1210 гг. на смену ветеранам движения, которых саги называют старыми Берестяниками (fornir Birkibeinar), выдвигаются сыновья крупных бондов, которым Сверрир и его преемники раздают земли и титулы и устраивают 394 выгодные браки. «Новые» Берестяники, однако, не представляли собой единого политического течения; в их составе выделяется умеренное крыло, которое было согласно поддерживать конунгов на условиях невмешательства в дела общинного самоуправления, и крайние Берестяники, выступавшие за сильную власть конунга. Позицию первых представлял, например, лагман Гуннар Волосатый Зад, который еще при жизни Сверрира позволял себе вступаться за опальных трендов (см. «Сагу о Сверрире», гл. 153), позицию вторых — Дагфинн Бонд (ср. речь последнего на Бергенском соборе 1224 г. в изложении Стурлы Тордарсона). Одной из наиболее устойчивых характеристик движения Берестяников на протяжении более чем полувека оставался их антиклерикальный характер: вожди Берестяников неизменно отказывались платить десятину и стремились ограничить влияние высшего духовенства86.

Усредненная и бесстрастная манера «Саг о Посошниках» кое-где все же оставляет место для юмора, иронии и примеров мужества и верности — ср. например, рассказ о злоключениях юного Инги в Нидаросе в 1206 г. и описание благородного поведения дружинника Рейдульва в том же эпизоде саги. Своеобразной компенсацией за ровный тон, остающийся неизменным в длинной череде походов, убийств, грабежей и интриг, служит завершающая сагу лукавая «прядь» о кузнеце и Одине, где рассказчик прячется за спину некого любителя анекдотов из Несьяр, поведавшего об этом странном приключении (гл. 20).

Как отмечалось выше, «Саги о Посошниках» содержат имена более чем полутора сотен норвежцев, живших в начале XIII в. Некоторые из носителей этих имен неожиданно всплывают в норвежских дипломах, другие упоминаются в «Саге о Сверрире» и в «Саге о Хаконе Хаконарсоне». Среди персонажей, выдвигаемых на авансцену «Сагами о Посошниках», выделяются две фигуры, которые можно отнести к выдающимся личностям своего времени — вожди Посошников Никулас сын Арнора и Хрейдар Посланник. Епископ Никулас, отпрыск знатного рода, принял сан во многом вынужденно, но использовал его для борьбы со Сверриром и Берестяниками. Саги донесли до нас колоритный образ ученого прелата, лицемера и циника, которые возит с собой по морю свои книги (его корабль так и называется Книжная Торба), но не стесняется сжечь целый торговый город со всеми церквями. Он готов вызвать (тоже отнюдь не героичного) Сверрира на поединок, но при малейшей опасности не стесняется первым отплыть с поля боя. Именно дальновидному и коварному епископу рассказчик отводит решающую роль в избрании конунгов и в заключении перемирия. Еще более удивительна фигура Хрейдара, который выдвинулся благодаря своим талантам и знаниям: 395 став дипломатом и проведя несколько десятилетий в Европе, Хрейдар оказался едва ли не самым сведущим человеком в своей стране в вопросах устройства общества. Именно Хрейдара, пленника и бывшего врага, Сверрир считает себе ровней по интеллекту, распоряжается поместить его рядом с собой и обеспечивать ему такое же лечение, как и самому себе87. О Хрейдаре уважительно упоминает в своей саге и Стурла Тордарсон — автор, следующий официальной точке зрения Берестяников88. Деятельность Хрейдара дает повод предполагать, что он выступал как идеолог служилой элиты и стремился сделать королевскую власть номинальной — поэтому он предлагает избрать конунгом беглого разбойника Эрлинга, а затем и сыновей последнего89. Хрейдар был практическим организатором партии Посошников (см. «Сагу о Сверрире») и ее главным стратегом; ему удалось стать во главе войска и жениться на особе королевской крови. Тем не менее время людей, подобных ему, еще не пришло. Вскоре после заключения мира в 1208 г. Хрейдар покидает страну навсегда. Тем временем вожди Посошников и Берестяников, ставшие новой земельной аристократией, сумели договориться. После смерти в 1217 г. конунга Посошников Филиппуса Симунарсона в Вик переехал вождь Берестяников ярл Скули, в дружину которого вступили многие Посошники; другие в изменившейся политической ситуации предпочли занять сторону юного конунга Хакона. Борьба Хакона и ярла Скули Бардарсона за власть в стране стала последним отголоском эпохи Посошников, однако она уже не носила характер перманентной гражданской войны, а исход этой борьбы — разгром и гибель Скули — привел к значительному усилению могущества конунга и к консолидации страны. Уже в 1220 гг. видные Посошники, объединившись с Берестяниками, помогали последним громить банды бывших товарищей. Тем самым, эпоха Посошников в норвежской истории исчерпала себя90.

Для первого русского издания «Саг о Посошниках» нами выбрана краткая редакция памятника. Перевод сделан по критическому изданию X. Магероя: [Маgerøy, Hallvard. Soga от Birkibeinar og Baglar: Böglunga sögur / Ed. Hallvard Magerøy, 2 vols, Norsk historisk kjeldeskrift-institutt, Norrøne tekster 5. Oslo: Solum; Norsk historisk kjeldeskriftinstitutt 1988]. Использовалось также издание Гвюдни Йоунссона: [Konungasögur, II. Guðni Jónsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1957]. 396

При подготовке издания встал вопрос о восстановлении оптимального текста краткой версии, поскольку ни текст «Медной Застежки», ни текст «Скаульхольтской Книги» не могут считаться каноническими списками протографа и несут на себе отпечаток редакционной работы писцов XIV–XV вв. В стилистическом отношении предпочтение следует отдать более ранней рукописи «Медной Застежки»; она интересна и как образец сагового синтаксиса. В то же время «Скаульхольтская Книга» излагает большинство эпизодов более подробно и сохраняет многие детали, по-видимому, опущенные либо самим писцом «Медной Застежки», либо его предшественником, как второстепенные. Это обстоятельство делает версию «Скаульхольтской Книги» более ценной с позиций историка. В связи с этим мы сочли целесообразным взять текст «Скаульхольтской Книги» за основу, но в местах, где налицо явные ошибки, и в эпизодах, где параллельные списки краткой версии дают более точную информацию или лучшее чтение, перевод следует данным спискам.

Примечания